Душевные раны

      Дазай думал, что никогда и нигде не сможет найти покой, но каждый раз в мимолётном прикосновении бледных рук, он жгуче умирал внутри, тут же воскресая, как золотистый луч солнышка после холодной зимней ночи.       Фёдор так и не нашёл сон. В некой звенящей тишине к нему пришла тревожность, словно леденящее предчувствие; маленькие подземные толчки, знаменующие цунами.       Он потянулся к комнате Осаму. Его там не было, что показалось страшным. В ванне парня тоже не оказалось. Остался холодный балкон, где, предсказывая все опасения, и находился кареглазый. Федя замер у окна и малость растерялся. Смущало несколько вещей. Как например то, что Дазай стоял босым на снегу — это первая страшилка. Второй заприметилась сигарета в пальцах японца. Он не курил, даже не зажёг её. Молча крутил в пальцах и разглядывал, как фантастический экспонат. Будто бы самый важный вопрос в жизни — «закурить или бросить». — Так ты куришь? — возник Фёдор, от чего Дазай дёрнулся и выронил сигаретку из рук. — Очень-очень редко, — тихо, малость с хрипотцой, ответил Осаму — Будешь? — Я не курю, — кинул Достоевский и шагнул ближе, оглядывая босые ноги парня — Может зайдём внутрь? Там потеплее будёт. — А как ты переводишь дух? — Сплю. — Да ладно тебе!       Дазай улыбнулся и шагнул ближе к перилам, хватаясь за них руками и перевешиваясь вперёд. Федя напрягся и удержал кареглазого за запястье, пытаясь утянуть его подальше от пропасти. — Будь аккуратнее, ради Бога, — проговорил Достоевский, как можно более спокойно. — Когда ты занимался своими грандиозными планами, не мог же ты постоянно быть втянут в это. Ты должен был как-то переводить дух, а то с ума бы сошёл. — Ничего особенного, — твёрдо сказал Фёдор — А как ты успокаиваешь себя?       Дазай тактично промолчал с застывшей улыбкой. После косо глянул на русского и проговорил: — Давай вместе скажем на счёт три. — Давай. — Раз. — Два. — Три. -… -…       Оба смотрели друг на друга выжидающе и в слишком очевидном подвохе. Стало тихо, ветер посвистывал и затрагивал чуть кудрявые волосы Дазая. Он отвернулся и сложил руки на перилла. Федя опять глянул на голые пятки и вздрогнул. В голове даже промелькнула мысль — насильно затащить японца в дом, но, вот же чёрт, у Фёдора точно бы не удалось это. — Завораживает, — смеясь проговорил Осаму. — Что? — Я всегда от чего-то тянулся к смерти. Причина этому может и есть, но мне никогда и никому её не объяснить. Она настолько проста и одновременна с тем… Неосязаема. Крутиться на языке, но никак не прозвучит, — говорил Дазай неким фанатичным безрассудком.       Парень снова чуть перевесился и утонул головой в пропасть. Ветер приятно врезался в его лицо, от чего он блаженно прикрыл веки. Достоевский шагнул ближе и схватил его за локоть. — Саму… — Я не знаю. В этом что-то спокойное. Возможно от того, что это естественно. Смерть это нормально. Стремиться к ней это и есть жизнь.       Дазай словил эйфорию. Его сердце забилось быстрее, как если бы внезапная доза адреналина. Сейчас Осаму казалось что у него есть крылья. Он радовался и ему хотелось смеяться. И бросить своё тело вниз тоже хотелось, словно это вовсе не пропасть, а мягкое облачко, которое подарит ему тепло, в котором он сможет заснуть и увидеть сладкие сны. Дазай вдруг подумал, что со всем, что он сейчас чувствует, стоит поделиться с Федей. Он обернулся к нему с улыбкой и сияющими глазами.       Федя не улыбался.       Кареглазый замер и тихо ахнул.       Достоевский дрожал, но явно не от холода. Скорее даже если бы на улице было +30, он всё равно дрожал, как при лихорадке. Он был растерян и бледен больше обычного. Крутил глазами то к пропасти, то к лицу Дазая.       Осаму понял насколько был напуган Фёдор. И сам же от этого вздрогнул. Напугался чужого страха. Ещё даже не осознавал в чём дело, но уже навёл кипишь внутри себя. Федя заметно учащённо дышал и не мог сказать хоть одно слово. Крепко сжимал чужую руку, почти до боли, но на неё Осаму совсем не обращал внимания.       Дазай сам растерялся и, когда Достоевский поймал шанс и утянул его с балкона в дом, он послушно пошёл за ним. Фёдор спешил скорее попасть в комнату и закутаться в одеяла. Он сам по себе до ужаса замёрз, хотя надел кофту и тёплые тапочки, а что до этого идиота, который стоял там в одной футболочке, даже представлять не хотелось.       В любом возможном случае, противно-изнывающее ощущение в области сердца билось об грудную клетку. Даже тогда, когда Фёдор прижался своим телом к спине Дазая. Осаму ещё в бреду почувствовал дыхание в шею и чужую руку, обхватывающую его. В такую секунду ему пришла идея о том, что кто-то действительно испугался за него. Абсолютно по страшному и невыносимому, будто если Дазая правда не станет, то мир схлопнется и свершаться все самые страшные события в мире.       От этого Дазай возненавидел Фёдора. Сжал его руку в своей и возненавидел. Ему подумалось, что лучше бы он тогда умер в ванной, но это произошло и сейчас ему нежно дышат в шею.       И за это Дазай полюбил Фёдора. Грубо отдëрнулся от него повернулся и навис над Достоевским.       И полюбил его.       Не то чтобы за неимением внимания к себе. Скорее за целую картину, где есть всего по чуть-чуть. Как например губы, к которым он и склонился, пока, уже седеющий от выходок Дазая, Федя пытался вытянуть хоть слово из кареглазого. Поцелуй сначала показался невинным, но Осаму всунул свой язык в чужой рот, от чего Фёдор как минимум удивился, но спорить не стал. Даже пошёл на поражение. Такой и только такой проигрыш он себе когда-либо позволит. Осаму провёл рукой по плечу парня и огладил шею. От холодной кожи Достоевский малость поежился, но приластился как котёночек, тут же сам врываясь пальцами в кудрявые волосы. Парням нравилось чувствовать, касаться, утопать, ластиться и просто слушать друг друга. Фёдор понял, что всё идёт к слишком интимному, как когда Дазай рукой заполз под футболку и огладил живот парня к грудной клетке. Федя дёрнулся то ли от ситуации, то ли от внезапной щекотки, которой он боялся ещё с детства. Впрочем Осаму оторвался от покрасневших губ и слабо улыбнулся, почти в пьяном тумане. Фёдор нехотя открыл глаза и выжидающе посмотрел в карие омуты. — Как дела? — беззаботно спросил Осаму. — .................Саму, ты, — не закончил фразу Достоевский и тяжко вздохнул.       Дазай усмехнулся и поднялся в сидячее положение. Федя лихорадочно пытался отыскать верный путь, но он словно бродил в тумане, пытаясь ухватиться за примерно правильные решения. Или они ему казались правильными, он не знал. Поэтому он отложил такие размышления «на потом» и потянулся к Дазаю, касаясь губами к уголку его губ. Парни взглянули друг другу в глаза, совсем близко. Взглядами они словно переговаривались на понятном только им языке. Что удивительно, такая дискуссия быстро решилась и Фёдор прикоснулся своей ладонью к чуть выпирающему полустояку. Обхватил его, мысленно оценил и потянулся под пижамные штаны к голой коже. Большим пальцем огладил головку. В Дазае он нашёл отклик. Его ресницы дрогнули и он коротко уложил голову на плечо Феди. Рукой двигать он начал не сразу. Сначала немного дразня, но с каждой секундой тяжёлого дыхания Осаму, он усиливал стимуляции, как не заметил короткие укусы в свою шею. Дазай подумал о том, что стоит чем-то ответить, поэтому так же потянулся к чужому члену.       Как-то так и заполнилась комната вздохами и полустонами. Фёдор думал сон, но когда сперма обоих растеклась по ладоням и на простыни, было уже не так забавно. Это действительно произошло. И надо сказать спасибо, неловкость прикрылась смешками и самой глупостью ситуации. — Кто бы мог подумать?       Парни привели себя в порядок и уткнулись друг в друга под одеялом. Медленно растворяясь в сон, надеясь на совместный сон. Дазай пустил мысль, что это впервые, когда он с кем-то спит, протянулся ближе к теплу и вскоре уснул.