Playing with fire

Утро Дана было по-настоящему тяжёлым. Он проснулся с ощущением слабости и необычной дрожи в теле, однако, на первых порах после своего туманного пробуждения, он не до конца осознавал, что Дже Гён уже заранее позаботился о нём. Конечно, Дан помнил, как вечером мужчина пришёл в то ужасное, грязное место и привёз его к себе домой, но последующие действия его спасителя стали явны только сейчас. Осмотрев своё уютное расположение в постели, тёплое одеяло и близстоящую тумбу с различными лекарствами, он понял, что Дже Гён проявил нечто ранее скрытое — свою способность открыто проявлять заботу. Для Дана было невозможным представить, как Гён молча нёс его на руках с самой стоянки и до квартиры, укрывал его тёплым одеялом и клал полотенце на его лоб, чтобы снять жар. Эти заботливые жесты нежно прикоснулись к сердцу Дана, наполнив его теплом и пониманием, и из-за минутного мечтания он не сразу осознал, что всё это время его руку сжимало нечто горячее и немного тяжёлое. Дже Гён в своём спящем состоянии выглядел практически неузнаваемым. Его чёрные волосы, обычно идеально уложенные назад, сейчас локонами выпадали на высокий гладкий лоб, добавляя ему более непринуждённый и безобидный облик. Мощные брови, обрамляющие его лицо, сейчас выглядели расслабленно, отражали его усталость и испытанность этой ночной заботой о Дане. В обычные дни Дже Гён обладал особым видом привлекательности, которую невозможно было проигнорировать. Он не был ярким и шумным, но при этом его внешний вид был настолько идеальным, что он переворачивал все представления Дана о том, что такое красота. Вся его внешность была окружена атмосферой роскоши и исходящей от грозного спортсмена опасности, но сейчас, смотря на спокойное и умиротворённое лицо Гёна, Дан понял, что у него на мгновение появилось желание защищать его от всего плохого, как будто их роли изменились, и теперь Дже Гён стал хрупким и ранимым. Несмотря на довольно приятное начало дня, Дан знал, что он больше не может продолжать лежать и отдыхать в доме Гёна. Днём у него были занятия в университете, пропустить которые он бы не посмел. До этого момента он никогда не думал, что может почувствовать себя настолько слабым, чтобы сомневаться в своей способности идти на лекции. Но в этот день всё было иначе. У Дана появилось ощущение, что сила покинула его тело, и он был на грани головокружения. Однако, он всё-таки решил преодолеть своё недомогание и пойти в университет, чтобы в ближайшем будущем не страдать из-за пропусков важного материала. Твёрдо настроенный Дан знал, что ему вскоре придётся сосредоточиться на учёбе и справиться с трудностями, и он был готов к этому вызову, не взирая на набирающую обороты болезнь. Тем временем, Дже Гён наконец проснулся, и Дан ощутил это своей ладонью, которую больше не сжимали. Парень неловко отводит руку и принимается массировать затёкший участок кисти, попутно пряча свой бегающий взгляд в сторону. — Который час? — кашлянув, спрашиват Гён и с абсолютно серьёзным лицом принимается осматривать своего заспанного гостя. Но, взглянув на часы, он удивлённо вскидывает бровями и вновь падает на мягкую подушку, устало потягивая напряжённую шею. — И чего это ты в пять утра поднялся? — Плохо себя чувствую. Мне, наверное, лучше уйти, — неловко отвечает Дан, пытается сползти с кровати, но Дже Гён резко останавливает его, притягивая к себе за край футболки и заваливая назад в постель. — Что Вы делаете? — Помереть собрался? Мир не рухнет, если ты поспишь чуть дольше обычного, — немного раздражённо пробормотал Гён, уже закрывший глаза и готовый уснуть в любой момент. — Кстати, ты вообще когда в последний раз нормально ел? И ты, как оказалось, куришь, да? Не поняв столь быстрой смены темы, Дан ненадолго завис, и через пару секунд испуганно принялся ощупывать свой, как оказалось, немного впалый живот, и в тот же момент руки его показались ему непривычно худыми, а причина появления мерзкой боли в желудке, которую он приглушал кофе и иногда сигаретами, стала более очевидной. — Как-то не до этого сейчас, — робко отвечает Дан, всё-таки смирившись с тем, что его так нагло оставили в постели. Укладываясь чуть удобнее, он лёг на бок и неловко сжал края одеяла, не зная как уйти от этого странного разговора и не менее странного взгляда Дже Гёна. — И…как Вы узнали, что я курю? — Ты свою толстовку носишь не снимая. Очевидно, что она пропахла твоими едкими сигаретами, — говорит он и с явной неприязнью смотрит на висящую недалеко от постели серую поношенную толстовку. Однако, поймав взгляд собеседника, Гён быстро отбросил эти мысли и, чтобы смущённый своей вредной привычкой парень не подумал, что его одежду когда-то обнюхивали, быстро вспомнил ещё одну ситуацию и напомнил о ночном выходе Дана на балкон в одну из ночей. — Простите, я разбудил Вас тогда… И даже сейчас мешаю спать, — он быстро вжимается в одеяло, пытаясь перестать издавать любой шум и не продолжать этот разговор. Всё-таки им обоим не помешал бы сон прямо сейчас. — Слушай, Дан, — говорит вдруг Дже Гён и затем укладывается так же, как и Дан, лицом к нему, — мы уже не первый месяц знакомы, так что больше не обращайся ко мне на «вы». Разве не странно звучит? В глазах парня промелькнуло некоторое смущение, и, всё ещё переваривая услышанное, он на секунду замер, после чего оцепенел от слабого и неизвестного ужаса. Представить себе, что он посмеет обратиться к Гёну на «ты», показалось ему худшим кошмаром из всех возможных. Это звучало странно и неправильно, но Дан не мог понять, почему именно. Однако в моменте эта просьба показалась ему даже забавной и немного приятной. Словно тяжёлая и невероятно высокая стена между ними начинает по крупицам рушиться, и начало этому послужило его ночное спасение Дже Гёном. Таким образом, эмоции всё ещё молчащего Дана находились в коктейле из смущения, тревоги и надежды, когда он с блеском и непониманием в глазах глянул на вопросительно смотрящего мужчину. В этот момент они оба осознают, что между ними что-то меняется и взаимодействие их становится более человечным и близким. — Ну…это кажется мне неправильным, — медленно произносит Дан, его голос звучит нерешительно, словно он всё ещё боится открыто выражать свои чувства на эту тему. На тему их взаимоотношений. Он неуверенно перемещается между простынями, как будто пытается спрятаться от слишком интенсивного взгляда Дже Гёна. — Не драматизируй. Я ведь не прошу звать меня «хён» или как-то ещё более слащаво, — он говорит с лёгкой иронией, по обычаю дразня застенчивого Дана, а голос его звучит утренне мягким и сонным и словно ласкает своим низким тембром — Может, оппа? Дже Гён вопросительно улыбнулся, когда увидел, как глаза Дана в удивлении распахнулись и как уголки его губ медленно поползли вверх. Дан уже не чувствовал прежнее смущение и даже тихо посмеивался себе под нос. В этот момент он испытывал неприятную головную боль и тянущую тяжесть в теле, что, вероятно, являлось результатом его простуды, но несмотря на физическое недомогание, находиться рядом с Дже Гёном ему было по-настоящему хорошо. Его первая непринуждённая улыбка и смех помогали ему забыть о своих нездоровых симптомах и даже о нависшей угрозе в виде беспощадных коллекторов, и Гён не мог этого не заметить. — Теперь ведь не уснёшь, — произносит Дже Гён, наблюдая за повеселевшим парнем. Затем он взбивает подушки и придвигается к краю кровати, освобождая возле себя немного места для Дана и тем самым намекая ему, что им обоим уже пора спать. — Утром, наверное, я вызову тебе врача. Мой хороший знакомый работает в больнице неподалёку, я ему доверяю. — Нет, что Вы! — отмахивается Дан, чувствуя, как при соприкосновении с подушкой, мысли в голове начали постепенно таять. Он медленно засыпал и надолго закрывал глаза, каждый раз видя перед собой спокойное лицо Дже Гёна. Его глаза выражали полный покой, и было в них нечто неизвестное, будоражащее сознание и сердце почти спящего Дана. Сон практически сразу охватил им, но прежде чем погрузиться в полное беспамятство, он почувствовал, как Дже Гён с непривычной осторожностью гладит его руки и немного выжидает и убеждается, что Дан спит, прежде чем неспешно придвигает ещё не спящего парня ближе к себе. Он прикрывает его плечи одеялом, проводит ладонью по спине, и только после этого замирает, видимо, засыпая. Сначала мысли Дана всё ещё охватывали суету и стрессовые ситуации прошедшего дня, но постепенно, окутанный в объятия мужчины, он ощущал, как всё накопившееся напряжение быстро покидало его тело. Ритмичное дыхание Гёна и его нежные прикосновения создавали ощущение абсолютной безопасности и умиротворения. Под тяжёлыми и надежными плечами, Ким Дан чувствовал, что всё будет хорошо, и внутри него зарождалось желанное успокоение. Все остальные мысли и проблемы быстро ушли в сторону, уступая место спокойным сновидениям.

***

Вдалеке, среди множества жутких теней, торчали высокие стены заброшенного сооружения. Руины завода, ставшие заточением времени, нагентающе стояли позади всего города, как брошенный памятник минувших дней. Окна были разбиты, фасад здания обветшал и покрылся зеленоватой морщинистой ржавчиной. От него веяло ужасом и печалью, словно душа этого места была умерщвлена ​​и запечатана в пустых глазницах окон. Дан не мог поверить, что пришёл сюда один. В это жуткое, пропитанное сыростью и грязью место на окраине города, куда даже не была проложена нормальная дорога. Весь путь ощущая всепоглощающую тревогу и страх, он пробирался сквозь колючие ветки, пытаясь выйти на заданное в навигаторе местоположение. В мессенджере висело несколько непрочитанных сообщений от Дже Гёна, но Дан с неприятным и крайне тягостным чувством стыда решил проигнорировать их и вовсе не говорить ему, куда именно он отправился. Казалось бы, ответить на довольно несложный и даже важный вопрос о месте передачи денег было даже выгодно для Дана — в случае чего хотя бы кто-то знал, где он находится. Но в последние дни, мириться с обострившимися чувствами к столь заботливому Дже Гёну стало слишком сложно для него. Утопая в навалившихся проблемах, Дан перестал мыслить рационально, он часто действовал глупо, но одновременно с этим — отлично это осознавал. И вот сейчас, чувствуя то тепло, что Гён давал ему, он больше не мог бороться с неправильностью происходящего и решил не давать ему поводов для оказания помощи и заботы. Дану было стыдно, когда той ночью он чувствовал мягкие объятия, когда утром он ощутил невесомый поцелуй на щеке, когда он наконец осознал, что отношение Дже Гёна к нему окончательно переменилось. Это было неправильно — словно Дан совсем не заслужил того тепла и потенциальной любви, которую ему мог дать Дже Гён. Даже думать об этом ему было стыдно, и самым простым решением избегания этого оказалось — молчание и холод, совсем несвойственные Дану. Внутри здания царила полная темнота. Редкие броски лунного света отблескивали на осколках стекол и сломанных кирпичах, рисовали жуткие тени и создавали движение, на которое Дан со страхом оборачивался. Здесь не было звуков жизни, лишь тихое шороханье и зловещие скрипы, вырывающие мерзкие мурашки по всему телу. Пронизывающий воздух был пропитан запахом гнили от влажности со стен. Некогда в прошлом здесь была фабрика по производству мебели, но вот уже второй десяток лет место притягивало к себе лишь редких подростков, ищущих приключения, скитающихся бездомных и тёмных личностей, что поворачивали здесь свои нечистые дела. Окутанный страхом Дан продолжал вышагивать себе путь через лабиринты коридоров, то и дело ступая на хрустящий мусор и штукатурку от осыпающихся стен. Каждый его шаг сопровождался зловещим эхом, как будто заброшенное место всем нутром желало напугать незваного гостя. Всё вокруг наводило на мысли о прошлых ужасах, которые творились в его короткой жизни, и Дан пообещал себе, что это будет последний раз, когда он столкнётся лицом к лицу с этими ужасными людьми. Он вспомнил слова Дже Гёна о том, что нельзя позволить им сесть ему на шею и дальше вытягивать из него немалые сумму. Однако сейчас Дже Гёна, который смог бы объяснить это коллекторам, не было рядом, а противостоять бандитам в одиночку было самоубийством. Как и находиться здесь одному. Рассуждая в голове о глупости своего решения, Ким на секунду остановился и затрясся изнутри, чувствуя, как его тревога достигла максимального пика. Прямо сейчас он совершает самую ужасную ошибку в своей жизни. Это было не просто плохое предчувствие — это был ужасающий факт, который уже нельзя было изменить. Дрожащими руками Дан достал телефон и принялся что-то печатать Дже Гёну в ответ на его вопросы о месте встречи. Дан был так сильно напуган и сбит с толку, что пальцы больше не слушались его, и он просто отправил геолокацию, бросив идею написания пояснительного сообщения с просьбой помощи. Увидев значок отсутствия связи, Дан ощутил, как внутри него всё моментально похолодело. В голове боролись мысли о продолжении пути и об уходе из этого ужасного места. Но даже находясь в таком напуганном и уязвимом состоянии, Дан продолжил шагать вперёд, хоть и не знал, что его ждёт за поворотом. Наконец он достиг финальной комнаты, где должен был встретить коллекторов и передать им деньги. Красная дверь, и разрушенная полка с книгами — всё, как ему описали бандиты в самоуничтожающемся сообщении. Комната выглядела еще более зловещей, чем длинные тёмные коридоры заброшенной фабрики. Здесь не было ничего, кроме стула. Обшарпанного, деревянного стула. Дан тут же всхлипнул от страха и сильнее сжал свою сумку. Он прошёл к окну, уже продумывая пути своего отступления в случае возможного нападения, но, когда дверь позади него противно заскрипела, любые мысли о спасении окончательно покинули его голову. Трое уже знакомых ему коллекторов с противным смехом вошли в комнату, после чего здание показало свою истинную сущность. С улицы раздался громкий вороний рокот, стены словно начали трещать и осыпаться, создавая еще более пугающую атмосферу. Визги и крики их смеха пронзили воздух, буквально парализуя трясущегося Дана. Очертания вошедших мужчин стали искажаться, как будто они были призраками из прошлого, простым сном этого тёмного места, отрешённого от шумной городской жизни. — Какие люди! — протягивает главарь, после чего на секунду освещает помещение огнём зажигалки. — Данчик, а мы тебя и не ждали. Так соскучились по тебе, да, парни? Двое бандитов, стоящих позади него, послушно закивали и с ужасающей ухмылкой начали медленно приближаться к отступающему Дану. Парень быстро извлёк из рюкзака пакет с деньгами и выставил их вперёд, в страхе отвернувшись от их мерзких лиц и пытаясь спрятаться за небольшим свёртком с купюрами. — Держите, здесь вся сумма. Теперь, пожалуйста, оставьте меня и бабушку в покое, — произнёс Дан, чувствуя, как сильно дрожит его горло. Все трое молча переглянулись, и затем вдруг в унисон издали противный низкий смех, эхом отразившийся по всему пустому зданию. И тогда Дан понял, что его страхи прямо сейчас станут реальностью. — Поверить не могу, что ты выклянчил эти деньги у своего богатенького папочки! — рассмеялся бандит с сигаретой в зубах, после чего вопросительно глянул на свою жертву. — Что же ты дал ему взамен, Данчик? — Пожалуйста… Вы попросили денег, и я принёс их. Позвольте мне уйти, — сказал Дан, уже открыто умоляя их. Его голова ужасно раскалывалась, а в глазах всё плыло. Он был далеко от дома, от общежития, от людей — никто не знал, где он находится и с кем именно он заточён в этом заброшенном здании. Если этим вечером Дан исчезнет, никто никогда не узнает, что с ним произошло, и от этой мысли у него непроизвольно намокли застывшие в ужасе глаза. — Видишь ли, мы попросили денег, а ты с такой охотой нам их раздобыл! Тогда, почему бы нам не попросить чего-нибудь поинтереснее деньжат? — мужчина в пиджаке вынул сигарету и нарочно выпустил едкий дым в лицо Дану. Тот даже не дрогнул — неприятный запах дешёвых сигарет не мог сравниться со словами, которые он только что услышал. — Босс, что он может нам дать, помимо этих бабок? Ты видел их со старухой дом? Там лишь две кровати и эти огромные шкафы, даже компьютера нет, — принялся возмущаться толстяк, сразу же охватив от главаря подзатыльник. — Какой же ты идиот! Боец Джу Дже Гён отвесил огромные деньги за этого мальчика, так почему бы нам не попробовать товар на вкус? После этого Дан понял, что коллекторы изначально даже не планировали так просто его отпускать. Все его действия и решения последних дней привели к единственному, пугающему исходу, который можно было избежать многими способами. Они будут мучить его бесконечно долгими и изощрёнными пытками, изводить его до последней капли энергии. В его воображении тут же замелькали сцены из фильмов ужасов — он словно был вынужден находиться в тесном помещении, окружённом безликими тварями, восставшими из мёртвых, которые непрерывно продолжали проникать в его разум и душу, наносить израненному телу и сердцу новые порезы. Страх сводил его с ума, заставлял его сердце колотиться и затруднял каждое мыслительное движение. Он ощущал, как его дыхание стало хриплым и нерегулярным, как вдруг закружилась голова, руки и ноги стали слабыми и дрожащими, а горячие слёзы начали быстро стекать по щекам. Ким Дан принялся молить их о пощаде, но его язык был не способен выговорить ни одного слова, и эта его слабина лишь раззадоривала смеющихся мужчин, готовых наброситься на него в эту же секунду. — Садись на стул. Он слышит приказ, но не торопится подчиняться. Это было слишком унизительно и жутко, его ноги окаменели, и он физически не мог шагнуть в сторону этого шаткого стула, стоящего посреди комнаты. Сжимая края своей толстовки, Дан умолял их отпустить его, но в ответ на слёзные просьбы его грубо схватили за руки и бросили на грязный цементный пол, покрытый чёрной пылью, стеклом и сухими ветками. — Прошу вас, я достану деньги! — плача прохрипел Дан и попытался защититься, спрятав своё тело в испачканной серой толстовке. — Уже поздно плакать, Данчик, — «ласково» сказал главарь, присаживаясь рядом к нему на корточки. Затем он вытащил изо рта догорающую сигарету, а свободной рукой оттянул рукав кофты Дана и с ужасающей жестокостью и яростью в глазах потушил тлеющий бычок об его кисть руки. — Тихо-тихо. Я только начал. Его горло в миг сжалось, крик не проходил через давящий ком боли, и, переживая эту извращённую пытку огнём, Дан мог лишь хрипеть. Этот слабый хрип был полон отчаяния, отчаяния, которое проникало в его слушателей и заставляло их с удовольствием продумывать следующее действие своего бесчеловечного развлечения. Невозможность сбежать из этой реальности и его зловещих преследователей вызывала в нём отвратительное чувство жалости к самому себе. С каждой минутой страх и тревога нарастали, окутывая его тёмным и непроглядным туманом. Осознание того, что он был заперт в этой бесконечной ловушке боли без надежды на спасение, только поджигало ярость его страха. Ким Дан ощущал холод, пронизывающий всё его нутро, и страх, который растворял все мысли в голове. Он прекрасно понимал, что весь этот вечер будет наполнен муками и страданиями и изменить это было невозможно. Острая боль сменилась тянущей и колкой, и Дан открыл свои мокрые глаза, ведь тишина стоящих возле него мужчин напугала его ещё больше, чем тушение сигареты о запястье. — Как изнылся от одной сигарки, — рассмеялся самый тихий из них: желтоволосый и не менее жуткий, чем его соучастники. — Эй, радуйся, что шрам не на мордашке. — Ага, чем бы он тогда заработывал потом? — поддержал его толстяк, жадно потирающий свой живот. Они замолчали и обратились к боссу, который вдруг затих, хитро задумавшись. — Снимите с него эти тряпки, — приказал он, снимая с пальцев большие перстни. Холодный пот струил по его дрожащему телу, сердце начало биться так быстро, как будто собиралось выпрыгнуть из груди. Ужасный страх лишил Дана возможности сосредоточиться, и он больше не мог думать ни о чём другом, кроме как о своём уязвимом положении. Всё вокруг казалось опасным, каждый звук или движение вызывало в его понимании болезненный страх и тревогу. Дан принялся пинать двух приблизившихся коллекторов, но они быстро схватили его за ноги и надавили на них своим телом, тем самым полностью обездвижив его. — Пожалуйста, отпустите! — Дан уже кричал, но надежды на спасение в этом крике уже не осталось, он знал, что никто его не послушает. — Блять, если ты не заткнёшься, я сделаю так, что ты больше никогда в жизни не заговоришь, — прорычал главный, оттолкнув «коллег» от ног юноши. Он схватил Дана за горло, отчего тот запаниковал так сильно, что его лицо тотчас покраснело, а глаза непроизвольно закатились и задрожали. Хрипя и брызжа слюной, задыхающийся Дан хлопал мужчину за плечи, пытался расцепить крепкую хватку его рук, но это лишь провоцировало нападающего. — Эй, босс, ты же не собираешься его прикончить? — с неким волнением спросил толстяк, нервно почесывая свой затылок. Он с жадностью заглядывался за спину главаря, внимательно рассматривая оголённый живот Дана и как он тщетно, из последних сил пытался вырваться из рук беспощадного бандита. — Пока нет, — ответил мужчина, наконец отпуская шею еле живого Дана. Его слова эхом отразились в сознании парня, и теперь он понял, что именно с ним сделают эти люди по окончании своих пыток. Но он был лишён способности действовать или бороться, стал парализованным и бессильным перед ужасом, который полностью охватил его. С него полностью стянули джинсы, принялись пододвигать к себе ближе, больно царапая кожу на пояснице о грязный цементный пол. Он вновь решил оказать сопротивление и не сдаваться, но теперь его обидчик принялся использовать силу. Каждый удар, который Дан получал, поражал его тело и разбивал его душу. Он чувствовал, как с каждым мгновением он будто приближался к неизбежной смерти, не мог ни сдвинуться с места, ни сделать что-то в ответ. Гудящий звук ударов и пугающий смех его обидчиков проникали в затуманенное сознание, вызывали всё более и более яростную панику. Каждая секунда казалась бесконечностью, а страх смерти окончательно заполнил все его мысли. Сняв с себя пиджак и передав его жёлтоволосому, главарь оттянул ворот рубашки и с нетерпеливым вздохом расстегнул ширинку брюк. С омерзительным выражением на лице он вытащил свой половой орган, навис над оцепеневшим юношей и больно сжал его бедро, опаляя зажмуренное лицо своим прокуренным дыханием. Как бы коллектору не нравилось безысходное положение Дана, его в буквальном смысле мягкотелость и жертвенность, он не мог собраться с мыслями и продолжал отчаянно проводить по члену рукой, пытаясь добиться от себя максимальной эрекции. — Вы меня отвлекаете, хватит там топтаться! — рявкнул он, всё больнее цепляясь за кожу Дана. Такое унизительное положение заставляло чувствовать себя крайне неловко, и он принялся отмахиваться от товарищей, выгоняя их из тесного помещения. — Выйдите, блять! Мешаете! — Босс, там кто-то ходит! — прошипел толстяк, пытаясь захлопнуть за собой поломанную красную дверь, но его действия вызывали у главаря лишь злобное раздражение. Он застегнул штаны и свирепо посмотрел на двух испуганных товарищей, которые отвлекли его в довольно важный для него момент. — Идите разберитесь с этим. И не возвращайтесь, пока не устраните проблему. Поняли?! Когда он убедился, что его непутёвые коллеги ушли, вернулся к мучению замолчавшего Дана, у которого не осталось сил на простое сопротивление. Он бездумно смотрел в стену, и только не перестающие литься горячие слёзы выдавали его состояние. Его неожиданно шлёпнули по влажной щеке, и он со страхом сжался и всхлипнул, ожидая очередное наказание. — Скажи, сколько мужиков до Джу Дже Гёна в тебе побывало? — принялся шептать ему главарь, вновь возвратившись к своему упавшему члену. — И почему ты раньше не предлагал нам такой способ оплаты, а? Дан молчал, и не желал отвечать. Он лучше вытерпел бы всё, что с ним собиралась делать, в полном молчании, чем попытался бы отнекиваться от мерзких вопросов. — Ты должен отвечать на вопросы того, кто может оборвать твою никчёмную жизнь в один момент, — зарычал он, вновь обхватывая горло Дана. — Будешь послушным мальчиком? Или мне стоит придушить тебя, а затем трахнуть? — Да что ты мне сделаешь этим мягким стручком? — прохрипел Дан, когда его шею наконец отпустили. Он знал, что последует вслед за этой фразой, но в любом случае не мог позволить себе просто промолчать. Терять больше было нечего, и умирать, так ничего и не ответив, он не хотел. — Не раскидывайся пустыми угрозами… — Ах ты, маленькая сучка. Посмел мне дерзить? Разъяренный главарь оскалился и оглушил израненного Дана одним точным ударом в нос. Резко хлынувшая кровь залила ворот некогда белой футболки, его зубы окрасились в красный, и с опечаленным плачем он закрыл уставшие глаза и потерял сознание. — Может, это собаки были? — с надеждой в голосе спрашивает толстяк, нервно грызя чёрные ногти. Между ними светил лишь слабый свет фонарика, который создавал жуткие тени и лишь наполовину освещал местность, покрытую паутиной. Стены коридора были покрыты мхом и плесенью и отдавали неприятным запахом, терпеть который с каждой секундой становилось всё сложнее. — Какие собаки, олух? Нарики, небось, или бомжи какие-то. Давай поскорее закончим и вернёмся. — Что, не терпится? — смеётся толстяк, оттряхивая липкую паутину со своего плеча. По мере их продвижения, звуки скрипа, шуршания и твёрдых шагов усиливались, создавая крайне неуютную атмосферу. Двое коллекторов постоянно останавливались, чтобы осмотреться и попытаться распознать нечто движущееся в темноте. Но вдруг леденящая кровь тишина вдруг нарушилась чьим-то глухим кашлем, отчего озирающиеся по сторонам бандиты с визгом вздрогнули. — Эй, уёбки. Они не сразу, но сообразили, откуда доносился голос. Двое мужчин с удивлением обнаружили стоящего позади них человека, которого прежде им удавалось видеть лишь на экранах телевизора. Его присутствие было непроницаемо, как тьма, искажающая пространство и время. Глаза Джу Дже Гёна сверкали ярким огнём ярости, словно бросали вызов врагам. Они искрились гневом и ненавистью, готовой взорваться на любого, кто посмеет встать на его пути. В его глазах читается давняя жажда мести и неудержимая решимость, с которой он начал шагать навстречу к двум недоброжелателям. Его появление вызвало беспокойство у нападающих, и они зависли в ожидании следующих действий противника. — Это тот с телека, — шепнул толстяк товарищу и также шагнул вперёд. — Эй, не думай, раз ты «боец», то умеешь драться. В настоящей бойне — ты труп. — Да ты жизни не видел, белоручка, — рассмеялся жёлтоволосый, чуть дрогнув от целенаправленности Дже Гёна, шедшего прямо к нему. — Эй, бля, спокойно! Гён даже не слушал, что ему говорили. Эти люди были для него лишь преградой на пути к чему-то действительно важному — и если раньше на кону стоял титул чемпиона Кореи, то сейчас он шёл на спасение Ким Дана, отправившего неясное послание своего местоположения. Нокаутирующие удары были потрясающими, его невероятная сила поворота позволяла ему легко справиться с любым противником, любой весовой категории. Он беспощадно наносил удары двум неторопливым соперникам, даже не утруждался в составлении особой тактики наступления. Охваченный яростью, он не замечал, как зубы оппонентов с каждым его ударом превращались в окровавленные осколки. Дже Гён также не замечал своих окровавленных рук. Всё это его совсем не заботило: в ушах стоял ужасный звон, который будто предупреждал его о чём то поистине жутком. Долго возиться с ними не пришлось, и, убедившись, что он довёл их до такого состояния, что вернуться в бой они не смогут, Дже Гён быстро пошёл вперёд. Он не знал, куда именно ему идти, и просто заглядывал в каждую комнату, надеясь увидеть там Дана. Но найти главаря банды и его заложника оказалось не так просто. Слабый отголосок грубого мужского голоса заставил его остановиться, а затем быстро отправиться в сторону шума. Его походка — это мощные уверенные шаги, которые всегда пугали врагов ещё с далёкого расстояния. Грозный боец ​​Дже Гён неустанно продвигался вперёд, сжимая кулаки и скрежеща зубами. Его тело накалено и готово к бою, его мышцы наполнены живым напряжением, способным отбросить любые барьеры и разрушить всё вокруг. Со зловещими намерениями и непреклонной решимостью он пришел мстить обидчикам Дана, и он никак не мог допустить того, что эти ужасные люди осмелятся навредить беззащитному парню. Дже Гён влетает в комнату с огромной яростью, переполняющей всё его тело. Его кулаки с пугающей силой устремились в сторону главы банды, когда он понял, что именно этот человек собирался сделать с Даном, не подающим никаких признаков жизни. Каждый удар проникал в его тело, посылал сильные волны боли в его нервы. Но Гён не сдавался: ничто не могло остановить его решимость и жажду мести. — Что ты с ним сделал? — промычал Дже Гён сквозь стиснутые зубы. В этот раз его оппонент предпринимал попытки наносить ответные удары, и в отличии от предыдущих, напал первым. Взгляды противников были полны агрессией и яростью, их лица искажались от напряжения и адреналина. Главарь старался использовать все свои навыки и техники, чтобы добиться победы, но в паре с опытным бойцом он был в очевидном пролёте. Это сподвигло его сыграть грязно, и спустя несколько взмахов кулаками он вынул испачканный кровью нож и из последних сил замахнулся на Дже Гёна. — Нож? — Дже Гён вскинул бровями и жутко улыбнулся, вселив ужас в своего и без того напуганного противника. Он быстро перехватил холодное оружие из побитых рук врага и чётким ударом кулака в живот отправил того на землю. Гён рассвирепел, когда бросил мимолётный взгляд на полураздетого Дана, и эта ужасная картина вынудила его со всей силы вбить ногами по коленям главаря банды. Что-то с треском хрустнуло, а затем искалеченный бандит протяжно завопил. — Слушай сюда, кусок дерьма. Если ты ещё хоть раз заявишь мне, ему или его бабушке о своём жалком существовании, то я найду тебя и этим же ножом я отрежу твой мелкий член, а затем заставлю его сожрать. Усёк? — Пожалуйста, не надо, — завопил мужчина, схватившись за свой пах. Его лицо было забрызгано собственной кровью, нос был искривлён, пальцы и колени были явно переломаны вдребезги. Но этого было мало — Дже Гён был готов уничтожить этого жалкого человека прямо на месте, но последствия от содеянного не стоили того, чтобы марать об него руки, поэтому одним решающим ударом он заставил того надолго отключиться. Не сомневаясь ни секунды, Дже Гён повернулся к Дану, лежащему на ужасно грязном полу. Он осторожно приподнял его голову, и, ощущая нездоровую мягкость его тела, Гён ощутил ужасный, всепоглощающий страх. Его руки, обычно резкие и стойкие, сейчас с несвойственной ему дрожью принялись тормошить бледного парня, за чью сохранность он так искренне волновался. Измученный Дан не приходил в себя, как бы его спаситель не старался привести его в чувства. Он облегчённо вздохнул, когда нащупал у него слабый, еле пробивающийся пульс и тут же решил незамедлительно выезжать в ближайшую больницу. Одевая его, рассматривая раны на его теле и стекающую по лицу кровь, он боролся с диким желанием вернуться и прикончить всех тех, кто сотворил это с Даном. Видя эти ужасные увечья, Дже Гёну самому в момент стало так больно за Дана, что мысль о правосудии и мести стала беспощадно повторяться в его голове. Скопив всю свою силу, Дже Гён преодолел желание докалечить тех преступников до неузнаваемости или вовсе лишить их жизни. Он аккуратно поднял Ким Дана на руки и, придерживая его спадающую голову, быстро зашагал на выход. Каждый его шаг был осторожным и продуманным, он старался быть аккуратным, чтобы не нанести пострадавшему дополнительный вред. Уже выйдя наружу, Гён прокручивал в голове варианты того, как ему расправиться с коллекторами, не применяя силу. Вероятно, в полиции, благодаря его известности, заявление о покушении на жизнь и многих других преступлениях могут принять и даже придать дело огласке. Но сейчас это не сильно волновало его — Дан едва заметно зашевелился и что-то слабо прошептал. — Ты меня слышишь? Эй, Дан? — с явным волнением в голосе спросил он. Осторожно убрав волосы с его лица, Гён встретился взглядом с самыми печальными, наполненными болью глазами. Внутри что-то резко защемило, и ему пришлось на секунду остановиться, чтобы перетерпеть эту режущую сердце боль, возникшую из-за ужасной жалости к этому взгляду, блестящему обидой и беззащитностью. — Больно, — хрипло шепчет Ким Дан, сжимая ослабевшей рукой футболку Гёна. — Где больно? — опешив, спрашивает мужчина. — Покажи. Измазанные грязью пальцы осторожно оттянули пропитанную кровью футболку, оголив плечо с неглубоким, но кровоточащим ножевым ранением. Глаза Дже Гёна распахнулись в поражающем тело испуге, и он ускорил шаг к припаркованной неподалёку машине. — Сожми тканью рану. Вот так, — он не сильно надавил на больное место, вызвав у пострадавшего слёзное шипение и всхлип. — Ты только не отключайся, пожалуйста. — Я сам виноват, что пришёл… — взвыл парень, осматривая свои расцарпанные руки и шрам от потушенной сигареты на левом запястье. — Они же всё спланировали… — Давай поговорим о чём-нибудь другом, — сквозь стиснутые зубы произнёс Гён. Он не хотел, чтобы Дан добивал своё столь уязвимое моральное состояние свежими воспоминаниями. — Эм, Дан… Хочешь мы отправимся куда‐нибудь на Рождественские праздники? В этот тяжёлый момент, несмотря на его страх и неуверенность, Дже Гён пытался преодолеть свои внутренние противоречия и быть честным, открыто поддерживать Дана и всячески показывать, что ему не всё равно. Он также считал себя виновным в произошедшем, чувствовал, что не смог защитить Дана и позволил ему идти на поводу у этих нечестных людей. На протяжении всей дороги до автомобиля Дже Гёна не покидали мысли о том, что, будь он более открытым и чутким, то не отпустил бы Дана на эту встречу или хотя бы сопроводил бы его. — Разве…ты не будешь уставшим после чемпионата? — спросил Дан, жалобно приподняв брови вверх. Дже Гён не знал, ошибся ли Дан, когда обратился к нему на «ты» или он уже давно хотел сделать это. Возможно, он, находясь в нестабильном состоянии, сказал это не подумав или даже не понимал до конца, с кем именно говорит. Но, несмотря на это, вот уже несколько дней Гён чувствовал, что разница в возрасте и статусе между ними уже не имела такого значения, как прежде. Они стали ближе друг к другу, и Дже Гён понимал, что из-за принятия собственных чувств и осмысления происходящего, его отношение к Дану стало более искренним и истинным. И сейчас, когда он крепко держал его дрожащее тело, вглядывался в любые изменения его выражения лица, не мог мыслить здраво из-за охватывающего всё тело разум, Дже Гён понял, что он впервые в жизни хочет быть с кем-то рядом. — Праздники как раз и нужны для отдыха, — с наигранной бодростью сказал Гён, укладывая парня на переднее сидение, которое не без труда установил в лежачее положение для полного удобства. — Куда бы ты хотел съездить? — Побережье Чондончжин… — прошептал Дан, уже закрывая глаза от изнеможения и боли. — Я видел его только на фотографиях. — Я отвезу тебя туда, Дан. Только не засыпай. Прибыв в больницу, Дже Гён немедленно запросил помощи у персонала, изрядно перепугав медсестёр своими грозными просьбами помочь раненому. Он прошёл через толпу взволнованных людей, останавливаясь лишь на секунду, чтобы разглядеть среди зевак кого-то в форме медицинского работника. Люди не могли не узнать его, однако обеспокоенному Гёну было уже всё равно на многочисленные камеры, что снимали его со всех ракурсах. Врачи и медсёстры были сразу готовы принять Дана, вновь находящегося в бессознательном состоянии, и ему незамедлительно принесли носилки и вызвали срочного хирурга. Объяснив состояние и характер ран Дана, словно в последний раз Гён глянул на бледного парня, прежде чем его увезли в операционную. Он выдохнул с облегчением, осознав, что Дан находится в надёжных руках медицинского персонала. Несмотря на своё ноющее сердце и дикую усталость, Дже Гён чувствовал гордость и успокоение. Он знал, что раны Дана не были смертельны и что он сделал всё, что мог, чтобы обеспечить тому безопасность, поэтому мог позволить себе присесть на металлическую скамейку в тёмном углу, где вскоре образовалась толпа любопытных зевак. — Джу Дже Гён? Что Вы сделали с бедным парнишкой? — держась за сердце, проговорила бледногубая медсестра. После её слов все тотчас начали возмущаться и кричать, обвиняя спортсмена в содеянном преступлении. — Убийца! — выкрикнул осмелевший мужчина, подошедший к Гёну вплотную, чтобы крупным планом запечатлеть каждую эмоцию на лице бойца. — Я всегда знал, что он способен на такое! Вызовите скорее полицию! Злость его нарастала с каждым услышанным обвинением, и ему, как по-настоящему стойкому человеку, в обычные дни было бы всё равно на лживые выкрики толпы, однако сейчас, после всего, что он сделал ради спасения Дана, сидеть и терпеть эти яростные выкрики стало просто невыносимо. Дже Гён не мог позволить им думать о нём, как о жестоком и бесчувственном человеке. Только не сейчас. Он неспешно поднялся с места, и в глазах его читалась горечь и разочарование. Когда вокруг настала страшная тишина, когда камеры людей были направлены лишь на него, Дже Гён начал свою речь. — Смешно смотреть, как вы, не зная всей истории, пытаетесь обвинить меня в ужасных вещах. И всё из-за моего характера и образа жизни, — он нервно улыбнулся и шагнул вперёд, заставив людей в первом ряду с испугом отшатнуться. — Увидев раненного парня у меня на руках, никто из вас не подумал, что я мог спасти его из рук действительно жестоких людей. Это отвратительно. Я знаю правду, и я не позволю вам порочить моё имя ложными обвинениями. Некоторые из окружающих с пониманием опустили свои телефоны и стыдливо опустили взгляд, открыто признавая, что их предубеждения были ошибочны. Возмущение в толпе начало утихать, оставляя место сочувствию и восхищению перед силой и отвагой Дже Гёна. Однако не все смогли осознать свою ошибку, и после этой речи их злоба на всеизвестного бойца не исчезла. — Лучше звони своему адвокату, потому что я отправил это видео журналистам! — прокричал неизвестный, скрывающий своё лицо за медицинской маской. — Твоей карьере конец! Всеми силами Дже Гён старался сохранять спокойствие и ясность мыслей. Он осознавал, что решение проблемы, полученное агрессией, сделало бы его в глазах людей виновным в содеянном, а допустить, чтобы настоящие преступники остались безнаказанными, он не мог. Прошли долгие часы ожидания в комнате охраны, куда Дже Гёна любезно отвели подошедшие работники полиции. Он понимал эту меру предосторожности, но чувство, что люди смотрят на него с презрением, что все считают его виновником состояния бедного Дана, было поистине ужасным. Когда главный врач медленно постучал в небольшую комнату, где находился Гён, тот вздрогнул и не смог скрыть явное напряжение, ожидая важное сообщение. Врач выглядел как пугающая фигура, вызывающая боль и вносящая в сознание людей страх. Он всегда ассоциируется с самым худшим. Все внимание Гёна было сосредоточено на его словах. Мужчина в халате наконец заговорил, и его слова словно молотом ударили по переживающему Дже Гёну. Он сообщил, что состояние пострадавшего оказалось намного хуже, чем ожидалось. Помимо плеча, на животе Дана также оказалось серьёзное ножевое ранение, которое Дже Гён ранее не заметил. И, хотя главврач вот уже несколько минут убеждал его, что он сделал всё, что мог, Гён не мог не чувствовать ужасную, всепоглощающий вину за свою невнимательность. — Господин Джу Дже Гён, — робко произнёс полицейский, привстав со скамьи. Он с некой боязнью топтался возле напряжённого мужчины и, чтобы не спровоцировать его лишним словом, он долго продумывал свою дальнейшую речь, — пока пострадавшего оперируют, давайте проедем в участок, чтобы Вы написали заявление. Но, если Вам нужно ещё время, я пойму… И, ожидая злостный взгляд долго молчащего бойца, полицейский крайне удивился спокойствию и некой податливости Дже Гёна в этом деле. Без слов поднявшись со скамьи, боец с чуть опущенной головой вышел в уже опустевший коридор. Однако, в отличии от зала ожидания ночной больницы, у входа в неё столпились многочисленные журналисты, фанаты и ненавистники Дже Гёна, с появлением которого вспышки камер без перерыва принялись ослеплять его и двух сопровождающих его полицейских. — Вот он! Убийца! Именно с такими воскликами их встретила толпа разъярённых лиц, увидев которые, Дже Гён вновь разгорелся неконтролируемой яростью и желание ответить им на эти ужасные обвинения. Но ухудшать своё и так не лидирующее положение он не стал, поэтому накинул на голову капюшон и направился вслед за полицейскими. — Джу Дже Гён, скажите пару слов о случившемся! — буквально прокричала репортёрша, впопыхах догоняя уходящего спортсмена. — Эй, вам нельзя толпиться у больницы! Здесь подъезжает скорая помощь, вы все можете стать помехой для спасения жизни! — кричал испуганный офицер, размахивающий руками для отвлечения внимания. — Если через минуту каждый из вас не покинет эту территорию, я буду вынужден вызвать подкрепляление. — Вы все поступаете бесчеловечно, — произнёс второй полицейский. Он с сожалением в глазах осмотрел внезапно затихшую толпу и снял с себя фуражку, смахивая пот со лба. — Нельзя же так накидываться на человека! — Это вы поступаете бесчеловечно, защищая убийцу! — закричал парень с плакатом, надписи на котором были явно не в поддержку Дже Гёна. — Верно! Он заплатит вам и дело быстро закроют, мы не первый год живём! Ваши руки в крови, а совесть и вовсе мертва! — Дамочка, перестаньте кричать. Вам всем пора домой, я предупреждаю, это… Дже Гён сел в машину и закрыл уши ладонями. Он уже позвонил адвокату и сообщил всё, что знал. Как выглядели те коллекторы, в каком районе они предположительно проживали и где назначили встречу для передачи, на случай, если они всё ещё оставались там и переводили дух от встречи с разъярённым обидчиком. Это было всё, что Гён знал о них, и он очень боялся, что преступники скроются от полиции и избегут наказания, которое они заслужили. Он чувствовал себя уязвлённым, несправедливо обречённым на публичное порицание. В его голове вертелись вопросы, как это могло произойти и почему его обвинили бездоказательно. Если бы на месте Дана был кто-то другой, то Дже Гён так сильно бы не волновался о поимке настоящих виновников и совсем не думал бы о словах разгневанной толпы. По какой-то причине он не хотел верить, что люди могут видеть в нём кого-то, кто с лёгкостью бы причинил вред тому, кого действительно ценил. Закрывая уши от шума толпы, Дже Гён стремился защитить себя от этого сильного негативного и тревожного состояния. Он пытался создать для себя некую оболочку тишины и изолироваться от ярости и неприязни, которые его окутывали. Ещё одним пугающим фактором было невозможность узнать состояние Дана, исход операции и последствия его ранения. Он также не решился позвонить его бабушке и сообщить о случившемся. На такой поступок у него, казалось бы, человека, олицетворявшего мужественность и силу, просто не хватило смелости. Его отвезли в участок, где он несколько часов рассказывал и расписывал о происшествии на заброшенном заводе. Сотрудники полиции с пониманием отнеслись к этой непростой ситуации и позаботились о комфортном нахождении Дже Гёна в комнате допроса. Ещё никогда он не радовался простому чаю из термоса так сильно. И только сейчас он заметил, что незнакомые люди могут быть добры к нему без особой на то причины. В сравнении с кричащей у больницы толпой, любезные полицейские казались ему теми, кому без причины хотелось рассказать обо всех тревожущих опасениях и чувствах. — Хорошо, Господин Джу, мы всё зафиксировали, — сказал офицер, попытавшись устало улыбнуться. Он был вымотан тяжёлой, беспрерывной работой, но одновременно с этим желание поймать преступников заставляло его с усердием переписывать каждое сказанное Дже Гёном слово. — Вы и Ваш адвокат можете быть свободны, и как только появятся новости, мы обязательно позвоним. — Хочу, чтобы вы знали, что это не пустые обещания. Дело о долговременных вымогательствах крупных денежных средств, о покушении на жизнь и побоях не может остаться незамеченным как нами, так и общественностью, — поддержал его коллега и принялся поддерживающе пожимать руку Дже Гёну и его адвокату. Обессиленно кивнув им на прощание, он быстро покинул участок, попрощался с адвокатом и уже зная, кто именно ждёт его на парковке, направился к нужной секции. Он предвкушал тяжёлый разговор, полный криков и осуждения, но ему казалось, что после долгого нахождения в больнице, а затем и в полицейском участке, никакая ругань менеджера больше не сможет расстроить или разозлить его. Сев в уже знакомую машину, Дже Гён раздражённо зажмурился, ожидая шквал привычных криков и даже, возможно, подзатыльника. Это выглядело глупо, что человек, который был слабее его по физической форме, осмеливался кричать и поднимать на него руку. Но, учитывая возраст и уважение Гёна к Пак Нам Уку, это было совершенно привычным делом в их многолетнем сотрудничестве. Но, если после любых промахов и скандалов его менеджер злился и долго ругался, сейчас он лишь молча смотрел вперёд и сжимал руль, не решаясь обернуться в сторону пассажира. —Эй, Нам Ук? Ты даже не скажешь мне ничего? — с некой опаской спросил Дже Гён, устало растекаясь на заднем сидении. Всё его тело ныло от боли, шея и спина онемели от долгого сидения на одном месте, и сейчас он был безумно рад просто оказаться на мягком сидении в тёплом салоне автомобиля. — Твой Ким Дан очнулся и рассказал всё, что произошло. И мне, и полицейскому, который его охранял, — сказал наконец Нам Ук, так и взглянув на Дже Гёна. — Понятно, — проговорил Гён, пытаясь совладать с неоднозначными эмоциями. — Поезжай в больницу. — Я не могу, Дже Гён. Там толпа журналистов, тебе лучше отсидеться дома и не говорить лишнего. — Менеджер хоть и сочувствовал ему, но не мог совершать действия, которые бы ухудшили состояние и без того расшатанной психики Дже Гёна. — Скоро зимний чемпионат, побереги здоровье. Тебе сейчас лучше поспать, а завтра встретишься с парнишкой и поговоришь с кризис-менеджером о предстоящей речи на… — Если ты прямо сейчас не отвезёшь меня к Ким Дану, я не буду участвовать в этом чёртовом чемпионате. Всю дорогу до больницы они провели в напряжённой тишине, но в душе Дже Гён чувствовал не хватающее всё это время спокойствие и предвкушение от долгожданной встречи. И, хотя часы посещения давно истекли, Гён знал, что за определённую сумму денег в конверте, медсестёры готовы впустить посетителя в палату к близкому человеку в любое время суток. Секунды сливались в минуты, а он всё ещё покачивался на месте, так и не решаясь войти в палату. Каждый его шаг к двери был крайне тяжёлым и неуверенным. Он чувствовал себя подавленным и уязвимым, ведь бремя вины за свою невнимательность по отношению к Дану так и не покинуло его. Но внезапно, через эту боль и сожаление, прорвался другой образ — его смех и удивление, когда однажды они оба надели похожие футболки с чуть ли не идентичным принтом. Он вспомнил, как Дан испуганно рассказывал ему о всех ситуациях, когда его сосед Юн Гу намекал на странности в его переглядах с Дже Гёном. Как он смущался и стеснительно нырял под одеяло с головой каждый раз, когда Гён пытался приобнять его в постели, проявляя тем самым нечто похожее на нежность. И как после оздоровительного массажа глаза Дана источали искреннюю заботу и внимательность, от которой у Дже Гёна на душе становилось очень хорошо. Волнение и страх всё ещё бились внутри него, но теперь они смешались с внезапно появившейся надеждой и стойкостью. Он чувствовал, что ему было просто необходимо увидеть лицо Дана прямо сейчас и убедиться, что он в порядке. И вот, с отступающей горечью на сердце, он наконец постучал в дверь палаты. Его сердце заколотилось быстрее, когда услышал тихое «войдите», сказанное с долгой паузой и явно не самым бодрым голосом. Там, в слабо освещённой палате, лежал перебинтованный Ким Дан — ослабевший и до невозможности бледный. Войдя в палату, Джу Дже Гён неуверенно подошёл к кровати, на которой лежал пострадавший, и осторожно сел рядом. Он тут же пресёк попытку Дана занять сидячее положение и уложил его обратно в постель. Ким Дан слабо улыбнулся в ответ и попытался сказать что-то, но лишь слегка хрипнул и прикрыл уставшие глаза. Болезненное выражение на лице парня стало ещё более ярким, и видя это, Дже Гён внезапно ощутил, как его сердце сжалось от тянущей боли. Он придвинулся к кровати и с большой осторожностью сжал ослабевшую руку Дана. — Пак Нам Ук рассказал мне, как ты ворвался сюда, вытерпел обвинения людей… — шептал смущённый Дан, изредка посмтривая в сторону Дже Гёна. — Ещё и в полицейский участок поехал. — Разве я бы мог поступить иначе? Опечаленным взглядом Дже Гён осматривал раны на лице пострадавшего. И из-за этой ужасной картины он пожалел, что тогда, держа нож в своих руках, он не посмел нанести обидчику Дана ответный удар. — В новостях ни о чём другом, кроме…тебя, не говорят. — Мне всё равно. Те люди ответят за свои поступки, — коротко ответил Дже Гён, сжимая кулаки от очередной волны ярости. Но в отличии от остальных случаев, сейчас он быстро успокоился, ведь для него было невозможным думать об ужасных вещах, когда дрожащая ладонь Ким Дана не переставала нежно оглаживать его руку, замёрзшую от холода ранней зимы. — Хочешь, чтобы позже тебя перевезли в частную клинику? Дан слабо улыбнулся, прижимая его руку к своей груди. — Нет, не нужно. Ты и так слишком многое сделал для меня. — Хорошо. Хочу чтобы ты знал, что я всегда буду я рядом с тобой. Я больше не позволю тебе страдать. Глаза Ким Дана наполняются слезами, он поворачивается и искренне ему улыбается, всем сердцем полагаясь на слова Дже Гёна. Он знал, что может доверять ему, что чувствует себя с ним бесконечно хорошо, и между ними больше не было никакого стеснения или барьера. Сидя рядом, держа друг друга за руки и ощущая тепло и поддержку, они молча наслаждались своим воссоединением, и в мыслях обоих не было больше места для страха и боли. Чувствовалось полное умиротворение и гармония, и был слышен лишь шум оборудования и тяжёлое дыхание Ким Дана, которое было на мгновение прервано невесомым, осторжным и еле ощутимым поцелуем. Они продолжали сидеть рядом, держа друг друга за руки, и было видно, что сейчас от этого зависело их счастье.