Без права на жизнь

      Андрей молчал. Заткнулся, почти онемел, пытаясь ухватиться хоть за какую-то разумную мысль в голове. Не то, чтобы он не знал об этих чувствах. Он знал, он чувствовал, он видел, черт возьми, как Миша смотрит на него, какой он нежный с ним, какой заботливый, как ловит каждое его слово, как ластится, как хочет прикоснуться. Но, дурак, он совсем не знал, что в этом и заключается мишино «люблю». Он себя то не понимал, не мог разобраться в своих чувства, а тут поди с поведением другого человека разберись. Ему всегда казалось правильным просто делать то, что душе угодно, а не пытаться как-то осмыслить и обозвать эти порывы. Но Миша был другим. Миша плакал у него на руках и пел ему песни, а сейчас и вовсе признался без намеков. Как же удосужилось такому романтику влюбиться в сухаря типа Князя? — Пойдем в ванну, хорошо? Надо тебя умыть, — тихо произнес Андрей в покрасневшее от долгих слез ушко. Миша послушно угукнул в ответ, шмыгая полным носом, но с места не сдвинулся.       И до Андрея дошло. Он ждал его ответа. Взаимности. Но получил почти что предложение перестать ныть. Мысли вновь заворошились в голове. Почему он сразу не сказал? Зачем не сказал? И сейчас ведь уже не скажешь, поздно, прозвучит как ничего не значащий факт, а Андрей так не хотел. — И вообще, неплохо бы нам душ принять, — добил он, вылетевшей из пустой башки мыслью. — Угу.       Князь мысленно прописал себе леща, но обещал, что все скажет позже. Не сейчас, когда Мише нужна была простые бытовые вещи, чтоб почувствовать себя лучше. В тот момент он ощутил себя намного старше, словно они вдруг поменялись местами. Пришло его время заботиться.       Не без помощи Андрея, Горшок был умыт, а потом после уговоров, раздет и усажен в горячую ванну. Андрей сел рядом и принялся намыливать шампунем непослушные черные прядки, улыбаясь на довольное, хотя и тщательно сдерживаемое урчание Миши. Раскрасневшийся уже не от слез, а от температуры воды и, может, совсем немного от смущения, он нравился Андрею намного больше. Карие глаза то и дело косили на него, обдавая тоской и чем-то невысказанным, но Миша молчал, и Андрей тоже молчал, боясь снова ляпнуть что-то не то.       Наконец, когда с банными процедурами было покончено, и Андрей промакивал полотенцем влажные волосы, Миша вдруг подал голос: — Я не знаю, что будет когда ты уедешь. Не знаю, смогу ли я без тебя, — тише прежнего сказал он, слегка осипшим от рыданий голосом.       Андрей даже вздрогнул. «Вот, сейчас нужно сказать, идеальный момент», — подумалось ему. Миша сидел на бортике, сгорбившись и уронив голову. Андрей опустился к нему, беря за плечи. Ему нужен был мишин взгляд, просто необходим. Он хотел глядеть в эти глаза, хотел уверить, что их тоска напрасна. — Миш, — начал было он, но Горшок, словно зная, что услышит, покачал головой и продолжил. — Ты не подумай, я не давлю на жалость. Просто говорю как есть. Я к тебе привязался, не могу без тебя.       Карие глаза вынырнули из-за длинной челки. Андрей нервно сглотнул, впитывая всем телом эту безнадегу во взгляде. Стало страшно, и так пиздецки стыдно перед Мишей. Он думал, что его жалеют…       Руки сами потянулись к мишиным щекам, стремясь коснуться и успокоить. Если б они только могли объяснить Мише все, что застряло на языке. — Я тоже, Миш. Мы что-нибудь придумаем, — сказал Андрей, гладя чужое лицо. В его словах не было ничего успокаивающего или обнадеживающего, но чувствуя, как доверчиво к его ладони прижимается Миша, становилось чуть легче, чуть спокойнее. Словно они действительно могли что-то придумать… — Что тут думать, Дюшенька? — невесело усмехнулся Миша и отвернулся, еще сильнее горбя спину, — уедем отсюда вместе и будем скитаться по миру: художник и музыкант? — Да хоть бы и так, мне все равно. Я хочу быть с тобой.       Горшок оторвался от разглядывания кафеля под раковиной, и неверяще повернул голову, впиваясь взглядом в голубые глаза. Несколько секунд они пялились друг на друга. Как в дурацкой детской игре, где проигравший моргает первым. И чем дольше на него смотрели, тем увереннее смотрел в ответ Андрей. Миша искал — подвоха, сомнения, будто всю душонку андрееву насквозь просвечивал и перетряхивал. — Нет, Княже, так дело не пойдет, — так ничего и не найдя, он опустил глаза и вздохнул, нервно сжимая в руках полотенце, — я твою жизнь рушить не намерен, понимаешь, да?       Было ли в его жизни что-то, что он бы боялся разрушить? Абсолютно посредственное существование по проторенной дорожке, которую проходили до него и пройдут после него. Никакой карьеры ему не суждено, да и не хотел он заниматься чем-то кроме рисования. Будет всю жизнь тыркаться по подработкам, а вечерами, уставший и без желания жить, чиркать что-то в стол. Что-то, что никто не оценит, не поймет. Вот что его ждет, окажись он от Миши.       Андрей тяжело вздохнул и прижался лбом к чужим коленкам. — Она и никогда не была целой, и не будет без тебя, Мих, — прошептал Андрей, — ты первый меня понял. Я больше ничего не хочу.       Оставалось лишь надеяться, что Миша в это поверит. Пока он сидел неподвижно, и казалось, даже не дышал, Андрей успел уже сто мыслей передумать, загнаться, накрутиться и по новой. Но потом теплая ладонь опустилась на его затылок, зарываясь в волосы и слегка массируя, и Князь долгожданно выдохнул с облегчением. — Что ж, я рад, — ответили ему сверху уж слишком спокойно для эмоционального во всем Горшка, — и буду с тобой, пока это возможно. Пока у нас есть время.       Пока есть время… Андрей почувствовал как на него словно лавина накатывает паника от этих слов. Не мог Горшок всерьез так сказать, не мог так быстро в себя прийти, ну не мог. Значит точно какую-то хуйню задумал, значит точно будет пиздец. — Миш, ты чего? Эй, — он взволнованно коснулся его щеки, но Миша только улыбнулся. — Ничего, ничего, — сказал он и кратко коснулся губами ладони.       Но Андрей знал, что это маска. А что под ней — никто не знает. Возможно, и сам Миша не знал до конца. Допытываться сейчас означало лишь еще сильнее его расшатать, а нужно было успокоить, может, и мысли дурные, если они есть, позабылись бы. — Давай ты поешь, там бабушка наготовила. А потом поспим, хорошо? Тебе надо отдохнуть.       Миша покривился, подумал, но все-таки согласно кивнул, позволил его обсушить и одеть. — А когда она вернется? — спросил он уже за столом, уплетая приготовленные бабушкой котлеты. — Не знаю точно. Думаю, мы проснемся раньше, чем это случится

***

      Ночью Андрей спал плохо. Миша периодически ворочался, скулил, окунаясь в непонятное лихорадочное состояние. Сухими горячими губами он жалобно повторял его имя, невообразимым образом теряя Андрея на узком даже для одного человека матрасе. Найти он его не мог, как ни пытался, от того и продолжал метаться по влажной простыне, и только когда до слуха Андрея доходила начавшаяся рядом возня, он поворачивался, и сам обнимал Мишу, словно напуганного кошмаром ребенка, прижимал к себе подрагивающее тело, и тот ненадолго засыпал, уткнувшись в шею горячим носом. Князь же с трудом сам закрывал глаза, держа в руках эту длинноногую печку, затем его уснувшее тело инстинктивно отстранялось от источника тепла, и все повторялось заново.       Вырубиться окончательно им удалось только под утро, когда за окном уже занимался рассвет, и слышалось как в лесу вновь просыпается жизнь. Но пробуждение для Андрея наступило намного скорее, чем он того ожидал. Из сна его выдернуло неприятное ощущение в плече. Сначала оно было совсем незаметным, но со временем становилось все резче, и как он не сопротивлялся, пытаясь оставаться в сонной неге, все равно проснулся и первым делом потянулся рукой к ноющему месту.       К утра Миша порядком остыл и сначала Князь даже не почувствовал, что на нем почти лежат, еще и рукой прижимают к себе для надежности. Он коснулся плеча, но нащупал михины влажные ото сна губы и, не удержавшись, слегка толкнулся пальцами внутрь, проезжаясь по мягкой оголенной от зубов десне. Как и когда Горшок успел к нему так крепко присосаться, он не понимал и не мог вспомнить. — Миш, — позвал Андрей и повел плечом, пытаясь освободиться, но вызвал лишь тихое, но предостерегающее рычание из-за спины. Мише, очевидно, было очень сладко и отдавать добычу просто так он не хотел, отчего клыки только глубже впились в кожу, вызывая у Андрея стон негодования. — Да Миха, блин, проснись! — уже громче сказал он, дергая за длинный нос, так нескромно занюхивающий его у самого уха. — М? — от этого жеста Миша наконец очнулся, медленно расцепив зубы, и снова что-то сонно замычав, улегся на плечо Андрею, — чего будишь? — Ты в меня зубами вцепился, думал откусишь, — пожаловался Андрей, потирая укушенное место. Но долго обижаться ему не дали. Сонный Горшок был ещё более ласкучий, чем обычно. — А… Прости, Андрюш, — Миша чувственно прижался губами к плечику, где ещё виднелись красные следы от укуса, и сладко зашептал в самое ушко, — очень больно? — Ну, так… — уже не очень уверенно ответил Андрей, чувствуя как тело покрывается мурашками. Широкая ладонь гладила его поперек живота, заползая под резинку трусов, но не решалась зайти дальше, заставляя Князя нетерпеливо ерзать. Хотелось направить ее, поразить своей бестактностью, чтобы только его коснулись там, чтобы только ниже, быстрее, жестче… — Я не хотел, но ты вкусно пахнешь, и оно как-то само получилось, понимаешь, да? — Миша в который раз прижался носом к его коже, обводя острым кончиком от плеча до загривке. Теплые губы ласкали его шею, будоража разум и заставляя извиваться от мишкиной неразбавленной нежности. — Ну-ну, будем вальтом спать теперь, а то в следующий раз ухо откусишь, — в шутку сказал Андрей. — Так я если снизу буду, то за зад тебя укушу, — ладонь исчезла с живота и грубо схватила его за бедро, стискивая в сильной хватке и подталкивая наверх. В такой позе даже сквозь одежду мишино возбуждение чувствовалось отлично. Миша дернулся, рыкнув от нетерпения, и стащил с них обоих белье, вновь притираясь кожа к коже. — Блять, Мих, — Андрей ахнул от ощущения горячего и влажного у себя между ног. Миша подался вперёд, проезжаясь членом по дырочке и вниз к поджимающимся от удовольствия яичкам.       Пиздец. Андрей бы сломал руку тому, кто сказал бы, что его трахнут в жопу. Он бы убил того, кто сказал бы, что он сам этого захочет. — Нравится? — довольно промурчал Миша, толкаясь бедрами и лаская Андрей рукой. Князь тяжело вздыхал, хватая губами воздух, как выброшенная на сушу рыбу. Он уже не мог терпеть и накрыл руку своей, усиливая трение, которого было чертовски мало. — Да… — еле слышно ответил он, забываясь в безумном желании поскорее кончить. Но у Миши было другое желание: его помучить. — Не слышу, Дюш, — он резко остановился, и сладко приторно шептал, прихватывая губами красное оттопыренное ушко. — Да, да, Миш, да… — Андрей жалобно захныкал, выпрашивая касания, и сам толкнулся в мишину ладонь. Это произвело неожиданный эффект.       Над ухом раздалось утробное рычание, и его резко подмяли под себя. Лицо Миши исказил хищный оскал. Он с наслаждением смотрел на то, как Андрей мечется под ним, безрезультатно дергая прижатыми к матрасу запястьями. Такой беззащитный.       Карие глаза заволокла вязкая чернота, и Князь чувствовал, что не может от нее оторваться. Глядит одурманенно, пока Миша до синяков сжимает его руки. Внутри все вскипает и скручивается от одного взгляда на него такого. Необузданная звериная похоть в каждом движении, в каждом звуке, в лихорадочном блеске глаза. Андрей задыхался.       Миша резко прижался к нему в поцелуе. Таком горячем и нежном, совсем нежданном от распалившегося ни на шутку Горшка, что Андрею снесло крышу. Ему хотелось обхватить его всего, со всех сторон прижать к себе, чтобы вместе сгореть в этом безумном огне. — Иногда я не понимаю, чего мне больше хочется: съесть или любить тебя, — оторвавшись от влажных губ, сказал Миша. — Все нормально, Миш, все хорошо, — Андрей обхватил ладонями его лицо и вновь притянул к себе, целуя. Но ему не отвечали. Совсем. И вскоре Миша отстранился. Уже совсем другой. — Да нихуя не нормально, — грубо бросил Миша и слез с Андрея, усаживаясь на самый край. Князь ни на шутку перепугался такой смене настроения и вообще перестал что-либо понимать. — Ты чего? — недоуменно спросил он, приподнимаясь с матраса. — Ничего, я… Пойду пока не поздно. — Нет, Миш, пожалуйста, — Андрей коснулся мишиного плеча, но ладонь немилосердно скинули. Горшок обернулся на него, одаривая совсем не тем теплым взглядом, которым смотрел обычно. И, конечно, совсем не тем, каким смотрел пару минут назад. — Андрей, не надо. Не нарывайся, — серьезно сказал он и поднялся, натягивая сброшенное на пол белье. Что, блять, с ним происходит?       Накопленное возбуждение и резкий холод по отношению к нему окончательно выбили Андрея из колеи, выливаясь в бесконтрольную агрессию. Такую, что лицо краснело и глаза наливались кровью. — Блять, да какого хуя ты так со мной поступаешь? Думаешь можно поиграться и уйти, да? — заорал он, желая видеть хоть какие-то эмоции, а не эту возникшую из ниоткуда безэмоциональную физиономию.       Миша обернулся к нему, встречая полный злости взгляд и словно зеркало отразил эмоции Андрея на своем лице, хмуря высокий лоб. — Это я ухожу? Это ты скоро уедешь домой, блять, не надо мне про уход пиздеть, понял?       Вот они и подошли к теме, которую Андрей не хотел затрагивать, но делать было уже нечего. — Так какого хера ты тогда решил свалить и потерять время, которого у нас и так осталось мало? — вскричал он, всплескивая руками. — Я не… — Миша открыл рот, собираясь продолжить ссору, но резко замолчал. Глаза его слегка расширились, и он тревожно глянул на красного от ярости Андрея, одними губами прошептав, — блять, тише. — Что? — чуть не заорал от ярости Андрей, но рот резко закрыла чужая рука, заглушая крик. — Снизу дверь хлопнула, — тихо сказал Миша. — Блять, одевайся.

***

      Миша уже был снаружи, когда и до Андрея дошли звуки движения внизу. Он старательно пытался успокоиться, но, приложив руки к лицу, понял, что это бесполезно. Он точно покрасневший. Совершенно точно — возбужденный. И если с цветом лица еще можно было поспорить, то с торчавшим между ног одеялом никак. Дверь на чердак была открыта, и оставалось только надеяться на то, что их с Мишей шумные шуршания не дошли до слабого старческого слуха. Натянув трусы — а это единственное, что он мог сделать почти бесшумно — Андрей старательно сделал вид, что еще не проснулся и повернулся спиной к двери для надежности. Он слышал неспешные шаги на первом этаже, шорох пакетов. В голове бешено пролетали мысли о том, не осталось ли каких следов от их с Мишей совместного проживания. Через несколько мучительных минут лестница заскрипела, Андрей напряженно замер в ожидании. Было бы прекрасно, если б его решили не будить и тихо ушли, затворив за собой дверь.       Шаги затихли, достигнув чердака. Бабушка не зашла к нему, но и уходить не собиралась, молча стоя в дверях. Наверное, просто решила проверить его. По крайней мере, Андрей надеялся на это. А еще надеялся на то, что она не видела Горшка под окнами. Эта тишина, воцарившаяся во всем доме, начинала давить на него, но он до последнего верил, что она не предвещает ничего дурного. Ровно до того, как не услышал вздох, а за ним свое имя. — Андрей.       Князь хранил молчание — спит же — но тон ее голоса насторожил. Как-то уж слишком недружелюбно его пытались разбудить. Он слегка шевельнулся, на что его имя уже громче прозвучало, эхом отдаваясь в ушах словно звон набатного колокола. Скрываться смысла уже не было. Он повернулся, сонно хлопая глазами, и лицезрел женскую фигуру, возвышающуюся над ним. — Доброе утро, — как можно более непринужденно произнес он и закрыл глаза, намекая, что пока ни разговаривать, ни вставать не намерен. — Доброе. Собирай вещи.       От такого неожиданного заявления Андрей даже вздрогнул. Какое еще «собирай вещи»? Они что все сговорились? — Что? Ещё же неделя, — он открыл глаза и почти испуганно посмотрел на бабушку, встречая холод в глазах напротив. — Ты доигрался уже со своим Мишей, — в ее голосе звучала обида. Андрей похолодел от страха. Его выгоняли? Она все поняла? — Что? Мы не… — начал оправдываться он, но не успел и слова вставить, как его перебили. — Совсем за дуру меня держите? — рассерженно спросила бабушка и ткнула пальцем куда-то в угол. Андрей еле дыша посмотрел туда же. Ботинки. Чертовы мишины ботинки чернели в углу. Сиреной завыла внутри совесть Андрея. — Ноги у тебя за ночь выросли в два раза, да? Все, давай, собирайся, я позвоню родителям, чтоб ждали тебя дома.       Андрей сел, сиротливо поджав под себя ноги. В глазах защипало от досады. — Ба, можно я останусь ещё на пару дней, ну, пожалуйста? — всхлипнул он, с трудом удерживая в себе рвущуюся изнутри истерику.       Бабушка наконец сжалилась над ним и присела рядом, положив ладонь ему на плечо. Едва ли это могло помочь успокоиться. Он резко выдохнул и слезинки покатились по щекам. Хотелось скинуть с себя эту назойливую руку. С чего она решила проявить жалость, да и зачем, если уже все решила за него? — Ты бы остался до конца лета, если б с этим не связался, — мягко заговорила бабушка, гладя Андрея рукой по голове словно ребенка. Она тяжело вздохнула, как будто разговор давался ей непросто, и снова продолжила: — Андрюш, ну почему тебе неймется, в деревне столько парней, девушек хороших. Нет, тебе надо было связаться с ним…       От этого пренебрежительного отношения к Мише его просто коробило, хотелось реветь. Мало того, что она так жестоко пыталась их разлучить, так еще и постоянно тыкала Андрею тем, что Миша плохой, когда для него он был самый лучший, когда Андрей был готов кричать о своей любви к нему. — С кем? — ядовито спросил Андрей, чувствуя, что еще немного и от ярости его понесет. И выскажет он все что думает, плюнув на то, с кем разговаривает.       Бабушка кинула на него многозначительный взгляд и покачала головой, поднимаясь с матраса. — Собирайся, — отрезая все дальнейшие этапы беседы, сказала она и ушла, оставляя Андрея одного свыкаться с безысходностью своего положения.       Он позволил себе недолго поплакать. Затем встал полностью опустошенный с матраса, даже заправил его. Все ещё не верилось, что это конец, приплыли, ему нужно уехать. Как под гипнозом стал собирать вещи, сгреб рисунки и карандаши в сумку. Среди множества листочков промелькнули волчьи глаза, и Андрей стукнул по столу рукой от негодования, злобно глянул на мишины гады и чуть не пнул их. Все прошедшие дни он провел как во сне, который, будь его воля, длился бы до бесконечности. Но пришла пора просыпаться, и, совсем не дав времени на подготовку, окунула его в реальность как в ледяную прорубь. Хочешь не хочешь, а нужно было с этим смириться, ведь другого мира нет. Все, что он придумал для них обоих, осталось только в его голове. А на деле, что он мог сделать? Сейчас он понял, о чем говорил Миша. При всей своей непосредственной принадлежности к сказочному, он все это время жил в мире гораздо более реальном, чем Андрей.       Взглянув последний раз на комнату, в которой так много произошло с ним, Андрей вздохнул и поправив сумку на плече, пошел на выход, уверенный, что чудесам в его жизни пришел конец, и Мишу он больше никогда не увидит.