***
Стояла глубокая ночь, тишину нарушала только, тихо играющая колонка, нерадивый водитель, пытавшийся завести свой поддержанный автомобиль. Но к этим шумам обитатели квартиры на Валовой 31 привыкли. Вдруг на кухне раздался грохот, треск, крик, а потом все стихло. Как будто бы ничего и не было. Лариса подскочила на кровати, заправила, выбившуюся прядь волос за ухо, и прислушалась. Сильный грохот разбудил и напугал ее, а теперь стояла звенящая тишина. — Вить, ты слышал? — Одинцова тронула Полякова за плечо. Тот лишь поморщился и подтянул одеяло под самый нос. — Вить, посмотри, пожалуйста, чем там кот на кухне гремит! — Женщина кое-как стянула с него одеяло. — А ты его кормила? — Не открывая глаз, приподнявшись на одном локте, спросил Виктор. — Нет! — Значит, готовит… — Пробурчал мужчина, повернулся на другой бок и, укутавшись в одеяло, уснул крепким сном.***
Максим сидел в машине Вершинина и вертел в руках зажигалку с гравировкой его имени — подарок жены. Матвей Владиславович сочувственно смотрел на внука. Выпив очередную таблетку из полиэтиленовой банки, жадно запивая водой, он закашлялся. — Как у вас отношения с Лизой? — В последнее время что-то не ладится. — Неудивительно. — В каком смысле? — Самые красивые и крепкие отношения бывают только у сигарет и курящего человека… Она для него горит, а Он из-за нее умирает. Ступай, тебя, кажется, ждут! — Вершинин кивнул головой на колыхнувшуюся занавеску и, выпив в очередной раз таблетки, завел автомобиль. Что-то странное с ним. Таблетки какие-то глотает. Одна за одной. Водителя отпустил, сам сел за руль. Неладное это. Морозов хмыкнул, открыл калитку и прошёл во двор. На снег падал свет из окон, заходить внутрь не было никакого желания. Миша жил в пансионате футбольной академии, Ева находилась в гостях у Ларисы и Виктора. А Лиза… Лиза дорабатывает две недели в больнице и уходит на какие-то курсы. То ли повышение квалификации, то ли переквалификации. Он так и не понял.***
— Ром, почему ты не хочешь попросить денег у Макса? — Вика подошла к Павленко. Сидя в больничном коридоре, молодой человек обхватил голову руками, крепко сжимая волосы. — Пусть лучше ногу жмёт ботинок, чем руку подлый человек. — Все никак не отпускает, смотрю. — Нет. Вика обняла его за плечи, прошептала какие-то слова поддержки и собиралась было уходить, но остановилась. Вернулась к Роме, достала из сумки какие-то бумаги и протянула их парню. — Что это? — Удивился он, забирая бумаги и разворачивая их. В глазах девушки, будто бы стояли слезы. Но их в сумеречной темноте больницы не было видно. Никому. Может даже это и к лучшему. Поджав губы, чтобы не дать волю слезам и не разреветься, кинувшись в объятия человека, который был дорог. Рома стал дорогим ее сердцу тогда, когда спас Вику от отчаяния, от самого опасного и страшного в мире чувства. Когда не было сил, когда у близких и окружающих ее людей больше не нашлось нужных слов, когда все остановилось, как останавливаются часы с севшей батарейкой. А потом. Потом она обратила на него свое внимание, отчего-то ей показалось, что она всегда, всю жизнь нуждалась именно в нём. — Это… Это Димка тебе нарисовал. — Я, — Павленко растерялся, неуверенно подержал в руках листки, и хотел было что-то сказать, но дежурная медсестра, пронося в руках бокс со стерилизованными медицинскими инструментами, удивленно крикнула на весь коридор: — Павленко, вы еще не уехали? — Так, я… — Мама ваша пришла в себя после наркоза, состояние стабильное, но сейчас вас всё равно к ней никто не пустит. Приезжайте завтра, часы посещения: с чётырех до шести вечера. — Спасибо. Медсестра ушла, гремя боксами. А Роман взглянул на Вику. Только сейчас он взглянул на нее, заметив в ее глазах слёзы, которые та хотела тщательно скрыть. — Вик, я пре… — Молчи, ты за последнее время, много, что сказал, но последнее слово всегда произносит поступок. Поехали к нам. Сын тебя ждет.***
Рудинская Стефания Константиновна работала в кабинете директора, дверь в него была открыта и широкая полоса света падала на пол, в коридоре. Мишка добежал до двери, перейдя на шаг и робко заглянул в кабинет, надеясь увидеть в нём Виктора. Но вместо него, вооружившись калькулятором, простым карандашом и заваленная бумагами, сидела завуч — Рудинская. Заметив в коридоре, пляшущие по стене тени, она повернула голову и увидела только, сверкнувшие в дверном проёме, пятки. — Морозов! — Крикнула завуч. Топот в коридоре прекратился, мальчик застыл на месте, не решаясь уходить в сторону жилого корпуса, и одновременно, не желая возвращаться. Решив, что вернуться в данной ситуации будет самым лучшим, он развернулся и поплелся к завучу. — Скучаешь по дому? — Сняв очки, ласково произнесла она. — Очень. — Морозов взгромоздился на кожаный, длинный диван, стоящий вдоль стены. — Не расстраивайся, скоро зимние каникулы, — протягивая сушки с маком и кружку зеленого чая, Стефания присела рядом с мальчиком. — Поедешь домой, побудешь с семьёй. Весело проведешь время. — Да уж, с ними не соскучишься. — Усмехнулся мальчуган. — А вот можно человека ругать за то, что он не делал? — Конечно же нет! — Улыбнулась завуч. — Это хорошо, потому что уроки я не делал. — Надеюсь, у тебя на это были серьёзные причины! — Внимательно посмотрела на Мишу преподаватель. — Спит медведь в берлоге, зайчик спит в лесу, я же в 7:00, на учебу, задницу несу! — Грустно прочитал Морозов и извинившись перед преподавателем, за невыполнение домашнего задания, поплелся в сторону жилого корпуса. Он до сих пор не мог понять и разобраться в себе, нужен ли ему этот футбол, если он достается такой ценой? Когда папа, мама, младшая сестренка дома, а он сутками торчит в этом дурацком пансионате. Пожалуй, радует только то, что Виктор работает здесь, да и Пашка, двоюродный брат тоже рядом. Еще правда, Виктор Николаевич обещал, что в скором времени возможно и Лариса будет здесь работать. Разочарование доставляет только одно слово «возможно». Мише хотелось, чтобы было точно, было наверняка. Она была похожа на маму. Она заменяла ее, когда он болел и жил у Виктора с Ларисой, чтобы не заразить новорождённую Еву. Она ночами проводила возле его постели, поправляя одеяло, меряя температуру и вливая очередную порцию лекарства. Уже лёжа в постели, в комнате номер 117, отвернувшись к стене, Морозов бесшумно всхлипывал, скучая по родителям и сестре.