«Букет ромашек на столе,
твоею нежностью согретый,
напоминает о тепле
большого ласкового лета».
©️ Давид Симанович
Иногда младшей Воропаевой казалось, что родители её не любили. Они дали белокурой девочке ужасное имя. Кира — как мало в этих двух слогах. Чётко, коротко и ясно. Звуки режут, как ножницы бумагу, резко и безболезненно. Но больше всего Воропаевой не нравилось, как коверкали её имя. Кто с ненавистью на устах, кто с лаской произносил отвратительное, мерзкое «Кирюша». Словно Кира и не женщина вовсе, а безликий хрупкий субъект. Особенно часто этим уменьшительно-ласкательным пользовался Андрей. — Кирюша, ну пусти меня? — Жданов облокотился на косяк двери и не потому, что он устал. Мужчина был пьян и еле стоял на ногах. — Хватит держать меня на пороге. Кира подхватила жениха под руку и потащила в сторону кровати. Ноги он еле передвигал, но старался сделать видимость трезвенника. Кира посмеялась бы, но не сегодня. Жданов впервые был не достоин её внимания. Воропаева, наконец, поняла, что ничего не чувствует. Ничего. Лишь боль от постоянных измен. Светлых чувств не было. Только горечь от потерянного времени. — Андрей, зачем так напиваться? — Кира повалила мужчину на заправленную кровать. — Что? Малиновский сегодня тебе не помогает в соблазнении очередных моделек? — Он даже не знает, где я, — Жданов распластался звездой и прикрыл глаза. — Мне так плохо. Ты не представляешь, насколько я облажался. — Это не повод напиваться и приходить ко мне. — Но ты всегда меня выслушаешь, Кирюш, — Андрей неожиданно привстал, схватил Воропаеву за руку и потянул на себя. — Я больше не могу врать. Кира не стала сопротивляться. Она просто прижала мужчину к груди и ждала откровений. Андрей редко делился с ней чем-то сокровенным — грех не воспользоваться шансом. Вернуть хоть какой-то порядок в их пародию на любовь. — «Зималетто» в долгах. И это мягко сказано. Компания по уши в дерьме! — Что ты такое говоришь, Андрей? Алкоголь окончательно отравил тебе мозг, — Воропаева пригладила растрёпанные волосы жениха. — Те отчёты о состоянии дел, они же чуть ли не идеальные. Ты просто накручиваешь себя. А кредиты? Целевые брал и твой отец. — Ты меня не слышишь! Это не просто целевые кредиты. Мы взяли у банков огромные суммы, и нам нечем платить по процентам — продажи не такие большие. Мой бизнес-план — полное г… Неважно. Он нежизнеспособен. Мы пытаемся разрешить ситуацию, но становиться только хуже. А отчёты ненастоящие — Катя подделывала цифры. Воропаева шокировано уставилась на Андрея, который чуть ли не рыдал ей в плечо. Мужчина выглядел теперь не просто пьяным, но и побитым. — Зачем же ты врал? Павел Олегович обязательно бы нашёл выход. — Я не хотел его подводить. Он обязательно во мне разочаруется. Сашка будет насмехаться, и даже мама посмотрит на меня укоризненно. Ещё и пожалеет, а это хуже, чем её злость. — Почему ты сразу не сказал мне? — Кира вновь стала гладить Жданова по спине. — Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Саше ничего бы от меня не узнал. — Знаю, но втягивать тебя в это не хотелось. У нас даже был антикризисный план. Кате удалось выбить большой кредит в банке с минимальными процентами, — Андрей судорожно вздохнул. — Но сейчас всё катится в тартарары! Катя увольняется, а я не могу без неё, понимаешь? Мы утонем в долгах. — Мне, конечно, не нравится Пушкарёва, и я даже рада, что она уходит, но всё же почему она решала уволиться? — Если я открою причину, то я полностью упаду в твоих глазах, — Жданов отстранился от Киры, выпрямился и достал из кармана какую-то бумажку и протянул её невесте. — Впрочем, стоит рассказать об этом тебе. Прочти. Воропаева осторожно взяла смятый листок и развернула его. Знакомые строчки предстали перед ней, только почерк был не Андрея. — Я не понимаю… — Та записка, что ты нашла в моём кармане предназначалась Кате. Письмо в твоих руках — оригинал, что написал Малиновский. Кира слушала внимательно, как Жданов исповедовался в своих грехах: как создал подставную фирму и решил совратить Пушкарёву. Ужасный, просто омерзительный план. Несмотря на всю неприязнь к очкастому гению в юбке, Кире было больно слышать, как чужими чувствами играли, насмехались над ними. Воропаева протрезвела, хоть и не была пьяна. Она осознала, что несколько лет позволяет Жданову проезжаться катком по её любви. Такая же глупая как Катя. — Я дарил ей подарки, проявлял к ней заботу. Она радовалась как ребёнок, а я чувствовал себя подонком. Благо, Кате я перестал нравиться раньше, чем она узнала о нашем плане с Ромой, да и не хотела Катя быть любовницей. Добрая и наивная как ангел. А потом правда раскрылась. Случайно услышала, как Рома ругал меня за промедления. Кире стало плохо. Нет, слёз не было. Внутри всё горело одновременно от предательства, жалости и отвращения. Воропаева посмотрела на Жданова другими глазами. Вот. Сидит на краю кровати, полный раскаяния и чего-то непонятного, что Кира смогла разглядеть в нём впервые. — Как ты мог, Андрей? Как? Ладно, ты мои чувства ни во что не ставишь, но зачем так обращаться с человеком, который так тебе предан. Пушкарёва покрывала твои измены, пошла на подлог. Это уголовное преступление, если ты не забыл. — Я знаю, но теперь всё это не имеет значения. Она не захотела меня слушать. Через две недели Катя уйдёт из «Зималетто». Воропаева не знала, что сказать. Она была шокирована. Тем не менее Кира не могла спокойно смотреть на Жданова. Он выглядел жалко. Она вновь прижала Андрея к себе и начала гладить по спине, успокаивая. Он не сопротивлялся, но больше ничего не говорил, словно думал о чём-то или боялся признаться в каких-то других грехах. — Знаешь, мне кажется, я в неё влюбился сам, Кира, — спустя какое-то время сказал Андрей.***
Катя сильнее укуталась в шарф. Морозы становились всё сильнее, а по новостям говорили, что в январские праздники Москва окажется под ударом аномально холодной температуры. День рождения Пушкарёва не ждала. Феерию от праздника всегда заглушал предновогодний мандраж. Что подарить близким? Какой салат приготовить? Как поговорить с родителями, чтобы они отпустили в гости к Коле после курантов? Но больше всего Катерину волновал не сам праздник, а то, что она чувствовала к Воропаеву. С ним хотелось говорить, дразнить его или просто ненавязчиво касаться. Девушке казалось, что Воропаев полностью занял все мысли. Она думала о его глазах, губах, крепких кистях с тонкими длинными пальцами. Даже его несносный характер почему-то вызвал трепет. Хотелось слушать голос Александра: его резкость, точность и хрипоту, когда Воропаев пытался говорить после поцелуя. После того как мужчина пригласил её на свидание, он не объявлялся несколько дней. Воропаев обещал, что они нормально обсудят происходящее и сходят куда-нибудь, но только ближе к концу недели. Чем это вызвано, Катя узнала сразу же — Александр буквально жил на работе, временами ночуя на диване в собственной кабине. Они переписывались или созванивались вечерами. Болтали ни о чём. Оказалось, что у них много общих интересов. Но Катя чувствовала беспокойство. Страх перед очередным предательством, зная, что Воропаев только и мечтает, что насолить Андрею Палычу и занять кресло президента. Кстати, о нём. Жданов пытался извиниться несколько раз, но в итоге сдался и подписал заявление. Отношения были натянутыми до предела, а атмосфера оставалась напряжённой. Кате было непонятно только отсутствие Малиновского, который не просто избегал Пушкарёву, а исчез. У Андрея Палыча об этом Пушкарёва спрашивать не хотела, а Женсовет ничего не знал. Катерина поправила шапку и сильнее прижала небольшой букет, завёрнутый в крафтовую бумагу, ближе к себе. Она несла домой ромашки. Бог знает, где Александр их откопал в декабре, но Кате было приятно. Она обожала полевые цветы. Их принёс днём курьер, и под удивлённые взгляды, Пушкарёва приняла букет с улыбкой. Расспросов женсовета удалось избежать, свалив всё на Зорькина-жениха, Жданов, стоило ему увидеть ромашки, скривился, но ничего не сказал. Оказавшись на безлюдной остановке, девушка прикинула в мыслях: сколько ей придётся ждать автобус. — Меня ждёшь? — знакомый голос вывел из раздумий, и Катя повернулась в сторону говорившего. — Ты за мной следишь, Денис? — Нет, конечно, делать мне больше нечего, — парень подошёл ближе, но Катя протянула руку в перёд, останавливая его. — Не подходи. Я же сказала, что не хочу с тобой даже говорить, — Катерина предусмотрительно сделала шаг назад, чтобы увеличить расстояние. Дениса девушке видеть совершенно не хотелось. Розы он больше не отправлял, что радовало, но был навязчивым в сообщениях: писал утром, днём и вечером. Николай даже пошутил, что у Пушкарёвой появился личный сталкер в лице Звягинцева. Кате смешно не было. Друг понятия не имел, что Денис караулил её у работы — Катерина часто чувствовала на себе его взгляд, когда шла на обед с девочками в «Ромашку» или просто садилась в общественный транспорт. — Хватит ломаться, Катюш. Ну кто на тебя посмотрит, кроме меня? Пушкарёва вздрогнула от голоса Звягинцева. Раньше он нравился ей, но сейчас чувство страха завладевало телом, стоило только Денису говорить с ней нежно. Что-то определённо был не так? — Мне без надобности твоё внимание. За мной ухаж… — но договорить Кате не дали. Денис выхватил из её рук букет и развернул бумагу. — Значит, ромашки, — задумчиво протянул Звягинцев и вернул цветы. — Ваши поцелуи со снобом зашли дальше салона автомобиля? — Откуда ты…? — Пушкарёва нахмурилась. — Всё-таки следишь за мной. — А если и да, то что? Напишешь заявление в милицию? Я по крайней мере не скрываю своих намерений насчёт тебя: одной ночи хватит, чтобы я отстал. А вот твой Воропаев… Он копает под тебя и «Зималетто». Интересовался твоим кредитом и другой информацией. Не переживай, я ничего не сказал, но сноб всё равно узнает про всё, даже то, что я не знаю. Невооружённым глазом видно, что у «Зималетто» дела плохи, стоит только немного заплатить банкам, — Денис повернулся в противоположную сторону от Кати и зашагал прочь, перед этим сказав. — Если передумаешь — звони. Продолжение следует…