***
Из-за массивной деревянной двери послышался учтивый, но настойчивый стук, что на фоне абсолютной тишины комнаты прозвучал словно раскат грома. На просторной кровати, среди нежнейших шелковых покрывал и подушек, подтянув колени к подбородку, лежала девушка. Отрешенным, немигающим взглядом она уставилась в широкое окно напротив, наблюдая за тем, как облака постепенно меняют свой цвет с темно-фиолетовых на розовые. Не было ни мыслей, ни переживаний — умиротворяющая картина вечной борьбы тьмы со светом, ночи и дня, приковывала все внимание потерянной души, даруя ощущение незыблемого постоянства мира, из которого и вытекало спокойствие. От приоткрытой двери, что вела на небольшую террасу, легким шлейфом вместе с утренним ветерком в спальню проникали сладкие ароматы цветов и свежей выпечки. Стук повторился. Моргнув несколько раз, Ясмин с силой потерла уставшие глаза и взглянула на стоявшие у изголовья часы. Пять сорок восемь. Окинув последним взглядом пеструю палитру неба, девушка медленно встала, разминая затекшие руки и ноги, и накинула лежащий неподалеку голубой халат из дорогой мягкой ткани. — Да? — Доброе утро, госпожа, — быстро пролепетала служанка, пронырливо протискиваясь между стеной и открывшейся дверью с подносом и каким-то чехлом в руках. — Простите, что бужу вас так рано, меня послал господин Зейн. Он велел принести вам завтрак и сменную одежду. Попросил также передать, что зайдет за вами через полчаса. Прошу, проходите к столу. На столешнице, словно по волшебству, за секунду возникло все то, что нравилось Ясмин: яркие сочные фрукты, еще горячий хлеб, узорчатая тарелка с различными сырами, омлет и свежесваренный кофе. Невольная гостья удивленно перевела взгляд на женщину, что стояла сбоку от нее: — Шукран. Но, боюсь, этого слишком много для меня одной, — произнесла она с благодарной улыбкой. — Простите, госпожа. Я лишь принесла то, что сказал господин, — ответила служанка и отошла в сторону. — Позавтракайте, пожалуйста, а я пока подготовлю вашу одежду. — «Сказал господин»? Вот как… — прошептала Ясмин себе под нос, протягивая руку к спелой виноградине.***
— Ясмин? Халиса сообщила мне, что вы готовы. Нам надо ехать, — сказал Зейн, со стуком входя в комнату. Неспешно и плавно, не зная суматохи и спешки, с террасы вышла девушка. Зейн, собравшись было сказать что-то еще, остановился не произнеся и звука, с любопытством рассматривая свою гостью. Темно-синее платье, словно пелена самой Ночи, нежным шифоном лежало на выточенных женских плечах, подчеркивало талию тонким золотым поясом и свободным, расслабленным шлейфом ниспадало вниз. Волосы блестящим шелком были уложены в широкую, небрежную косу, завязанную такой же синей лентой. Аккуратный неглубокий вырез, широкие воздушные рукава, неброские золотые украшения — она была словно принцесса, сбежавшая из сказки о прекрасных далеких краях. Все в ней кричало, сквозило утонченностью и элегантностью. Вся ее суть пела об изяществе. Пленительно трогательно выглядела она в этой великой красоте, тихо, незаметно для самой себя, подчиняя каждого на нее смотрящего. Девушка встала напротив мужчины. — Помнится, вы говорили, что больше всего вам будут идти платья из моего бутика. Что ж, не уверен, что смогу с этим поспорить, — произнес Зейн не отводя взгляда. — А я помню, как после этих слов вы ушли и сделали то, что сделали. — Наденьте шейлу, — устало вздохнул Зейн и протянул принесенный с собой тонкий платок, — вас не должны узнать.***
Картинка за окном автомобиля менялась с бешеной скоростью. Нет, не перестанет человек восхищаться величием жизни! Величием этим пропитаны проспекты, дома, пешеходные дорожки. Оно сквозит из парков и площадей, оно лежит на полках магазинов, в корзинках бедных уличных торговцев. Все это — дань великому, дань культуре. Как чудесен Сефер в его непосредственности, в его опаляющем солнце, в его расслабленных людях! Как хочется раствориться в нем, слиться воедино, дотронуться до самого сердца вековой истории! Ясмин ехала, погрузившись в свои мысли, наблюдая, как там, где-то за окнами зданий, люди, как и она, любят кого-то, дорожат кем-то, сражаются ради чего-то. Они все были чужими ей, но в это же время такими знакомыми. Девушка взглянула налево, посмотрев на своего молчаливого спутника. Зейн… Он постоянно удивлял ее. Непонятный, сложный, своенравный — этот мужчина вечно старался доказать всем свое превосходство. Вещи и идеи, что им движут, всегда оставались в тени, были прикрыты сотнями масок, защищены от посторонних глаз. Иногда Ясмин казалось, что сам Зейн не знает, кто он есть на самом деле. Этот человек… Не поддавался обычной логике. Не было в нем этой мещанской заурядности, не было этой унылой правильности. Его правильность — это воля случая. Вся его непохожесть, вся многогранность порождала в ней спортивный интерес, научное любопытство. И Ясмин пугало это. Под страхом смерти она не могла признаться самой себе, что ей интересно разобраться в тайнах и секретах этого гордого, сдержанного мужчины. — Я понимаю, вы не скажете мне, что происходит, но могу я хотя бы узнать куда мы так рано направляемся? Зейн тревожно молчал, не глядя на собеседницу. — Хорошо, я… — начала было говорить девушка, но была прервана серьезным мужским голосом. — Мы едем к вам домой. — Домой? Я все же вернусь обратно к себе? — широко улыбнулась она. — Нет. Мы, — тяжелый вдох, — едем попрощаться.