Задачи о рыцарях и лжецах

Часть 3. Миттельшпиль Тюя   Я очнулся где-то над Германией. (Это я потом уже посчитал — лететь оставалось не больше пары часов). Вообще я даже был рад, что провел большую часть пути в бессознанке. Полеты из Азии в Европу – та еще параша, десять часов буквой «зю» в тесном кресле. То, что я лечу в самолете, было первым, что я осознал: это очень стремное ощущение в плане гравитации. Меня к тому же здорово мутило, во рту будто кошки насрали – как всегда бывает наутро, когда выпьешь лишку, – но самолетная тряска явно не имела к похмелью отношения. Не шевелясь и не раскрывая глаз, я стал оценивать обстановку. Когда мне приходится объяснить, как я ощущаю мир с помощью «Смутной печали», я говорю представить себе что-то типа негатива фотоснимка: например, черную комнату со светлыми силуэтами всяких вещей и людей. Это, конечно, очень упрощенное описание, и речь не о цветах, а об объеме и массе, но большинству проще такое в виде картинки себе нарисовать. Я понял, что сижу недалеко от стенки – точнее, от окна, вероятно, если это не какой-то сектантский спецсамолет для перевозки узников с глухими стенами, но вроде это был обычный «Боинг-707» или как там его, с рядами в три кресла по бокам салона. Справа и слева от меня сидело по человеку довольно изящного сложения и почти одинакового веса – явно две из тех девиц, которые на меня напали. Охраняли меня. Я услышал тихое гудение электричества. Наверное, если я попытаюсь встать с кресла или хотя бы дернуться, я снова напорюсь на ту штуковину. В ряду за нами в кресле у окна вольготно развалились очень знакомые мне без малого семьдесят килограмм, засунув свои сраные бесконечные ноги в сетку для бумажного мусора на кресле впереди. Я подавил желание повернуть голову, открыть глаза и посмотреть на ублюдка. В глаза посмотреть мудиле этому. Рядом с мудилой Дадзаем сидела еще одна девушка того же веса и сложения, что и у моих стражниц – видать, их третья сестра. Кажется, она дремала. Оно и немудрено. Окружавший меня барьер, который они постоянно поддерживали, наверняка жрал до жопы сил, а отдыхать-то надо, особенно учитывая, сколько часов лететь – вот и спали по очереди. Дадзай вполголоса трепался с одной из девиц, не с соседкой, которая спала, а с той, которая сидела впереди него, справа от меня, у окна. — ...Родители всегда знали, — говорила она. — Точнее, с момента, когда мама забеременела Энн и стало понятно, что нас будет трое. Потому что те наши прабабки-ведьмы были тройняшками. — Те, которых казнили? – уточнил Дадзай. Знать бы хоть, о чем речь... — Ты, кстати, не уточнила, за что именно их судили. — По правде говоря, я не знаю, за что, это ведь случилось очень давно. Но когда обладаешь такой силой, искушения злом не избежать. Поверьте, они были настоящими чудовищами: когда люди наконец узнали про их чары и пришли их казнить, эти ведьмы убили едва ли не половину деревни! А с ними самими покончить оказалось непросто. Первую из них сначала попытались повесить, но петля не сломала ей шею. Потом ее попытались утопить, но она и тонуть не хотела, эта пособница дьявола, хотя ее тело заталкивали под воду багорами. Пришлось ее сжечь. — Это просто чудовищно, — заметил Дадзай, не поясняя, однако, какую именно часть рассказа имеет в виду. Я тоже малость охуел. Когда только-только продрал глаза с похмелья, да еще после эмоционального раздрая, куча шок-контента – это не то чтобы хорошая замена чашке кофе. А кто-то еще жалуется на утренние сводки новостей! Я б лучше послушал про очередные политические или денежные скандальчики, чем как кто-то кого-то пытался удавить в петле. И кофейку бы глотнул, да. И жрать хотелось адски, и в туалет, кстати, тоже. — Двух других просто отправили на костер сразу, — рассказывала девушка. – Их тела жгли, пока от них не остался только прах и кости, но даже тогда сердца не сгорели — эти черные сердца, твердые, как куски камня. Проклятые, мерзостные создания... — В этом нет ничего сверхъестественного, сердце – самая плотная мышца в человеческом теле, сжечь его в самом деле очень трудно, — выебнулся Дадзай. — И все же я так и не понял, почему ваши родители были так уверены, что те ведьмы как-то связаны с вами. — Так ведь они перед смертью пригрозили жителям деревни, что вернутся и отомстят. Переродятся. И внешне мы похожи на них. — Ну, определенный фенотип в семье, как и рождение детей определенного пола, могут быть обусловлены генетикой... — Да неужели сами не видите? Три девочки – и три девочки! — Но если бы ваша мама родила еще одного ребенка, вас было бы четверо, — не сдавался Дадзай. Давай, спиздани что-нибудь про ошибки в логике, как ты любишь. — А может, и пятеро или сколько-то еще. — Она умерла через несколько месяцев после рождения Энн – наглоталась таблеток, — помрачнела девушка. Слова Дадзая это вообще-то никак не опровергало, но он, похоже, хотел быть милым и вежливым, поэтому полным сочувствия голосом сказал: — О. — Она ненавидела меня, — сказала вдруг девушка, которая сидела слева от меня и до этого момента не участвовала в разговоре. – Когда родилась Шарлотта, никто не подумал дурного: дочка и дочка. Через год появилась Эмили, и вот тогда мама заподозрила, что что-то не так. Но как только она забеременела в третий раз, она точно поняла, что история повторяется. Что их с мужем, всех родственников и соседей ждет то же, что случилось в прошлом веке: проклятие, бойня, сожженые тела... Она попыталась вытравить плод, но не вышло — я выжила, хоть и родилась слабенькой. Ага, Энн слабее двух других, так и запишем. Правда, не факт, что это относится и к способности, а не только к физическому телу, но мало ли, пригодится. Для начала бы понять, как вообще этих сестер отличать друг от друга — похожи они были до ужаса, обладали одинаковой пресной, как суп без соевого соуса, мимикой и одевались почти одинаково; правда, не то чтобы у меня было особо много времени к ним присмотреться.  — ...Потом, после моего рождения, она снова попыталась меня убить – точнее, всех нас троих вместе... – продолжала Энн. — Нас спас отец. Он тогда не верил в проклятие, думал, это просто байка, сказал ей, что она безумна. Когда она снова попыталась сделать это тайком от него, он отправил ее в сумасшедший дом. Мама... она не просто наглоталась таблеток. Она сделала это в сумасшедшем доме. И все из-за нас. Понимаете, о чем я говорю? Мы свели с ума и убили нашу мать. Шарлотта и Эмили были младенцами, мне не было и года, а проклятие уже действовало... Не знаю, что там предполагалось понять Дадзаю, а я понял только, что у девиц была очень ебанутая мамашка, которая за что боролась, на то и напоролась. Вот сейчас мне всерьез захотелось, чтобы Дадзай сказал что-нибудь про шаткость этих рассуждений, этак свысока, как он хорошо умел, потому что то, что я только что услышал, было полным говном. Но он почему-то молчал, и я начал злиться. — Наш отец, — сказала старшая, Шарлотта, — был хорошим человеком. Точнее, считал себя таким. Он думал, что благо его дочек важнее байки о семейном проклятии. Он заботился о нас. Когда мне пришло время отправить нас в школу, стало понятно, что ничего не выйдет: в маленьких селах все про всех знают – все знали и про проклятие, и про болезнь и смерть мамы — и другие дети не давали мне прохода: говорили гадости, били... Отец сам попытался дать нам кое-какое образование. Чем старше мы становились, тем реже выходили из дому, потому что... В общем, у нас пробудились способности. У меня, точнее. Я увидела, как какие-то дети таскают Энн за волосы, и... — Они не таскали, — тихо сказала Энн. – Они дразнили меня ведьмой и подожгли мне волосы. — Да. Я очень испугалась, и... эта проклятая сила вырвалась из меня. Двух мальчиков доставили в больницу с электрическими ожогами по всему телу. До этого нам казалось, что наша жизнь трудная, но после этого начался настоящий ад. Даже сходить в магазин за продуктами было вылазкой в стан врага. Потом оказалось, что у Эмили и Энн тоже есть эта способность, «Грозовой перевал»... — А наш отец даже тогда нас не бросил. Хотя ему деваться было некуда – он уже стал изгоем для всей деревни, а уехать он не мог, мы совсем плохо жили, потому что ему приходилось соглашаться на самую черную работу... — Другие жители деревни ненавидели его все сильнее и сильнее, и однажды какие-то пьяные мерзавцы его... они... — Его убили. Забили насмерть в драке. А потом пошли за нами. Нам они ничего не смогли сделать, конечно, но мы поняли, что надо бежать.   — Тогда с законами насчет способностей все было еще непонятнее, чем сейчас, и мы не знали, где просить защиты. — Мы сели на проходивший мимо товарный поезд, доехали до Манчестера и какое-то время жили на улицах. Способностями мы не пользовались, просили милостыню, воровали... Одна из заповедей Господа говорит, что воровство – грех, но пользоваться способностями – грех еще больший... — Ясно... А потом вас нашла Джоан? – спросил Дадзай. — Мы сами ее нашли, когда прочли в газете, что есть такая церковь и женщина с таким даром. В церкви много простых братьев и сестер, но даже среди тех, у кого есть способности, многие ждут по несколько месяцев, чтобы поговорить или хотя бы увидеться с нею. Но на нас она сразу обратила внимание... Еще бы, кто угодно бы обратил, такая-то силища — и бесхозная пропадает... — ...И пообещала, что она избавит нас от способности, но лишь после того, как мы поможем ей с избавлением от некоторых скверных людей. Мы работаем на нее уже довольно долго. — Это невероятно печально, — сказал Дадзай. – Если бы вы, трое прекрасных барышень, были одной, я бы непременно избрал эту бедную деву своей партнершей в двойном самоубийстве. Вот же носорожья толстокожесть – девчонки только что рассказали реально мерзкую историю, от которой даже самые прожженные бы заткнулись, а этот поганец как ни в чем не бывало шутил свои шуточки. – А у вас какая история, Уайльд-сан? – продолжал он. — Впрочем, если вы не хотите, я не буду расспрашивать. Незнакомый мне голос произнес: — Нет, я не против рассказать. Моя судьба не так трагична, как у сестер Бронте. Я, к счастью, родился не в глухой деревне, а в Лондоне, в семье... приличного достатка, скажем так... Голос принадлежал парню грузноватого сложения, весом килограмм в девяносто, который сидел сзади от нас, в том же ряду, что и Дадзай и третья из сестер. Точно, Коё ведь упоминала, что помимо трех девушек там есть и еще какой-то перец. — В очень богатой семье, — мягко, без зависти или осуждения, уточнила Шарлотта. – В доме Уайльдов собирался весь цвет общества. Музыканты, художники, писатели, театралы... — Это так, — признал Уайльд. – Но мое детство не было счастливым. С самого раннего возраста, с какого я себя помню, я видел в людях фальшь. Все делали вид, что я им нравлюсь: приятели, учителя, гости дома... И все они были неискренни, все чего-то от меня хотели – точнее, от моих родителей. Потом я научился по-настоящему нравиться людям – это просто, когда видишь их насквозь – но их симпатия перестала приносить радость. Все дается мне легко: у меня много приятелей, в прошлом году я поступил в Кембридж, мне сулят хорошее будущее. Но, понимаете, ничего не радует, когда ты видишь невидимые ниточки, которыми управляются люди. Все кажется мне скучным и пустым. Я подумал, что парень тупо зажрался и охуел. — Знакомо, — протянул Дадзай. – Я правильно понимаю, что вы, Уайльд-сан, хотите избавиться только от способности, а вы, барышни, предпочли бы переписать заодно и воспоминания о всей вашей жизни, по крайней мере о большей ее части? — Именно так. Это в силах Джоан. Ну да, что в силах — это я своими глазами видел. Так себе представленьице. — И вас не смущает, что вам дадут, в некотором роде, чужую личность и память? — Люди ведь сводят шрамы от ран, а наши способности — это шрамы... – сказала Шарлотта. — ...Как и воспоминания, — закончила Энн. — Моя жизнь и личность в целом меня устраивают; я просто хочу избавиться от способности, чтобы перестать видеть в людях марионеток, — произнес Уайльд своим ленивым высокомерным тоном. Почему-то он страшно меня бесил, и я не выдержал — распахнул наконец глаза, повернулся к этому типу и сказал: — Парень, да ты сам себе засрал мозг. Прям слышно причмокивание, когда высасывают проблему из пальца. Девушки по бокам от меня, которые до этого момента считали, что я в бессознанке или сплю, испуганно дернулись, сосредоточились на своем барьере, я даже услышал, что он стал потрескивать сильнее. — Да расслабьтесь, не сбегу я, — сказал я с досадой. — Если я сейчас буду фокусничать с гравитацией, самолет, в котором летит триста человек, упадет или сразу взорвется в воздухе к хуям. Я что, больной? — Ваш мистер Накахара всегда такой грубый? – неприязненно спросил Уайльд у Дадзая. — Мой мистер Накахара... – повторил Дадзай, словно пробуя на вкус это словосочетание, и посмотрел на меня тяжелым взглядом. Правая половина его лица успела налиться сочным пурпуром, губа была разбита – врать не буду, при виде этого зрелища я почувствовал большое удовлетворение. — В целом да, всегда, — сказал он. — А еды от самолетной кормежки у вас не осталось? И можно мне сходить поссать и зубы почистить? – поинтересовался я. — Не осталось, — вздохнул Дадзай. — Нам остался лететь... — ...всего час, — холодно произнесли Шарлотта с Энн. Нафига они продолжали запугивать меня, играя в зловещих близнецов из дерьмового кино – непонятно: я ведь своими ушами слышал, что они умеют разговаривать по-человечески, каждая за себя. — В соседстве с моими мокрыми штанами это будет довольно паршивый час для вас, — радостно сообщил я. Девушки скривились, но завозились, поднялись с кресел и выбрались в проход. — В туалет всей компанией пойдем, как в младшей школе? – уточнил я, не вставая с кресла. Встать было затруднительно – меня все еще окружало зеленоватое колыхание барьера. — Да, — хором сказали они. Мой юмор явно был им не по душе. — Мы немного расширим границу барьера, чтобы вы могли идти, — добросердечно добавила Энн. — Мистер Икита, — вполголоса сказала Шарлотта, — вы не поможете? Нам опять нужна ваша иллюзия, чтобы не привлекать внимания. Вот тут у меня случилась примерно такая реакция: чё?.. К «мистеру Иките» я уже попривык, но что за иллюзия, о чем речь? — Охотно помогу! – жизнерадостно откликнулся Дадзай. Он тоже вылез в проход. Он покрутил руками и, как будто невзначай коснувшись обеих девушек – в проходах самолета не то чтобы до жопы места, трудно избежать прикосновений при всем желании, — торжественно сказал: — Сим-салабим! Электрический барьер вокруг меня пропал. Ну еще бы он не пропал. Я подавил желание разинуть рот, как будто был малолетним идиотом. Обе девицы продолжали делать сосредоточенное лицо, словно думали, что все еще поддерживают мою клетку. Блин, я понял. Просто и гениально. Дадзай не мог признаться, кто он такой на самом деле, и не мог рассказать про свою способность, потому что она, во-первых, могла бы раскрыть его личность, а во-вторых, она была довольно крутая и привлекла бы излишнее внимание. Но совсем без способности он этим англичанам на хер не сдался, поэтому он выдал себя за выдуманного чувака и сделал вид, что у него типа есть дар наводить какие-то невзрачные иллюзии. И теперь он притворялся... не притворяясь. Он попросту обнулил барьер, а девушки считали, что он там все еще есть. Дадзай был редким уебком, но его способы решения проблем не могли не вызвать восхищения. То есть с одной стороны, конечно, это было охуенно, а с другой – безумие безумием. Я вспомнил, как недавно поразился нездоровой, противоречащей закону Дарвина храбрости Ацуси, а ведь сам Дадзай таким же был – бесстрашным до полного пиздеца. По себе подобрал воспитанничка — я об этом даже с какой-то нежностью подумал. Но Ацуси хотя бы проявлял бесстрашие ради защиты друзей, что понятно, а моему чокнутому недосамоубийце будто в кайф было постоянно проверять мир на прочность: если вот так сделать, дадут ему пизды или нет? А так?.. Все охуительные дадзаевы планы, по крайней мере те, которые я видел в действии, объединяло одно: он не был вооружен ничем кроме непомерной самоуверенности, и сделай он хоть один неверный шаг — и всему мог прийти конец. Что не мешало ему считать свои стратегии идеально выстроенными и гарантированно ведущими к победе. В этом случае он просто взял и сунул голову в пасть льва. И мою заодно сунул. Решил притвориться, что перешел на сторону врагов, ничуть не сомневаясь, что я вскоре разгадаю его уловку без предварительных объяснений. Ну, он там чего-то намекнул насчет «Двойного черного», но нарочно вывел меня из себя, чтобы я над этими намеками задумался только потом. Как же это бесило! Неужели нельзя было просто объяснить мне свой план? У него что, язык бы отсох? Хотя я бы, конечно, не согласился. Я бы сказал – ебись как хочешь, при чем тут вообще я, почему я должен твою жопу прикрывать... Кстати о жопе. В тот момент, когда я выбрался из кресла и тоже оказался в проходе, я нежданно-негаданно почувствовал руку Дадзая на своей заднице. Не, не в том смысле, нормальные человеческие желания – это не про него, у него от чрезмерной башковитости все, что можно, давно сгнило и отвалилось. Короче, я почуствовал, как ко мне в карман проскальзывает какой-то твердый прямоугольник. Добравшись до туалета в компании неотступных моих стражниц, которые, слава богу, все же остались снаружи, я посмотрел, что он там такое мне положил. Это был паспорт. Причем я бы сказал, что это отлично знакомый мне мой собственный паспорт со всеми фотками и штампами из поездок, но вот в чем штука: у моего паспорта уголок волнами пошел, залил я его вином когда-то, на таможнях вечно к этому придирались. У этого страницы были гладкие. В общем, ясно – фальшивка, морок. Я даже знал, чьих это рук дело – нынешнего дадзаева напарника из Агентства, долговязого очкастого зануды Куникиды. Интересно, как в точности работает его волшебная книжка — эти предметы, небось, рано или поздно исчезают, как золото эльфов в сказках. Хотя все равно ого-го какие делищи можно проворачивать с такой способностью... Вот бы этого кренделя и его книжку к нам в Мафию. Хотя он какой-то очень правильный, если таким идейным типам попытаться вытащить палку из задницы, они тебя этой палкой потом заебут. В паспорте лежала кредитка. На карте стояло имя: Дзёси Икита. Теперь и я тоже мистер Икита? Ну заебись, выдуманный персонаж с раздвоением личности. У меня вообще-то были с собой собственные карточки, но заботу я оценил. Еще там лежала бумажка с таким текстом:   5609 Правда 1 или 2? 3 221   Класс, Дадзай, охуенно остроумно. Мог бы еще шифром написать или там по-древнегречески. Первая комбинация цифр явно была паролем от кредитки, потому что карточкой без пароля только жопу подтереть можно. В паролях четыре цифры, комбинация из четырех цифр тут была всего одна. Насчет «правды» я тоже догадался быстро, потому что слышал выебоны Уайльда насчет людей на ниточках, которых он якобы видел насквозь: у парня, видать, была способность опознавать ложь. Я решил на всякий случай вообще пока помалкивать, потому что как конкретно работает такой дар, было непонятно – Дадзай вон пиздел как дышал, но его выкрутасы, видать, за ложь не считались. Остальное было непонятно, и я решил пойти от обратного. Что ты от меня хочешь, Дадзай? Вряд ли он хотел, чтобы я лишился способности, как Акутагава с Ацуси. Не то чтобы я переоценивал собственное для него значение, просто крючок он уже закинул, отвлек внимание на меня и влился в ближний круг Святой Джоан в качестве одного из «своих». Скорее всего, весь его хитрый план сводился к тому, чтоб оказаться вместе со мной рядом с этой Джоан и ее подчиненными: он обнулит всех, кто там есть, я уничтожу, с Порчей или без... ну и все как бы — финита ля комедия. Все умирают, мы с Дадзаем уезжаем в закат. Классика, отполированная во времена «Двойного черного» до блеска. Ну, или то же, только с вариациями – например, тетка попытается не прям сразу убить меня, а сначала лишить «Смутной печали», «очистить от греха». Дадзай в этот момент коснется ее, я притворюсь, что лишился способности и покаялся, потом в неожиданный момент опять же разнесу все к чертям. Говорю же, я хорошо его знал, да и не надо тут быть семи пядей во лбу, чтобы дошло. Но остальное-то зачем? Да и карточка и пароль мне зачем, если все пройдет как я сейчас представил — без сучка, без задоринки? Если пройдет... А если не пройдет? Ага! До меня дошло. Кредитка не для того, чтобы я, бедняжка, не сдох без жратвы и крыши над головой в незнакомом городе. Карточка – подсказка. Поэтому и пароль от нее стоит на бумажке первым. Типа, список «Что делать, если все полетит в пизду». Я не представлял, что может пойти не так – наша схема идеальна, как... ну, как моя Порча (когда рядом есть Дадзай, который не дает мне от нее сдохнуть). И все же. Значит, остальное тоже имеет отношение к плохому варианту развития событий. Докумекав до этого, я быстро сообразил, что такое «1 или 2». Дадзая интересовало, со сколькими из сестер Бронте я могу справиться без его помощи и без Порчи. В секте Уравнителей не будет чужих глаз, как в самолете, и его «иллюзия» не понадобится — он не сможет просто взять и обнулить этот «Грозовой перевал» или как там его. Как тогда мне освободиться из этой электрической клетки? Девушек трое, а у него — всего две руки (так и тянет похабно пошутить, правда?), одна из сестер явно в этом уравнении лишняя, но и вероятность, что ему удастся незаметно потрогать сразу двух, небольшая. Блин, да откуда ж я знаю, «1 или 2», мы с ними на кулачках не бились. Хотя вопрос толковый, если придется сразиться с ними в открытом столкновении. Скажу, что могу справиться только с одной, чтобы ему жизнь медом не казалась, — пусть помозгует, как избавиться сразу от двух девиц. Если считать, что я все понял правильно и Дадзай действительно обдумывал мой побег, последние две записи, видать, указывали на место и время будущей встречи. «221»... Может, «Бейкер-стрит 221б», адрес Шерлока Холмса? Я иногда сам охуевал от того, как хорошо знаю Дадзая. Стало быть, музей имени его же, в Лондоне такой есть. (Ему что, десять лет – сразу бежать в музей любимого героя?..) Оставалось самое простое с виду и неоднозначное по смыслу: «3». 3 дня? 3 часа? От какого момента? Ладно, поглядим по обстоятельствам. Видите, я тоже маленько могу в дедукцию-шмедукцию, не совсем дебил. — Тю-у-у-я, стюардессы сжалились и нашли для тебя пару заветренных бутербродов, — пропел Дадзай, когда я вернулся на место. Я молча продемонстрировал Дадзаю средний палец, надеясь, что он правильно поймет смысл этого гордого жеста. Ну, в смысле, кроме прямого значения, которого тоже никто не отменял. Хотя бутерброды съел, не так уж они были и плохи.   Таким же макаром, с помощью «Сим-салабима» (тьфу, блядь), мы преодолели паспортный контроль в аэропорту; к счастью, одна из девушек (вроде Шарлотта, она была чуток повыше других) катила тяжелый чемодан – а барьер теперь держали Энн и отдохнувшая после сна Эмили (у этой была родинка на щеке), их-то двоих Дадзай и отключил. Не знаю, как бы он стал выкручиваться, если бы меня охраняли все три девушки разом. Но, наверное, исхитрился бы как-нибудь, у него всегда было хорошо с импровизациями. Паскудную привычку смотреть на людей и их действия как на шахматную доску он, конечно, от этого гондона Мори унаследовал, и до Мори ему пока было далеко, тот на планировании собаку съел — будто видел все на много ходов вперед. Но Мори – ему бы пиздец как не понравились эти мои слова – он, конечно, был умный, как Эйнштейн, но импровизировать не умел от слова «совсем», и даже мне иногда удавалось сбить его с толку какой-нибудь внезапной фразочкой. Мори был хорош в стратегии, Дадзай – в тактике. Никто не мог предсказать, кто кого сборет, когда они друг с другом наконец столкнутся в открытую (не «если» — рано или поздно один из них попытается избавиться от другого, это понимали все), но вряд ли кто сомневался, что вся Йокогама вздрогнет и пойдут клочки по закоулочкам.   Итак, мы вышли из аэропорта Хитроу. Прикиньте, у них правда есть такой аэропорт, прям как в книжках. Приветик, Лондон, зэ кэпитэл оф Грэйт Бритэйн! По правде говоря, я думал, что Джоан и прочие эти сектанты встретят нас прямо по прилету. Ну то есть раз уж эта тетка так на меня ополчилась, то есть не на меня, а на Дадзая, то есть... ну вы поняли, — она должна была сразу примчаться на всех парах, чтобы посмотреть на этого плохого человека. Вообще мне этот вариант не очень нравился, потому что это значило, что и разбираться с ней надо будет там, в аэропорту, а там же людей дохуя... Знаю-знаю, «лес рубят – щепки летят». Я, когда не пьяный и грустненький, в целом согласен с этой сентен... как там... с этой нехорошей мудростью, в общем. И все же хотелось бы устроить пиздец в более безлюдном месте. Однако ж никто нас не встретил. Шарлотта позвонила кому-то, отошла в сторонку, с кем-то поговорила. Вернувшись, сказала сестрам: — Она говорит – завтра. Будет церемония. Чё еще за «церемония»? Уж не свадьба явно... — И нам все это время надо его охранять? – недовольно сказала Энн. – Я уже с ног падаю... Шарлотта вздохнула: – Сейчас приедем домой, поспишь — только не очень долго, я тоже страшно устала уже... Мистер Икита, Оскар, если вас не очень утомил перелет, мадам Джоан хочет с вами пообщаться. А ты, — и все они втроем зыркнули на меня так злобно, будто я по своей воле тут находился, — поедешь с нами. — А если я по дороге буду очень громко орать и звать на помощь, например, — что вы тогда сделаете? – поинтересовался я. — Снова оглушим электричеством, — разъяснила Шарлотта, — и кстати, от длительной потери сознания человек может не очнуться и впасть в кому, а от многократной – тем более. Учитывая, что завтра меня собирались казнить или что-то типа того, не то чтобы это была суперстрашная угроза. Но мне хотелось встретить завтрашний день в сознании, так что я решил не рыпаться. Кисло сказал: — Дай угадаю, ты мечтаешь стать врачом? Она посмотрела на меня с удивлением. Думал, презрительно промолчит, но девушка холодно, но все же ответила: — Вообще-то биологом. После этого Дадзай сделал мне ручкой и поехал вместе с этим выебистым мажором Уайльдом не знаю куда — в отель, может, — ну а меня сестры повезли с собой. Мы приехали к рынку Спиталфилдз. Кажись, это был Уайтчепел, те самые края, где когда-то орудовал Джек Потрошитель. В целом я так себе их и представлял, дыра дырой. Убийцы по улицам не рыскали (но это при свете дня, а ночью – кто его знает), а вот шлюхи, алкаши и бездомные никуда не делись, только теперь к ним прибавились еще и нарколыги. Угадайте, откуда я так много знаю про Потрошителя? Это Дадзай меня просветил лет этак десять назад, он уже тогда обожал всякую такую больную херь, которой Мори засирал ему мозг с завидным упорством. Квартира у сестренок оказалась малюсенькая и до отвратительного чистая. И не подумаешь, что тут живут три молоденькие девушки — никаких плакатов с пидарасами из поп-групп на стенах или там милых тапочек в виде пушистых лап. Узенькие кровати застелены, одежда и не думает валяться на полу. Скукота. Но все лучше, чем ночевать на улицах Манчестера или где там они попрошайничали, пока Джоан не дала им эту, так сказать, работу. И все-таки жилище не было таким безликим, как я представлял. Ну то есть, если речь о чокнутых сектантах, ожидаешь увидеть голые белые стены, какие-нибудь кресты над изголовьями кроватей, десяток Библий и полный шкаф кнутов, чтобы себя хлестать — ну знаете, кающиеся грешники, епитимьи, вот это все. А тут в целом нормально было. Маленький телевизор, какие-то книжки на полках – сказки, пара детективов, учебник «Микробиология. Университетский курс» — ишь ты, не шутила... Даже альбомы Уотерхауса и Бёрдслея были – кто-то из девчуль любил искусство. Я увидел, как Шарлотта достает из чемодана и кладет в шкафчики на кухне упаковки зеленого чая и коробки с японскими сладостями. Надо же, они небось, пока были в Йокогаме, и в кафе с горничными ходили или там в анимешный квартал или в онсэн, все вот это, что иностранцы любят. Все-таки живые люди, оказывается, не какие-нибудь амиши двинутые... Там же, на кухне, я увидел две пустые кошачьи миски, одну с разводами от воды, другую с засохшими следами корма – давно, видимо, стояли. — А кот-то где? – спросил я. – Сдох? Тут меня все-таки ёбнули электричеством, и я отключился.   В этот раз меня ударили не слишком сильно, я очнулся довольно скоро. Ну как, скоро, – за окнами уже стемнело. Темно было и в комнате, она освещалась лишь зеленоватым мерцанием окружавшего меня барьера. Я лежал на одной из этих паршивых узких монашеских кроватей, с обеих соседних слышалось посапывание. Я понял, что барьер поддерживает лишь одна из сестер, а остальные две не выдержали и отрубились. Пожалуй, я бы мог сейчас вырваться и сбежать, но без присутствия Джоан в этом, конечно, не было смысла. На полу рядом с моей кроватью сидели Дадзай (а он что тут делал?) и кто-то из сестричек – как я чуть позже понял, Эмили. Они полушепотом вели доверительный разговор. — Мы с Шарлоттой посовещались, подумали над тем, что вы сказали, — говорила девушка. — Вы, конечно, правы в том, что мадам Джоан нас использует... — Ну, я бы не стал так грубо выражаться – «использует», она, несомненно, хочет вам добра... – нежно, как воркующая голубка, отвечал Дадзай. Быстро же он залез им в жопы – и под жопами я в данном случае имею в виду «в душу», а не «в трусы», а лучше бы в трусы, я бы тогда увидел, что в нем осталось хоть что-то человеческое. — Нет, так и есть. Мы и сами над этим задумывались, мы же не совсем дурочки: мы видим, что наши братья и сестры по церкви со способностями попроще то и дело получают благословение и избавление, а нас она все кормит и кормит обещаниями – потому что ей нужны наши силы... — Ну да, если вы не скажете ей, что пора начать выполнять обещания, это может тянуться бесконечно. Об этом ведь можно попросить прямо на завтрашней церемонии, а? Она сказала, что там будет несколько... хм... желающих очиститься. Почему бы среди этих нескольких не может быть кого-то из вас? Может, хватит уже ждать? Вау. Я понял, зачем он сюда приперся и с какой целью задвигал эту телегу. Ловко. Кстати, еще я понял, что Дадзай хрен знает сколько уже не спал, он ведь и в самолете всю дорогу с ними трепался – и тоже не из скуки, а ради дела. Он уже по прилету выглядел херово, даже если не считать разбитой рожи, – морщинки у губ, под глазами темные круги – а сейчас вообще непонятно, как на ногах держался еще. — Да, да, — согласилась Эмили, — это хорошая идея. Мы с Шарлоттой давно решили, что первой должна очиститься Энн, потому что она больше всех натерпелась. — Но если она забудет про прошлое и лишится способностей, и вам в ее присутствии придется притворяться обычными девочками, разве не так? — Придется. Мы все это обсудили уже давным-давно, говорили об этом так много раз, вы даже не представляете. У нас даже приготовлена история: наши родители умерли, потом мы переехали сюда... — Ну, по сути так оно и было... — Да. Ведь новые воспоминания и приходится собирать из обломков старых. Мы не раз видели, как работает способность мадам Джоан: она не сочиняет воспоминания сама, да это, наверное, и невозможно, она просто убирает то, что болит... как хирург. А мозг потом сам заполняет лакуны, зашивает несоответствия... — Интересно, — пробормотал Дадзай, — а если после этой «операции» лакун оказывается так много, что не остается ничего... — Что? – спросила Эмили. — Нет, ничего. Я не про Энн. С ней, думаю, все будет хорошо. В этом духе они болтали еще где-то час – в основном я снова слушал всякое про трудное детство сестричек — деревянные игрушки, прибитые к полу, все дела. На самом деле ничего смешного, но вообще с людьми и херня похуже в детстве случается. Нас с Дадзаем, например, кто бы пожалел. Потом Дадзай поднялся, извинился перед девушкой, что, мол, жаль, что приходится оставить ее в одиночестве, но ему тоже нужно немного сна, и уехал. Я, наоборот, решил подать признаки жизни. Пособачился с Эмили, добился права перекусить и сходить в туалет, а вот право на перекур и душ выклянчить не смог (а от одежды, между прочим, уже начало пованивать, и волосы на грязное гнездо стали похожи). Под утро мне удалось немного поспать по-человечески, наконец-то без помощи электрошока.   Едва рассвело, меня разбудили довольно грубым тычком в бок и мы, даже не позавтракав, сели в машину и снова куда-то поехали. Когда же настанет конец этим унижениям и притеснениям?! (Вообще-то я надеялся, что в ближайшую пару часов). Мы покинули пределы города, долго ехали по сельской местности и в конце концов остановились у какого-то дома, который стоял прямо в лесу, типа хижины лесника – как в плохом ужастике. Хотя в этом, конечно, был смысл: если многие из – как там они это называют, «желающих очиститься»? – не больно-то этого желают, лучше проводить очистительные процедуры где-нибудь, где воплей о помощи никто не услышит. Не, с даром гипноза, наверное, можно и прям на площади Пикадилли это делать, только потом стирать память всем случайным свидетелям заебешься. Дом был довольно большой и явно оборудован под нужды секты, то есть там не было всяких там прозаичных кухонь и ванных, а был один большой зал с возвышением в центре. В зале толпилось до жопы людей. Некоторые зачем-то были наряжены в белые одежды с капюшонами, типа как у ку-клукс-клановцев. В одном из «ку-клукс-клановцев», с откинутым капюшоном, я с удивлением узнал Дадзая. — О, мадам Джоан удостоила вас чести вступить в круг? Прямо сразу после знакомства? – удивилась Шарлотта. — Полагаю, я обязан этим не своим выдающимся талантам, а лишь тому, что недавно она потеряла нескольких близких своих сторонников. — Дадзай скривил губы в гримасе, которую сестры, видать, приняли за печальную, полную сочувствия улыбку. — Это правда. Бедная мисс Джордж, — грустно сказала Шарлотта. – Но все равно мадам, должно быть, возлагает на вас большие надежды, мистер Икита. Мы с сестрами тоже быстро стали частью круга – хотя сегодня мы, увы, не в нем, потому что сторожим этого негодяя – но многие ждут подолгу... — О, смотрите-ка, и Джейн наконец приняли, — заметила Эмили, показывая на страшно лопоухую девушку, тоже в белой одежде. — А кто эта милейшая барышня? — Джейн Остин. Ее способность – управлять чужими эмоциями, но у нее, кажется, не особенно удачно это выходит, поэтому она и хочет избавиться от дара. Способность называется «Разум и чувства», — сказала Шарлотта. — Да ты что? Я думала, она называется «Любовь и дружба», — удивилась Энн. — Я своими ушами слышала, как она называет ее «Гордость и предубеждение», — заявила Эмили. — Стыд и жабы, блядь... — пробормотал я. Дадзай едва заметно улыбнулся. — Бернард тоже в белом, — сказала Энн. – А я-то думала, на сегодняшней церемонии его наконец благословят... — Вспоминая о том, про что мы вчера говорили, мистер Икита... – вполголоса сказала Эмили, — ...довольно странно, что мадам Джоан все еще не дала благословение Бернарду, его способность совершенно бесполезная... Бернардом, видимо, был мужик, который стоял неподалеку от нас, держась за ручки с какой-то пышнотелой бабенью. — «Пигмалион». Он создал себе воображаемую подругу, — пояснила Эмили. – Говорят, они постоянно ссорятся и дерутся, и бедняга считает, что без нее жить будет проще, но добровольно расстаться с ней не может, потому и попросил мадам Джоан помочь избавиться от нее. Она явно преувеличивала. Выглядели эти двое так, как будто вот-вот начнут жахаться прямо посреди зала, а не драться. Хотя, в общем-то, одно другому не мешает — кашу маслом не испортишь, как говорят. — Тсс, — поспешно сказала Шарлотта, — она идет... К нам приближалась высокая блондинка средних лет. За ней хвостом следовал – прямо как мелкий Дадзай за Мори – какой-то невзрачный паренек лет двенадцати, сын, наверное. Оба тоже были в нарядах «ку-клукс-клана». Это и есть та самая Джоан, королева ебанутых? — Я неописуемо рада вас видеть, мои дорогие девочки, — сказала эта женщина сестрам Бронте. Тон у нее, в контраст к смыслу слов, был довольно холодный. – Я уяснила, что вы не отступитесь от своей просьбы, и сегодня, так и быть, дам Энн благословение. – И еще более холодно она сказала, переведя взгляд на меня: — А вас, мистер Накахара, я рада видеть особенно. — Я о себе того же сказать не могу, — буркнул я. Она продолжала меня рассматривать. Глаза у нее были как у рыбы. — Вот, значит, каков человек, из-за которого все чуть не пошло прахом... — А чё, не нравлюсь? Красив, стильно одет... правда, маленько воняю... — Главное, ничего осмысленного не спиздануть, чтобы не пошел прахом наш план. Я помнил, что где-то рядом может ошиваться этот Уайльд, а врать при нем нельзя. — Спрошу одно: зачем вы сделали то, что сделали? Чем вам не угодила моя Церковь? Вопрос этот, конечно, не мне надо было задавать, но ладно уж, спрашивали – отвечаем: — Да вы хуйню какую-то творите, вас вообще не должно существовать на свете. — Вы не переубедите этого человека, мадам, — сказала Шарлотта. – За время пути мы имели возможность вкратце ознакомиться с его взглядами, он полностью испорчен, на путь истины его не наставить. — Очень жаль. Наилучший вариант – это когда претенденты сами желают очиститься... – сказала Джоан с искренним разочарованием. Я потянулся одной рукой к другой, взялся за краешек перчатки, бросил быстрый взгляд на Дадзая: вся шайка в сборе, пора?.. Он орицательно качнул головой. Почему он сомневается? Не хочет, чтобы я использовал Порчу, и ждет момента, когда можно обойтись без нее? Или жалеет девочек Бронте и прочие человеческие лица, затесавшиеся в эту толпу ебанутых? Раньше он особо жалостливым не был... Он хочет посмотреть, как действует это «Проклятое дитя», понял я. Вообще-то мне тоже было интересно глянуть, хоть это и малость бесчеловечно; но если кто-то реально по доброй воле жаждет лишиться суперсил, это его проблемы — да пусть хоть руки по локоть себе отпилит. Главное – чтобы я не был первым в сегодняшнем списке грешников к очищению. У королевы ебанутых, однако, было свое мнение на этот счет. — С вас и начнем, мистер Накахара, — сказала она. Э-э, подумал я, а может, не надо?.. Помощь пришла с неожиданной стороны – Шарлотта сурово сдвинула брови и сказала: — Мадам Джоан, напоминаю о вашем обещании. Я настаиваю, чтобы первой была Энн. Прошу, не давайте мне повода сомневаться в чистоте ваших намерений... Молодец девчонка, уперлась рогом. Я готов был поклясться, что Джоан готова разорвать ее голыми руками, но голос ее, когда она ответила, был сладким, как у самой доброй на свете мамаши: — Ну что ты, дорогая. Если я дала повод сомневаться – прошу прощения. Давно пора вознаградить вас за преданную службу. Конечно, начнем с Энн. Мистер Накахара никуда не денется. — К тому же самое вкусное обычно оставляют на десерт, — заметил Дадзай. Дадзай, мастер охуенных метафор. Какой я тебе, блядь, десерт, я в данной ситуации твой хлеб насущный... Джоан одобрительно кивнула: — И то правда. Тогда очистим его последним – вряд ли можно придумать для сегодняшней церемонии более торжественное и красивое завершение. Что ж, начнем... С этими словами она накинула капюшон и пошла к возвышению в центре зала. Туда же направились и остальные, кто был одет в белое, тоже по пути надевая на лицо капюшоны. За ними пошли и все трое сестер Бронте вместе со мной. Свет в зале почти полностью погас, осталась гореть только пара тусклых лампочек. Все притихли и уставились на нас. У помоста стояли двое каких-то подростков с потерянными лицами – видать, тоже приглашенные на казнь — и с ними еще один «ку-клукс-клановец» в капюшоне, я узнал Уайльда, поскольку хорошо помнил его фигуру и вес. Мы с Шарлоттой и Эмили и двое приговоренных бедолаг остались стоять внизу, а все, кто был в белых капюшонах, взошли на помост, и Энн с ними. Надо же, все это время казалась мышью серой, а как распустила волосы, стала похожа на какую-то прерафаэлитскую красавицу. Не, кроме шуток, она почти как нимфа Уотерхауса. Кудри отливают медью, греческий нос. Да и остальные две сестрички тоже не безликие, со своими характерами, если приглядеться. Шарлотта вот как одна из угрюмых решительных баб Россетти... Пока я думал об искусстве, сектанты уложили Энн на какой-то типа алтарь и обступили кругом. Дадзай встал рядом с Джоан. В этих одинаковых белых нарядах легко было запутаться, тем более в полутьме, но благодаря способности я различал, кто есть кто. Джоан сказала: — Мы собрались здесь, чтобы отпустить грехи нескольким претендентам, блуждающим во тьме. Ответь, Энн Бронте, зачем ты явилась сюда? — Потому что проклятие мучает меня, и грехи терзают мою душу, — запинаясь, отвечала Энн. — Разве мы не протянем сестре нашей руку помощи, чтобы унитожить грызущую ее тьму и даровать ее душе воскрешение? – С этими словами все, кто был одет в белое, положили на лежащую на алтаре девушку правую руку. Джоан продолжала: — О, проклятое дитя! Мы изымаем черные грехи из сердца твоего и вкладываем туда белизну первого снега. Меня в происходящем интересовало одно: я напряженно следил за Дадзаем... одна его рука, как и у остальных, лежала на теле Энн, другая... нет, его рука не касалась Джоан... А мне в этот момент захотелось, чтобы коснулась; ты ведь можешь ее спасти, ну! – подумал я с отчаянием. Тут же вспомнил: он ведь сам и подстроил так, что девчонка оказалась сейчас на этом алтаре – потому что я его попросил — ведь я ему показал палец, когда он спросил, надо избавиться от третьей сестры или нет – это из-за меня... Ну блин. По телу Энн пробежала волна дрожи. Через пару мгновений она села, удивленно, словно не понимая, что происходит, оглянулась по сторонам. Я знал этот лоботомированный взгляд – видел его неделю назад на пороге своей квартиры аж в двух экземплярах. Кто-то из фигур в белом помог девчонке спуститься и подвел к нам – она растерянно моргала, но при виде сестер робко улыбнулась. Хорошо хоть их помнит... Сердце сжалось. Мой личный внутренний Дадзай в мозгу холодно сказал, что скоро все в этом зале, возможно, умрут, а я развожу слюнотень из-за того, что девочка лишилась памяти и способности. Дальше я смотрел на происходящее, постоянно держа в голове эту мерзкую, но спасительную мысль. Пришла очередь тех неизвестных мне подростков. Сначала на помост взошла девочка с грязным носом, похожая на воробья. Как и Энн, она легла на алтарь, все, кто был в белом, положили на нее руки, Джоан зачитала свою агитку... Я наконец увидел то, чего так ждал: Дадзай дотронулся до Джоан. Ура, хоть у этой девчонки мозги уцелеют. Хер вам, а не «белизна первого снега». Девочка распахнула глаза и спросила у «ку-клукс-клановцев»: — Кто я? Чё?.. Я прямо видел, как у Дадзая на лице под капюшоном нарисовался здоровенный вопросительный знак. На моем лице, наверное, обозначился такой же. На возвышение поднялся второй из подростков, парнишка. Сцена с алтарем, кругом и зачитыванием волшебных слов повторилась. Дадзай снова дотронулся до Джоан, кто-то другой мог не заметить, потому что он умело это делает, не дурак ведь, да и темно было, как у негра в жопе, но я сосредоточился так, что чувствовал шевеление почти каждой молекулы в этом зале. Может, в предыдущий раз мне примерещилось, но сейчас-то уж Дадзай определенно потрогал ее! Но реакция мальчика отличалась от предыдущих кандидатов разве только грубостью речи: — Кто вы такие, блядь? Что за херня происходит? Присоединяюсь к вопросу, подумал я. Тут до меня дошло, что следующий в очереди – я. Что делать? Быстро снять перчатки, врубить Порчу, вынести тут все к херам? А если королева ебанутых все-таки успеет до меня дотронуться? А если она не через прикосновение это делает, а как-то иначе, и весь этот театр с алтарем просто для устрашения? Дадзай, мать твою, намекни хоть, что делать-то теперь, раз уж ты меня сюда затащил! Тот, слава богу, сориентировался моментально: — Дружок, все хорошо, — сказал он подростку и, бережно взяв его за руку (со своими ученичками бы так нежничал!), подвел к нам с сестрами Бронте, — эти барышни позаботятся о тебе и объяснят, что к чему. Вы ведь поможете бедному парнишке?.. Он слегка склонился к Шарлотте, продолжая что-то говорить ей, – его рука задела ее руку... «1 или 2?» Я собрал все силы — которых у меня после этой пары дней электрошоковой терапии, недоедания, недосыпа и нервяка было не то чтобы дохера, — и ударил по ослабшему барьеру; тот содрогнулся, издал какой-то будто стон за гранью слышимости — и лопнул, как мыльный пузырь, рассыпавшись кучей электрических брызг. Я оттолкнулся от пола, взмыл вверх, пробив по дороге потолок — простите уж, не до зрелищности было, надо было мотать отсюда что было сил. Хорошо, что крыша была деревянная, а то если кирпичная, например, кого-нибудь бы посыпавшимися кирпичами уебало.