***
Азирафель запирает дверь книжной лавки и устало плюхается в кресло. Он потрясён. Он надеется, что просто неправильно понял друга, но боится, что как раз понял все правильно. Ангел извёлся от тоски по Кроули — они не виделись более трёх десятилетий и всё это время он места себе не находил от беспокойства. Единственное, что он знал: демон жив и на Земле, значит вызов к начальству прошел относительно мирно. Но он ни разу не смог увидеть его даже краем глаза, хотя иногда улавливал поблизости знакомое присутствие. Следует заметить, что за все предыдущие тысячелетия бес ни разу не просил херувима о помощи не по работе. Ангел был заинтригован и чего греха таить — обрадован новым поворотом дел, но святая вода?.. Азирафель знал за демоном тягу к саморазрушению и часто размышлял, была ли она заложена в Кроули изначально, или привнесена после падения, как часть демонической природы, в качестве некоего оккультного эквивалента динамитной шашки. Но ему и в страшном сне (коих он, впрочем, видеть не умел) не могло привидеться, что демон использует их дружбу для такой невообразимой цели. «Подстраховка» — что это, чёрт побери, значит вообще? Что настолько страшное может угрожать бессмертному демону, для которого ад — просто рабочий офис, раз наиболее привлекательная альтернатива — вернуться в небытие? (Ангел мнил себя в некотором роде экспертом по людям, но многовековые наблюдения за ними не научили его, как можно хотеть использовать нечто заведомо смертельное против своих же сородичей, в чём был поразительно похож на изобретателя той самой динамитной шашки). Азирафель давно не обольщается. Он прекрасно знает, что любит беса так, как ни один ангел не должен любить не то, что демона — вообще никого. Всех скопом — да конечно, но такая сильная, обожествляющая и личная, любовь у существа его породы может быть только к Ней, а Она ревнива. Именно это чувство, коктейль из дружбы, уважения, доверия, восхищения, желания и заботы, а не вожделение любой степени распутности (тут ангел морщится, вспоминая брезгливые ухмылочки непосредственного начальства), делает его отступником. Но эту роль он осознал и принял, ещё когда наблюдал сквозь слёзы за разгорающимся рассветом в земле Уц, только тогда он собирался пожертвовать своей ангельской сутью — нет, не ради смертных, пусть даже детей — ради себя самого. А сейчас существ, ради которых он готов пойти на это, просто стало двое. В качественном же отношении не изменилось ничего. Сейчас Азирафелю ясно одно — выпускать Кроули из поля зрения нельзя. Он значительно охотнее пожертвовал бы своим телом, чем допустил, чтобы кто-то причинил демону вред, причем список этих «кого-то» сам Кроули и возглавлял. А теперь тот расстроен и будет избегать ангела, а виной всему — идиотская Азирафелева реплика, сказанная в запале. Ангел пожалел о своих словах, не успели они прозвучать, но поздно. Значит, необходимо извиниться, но как? Просто сказать: «Я был неправ?» Памятуя их прошлые размолвки, Азирафель понимает — этого недостаточно. Слов никогда не бывает достаточно. Не тогда, когда оттолкнул лучшего и единственного друга. Но тогда как? «Думай, болтун пернатый! Ты же умный, книжечки вон, почитываешь, а как до дела доходит — болван-болваном», — вообще Азирафель не склонен к самообвинениям, просто старается на себя разозлиться посильнее — так мозг шустрее работает. И, срань господня, это срабатывает! Есть крылатая фраза о том, что люди, которые читают книги, всегда будут руководить теми, кто смотрит телевизор (на момент написания данной истории уже малость устаревшая). В веке XIX-м телевидения ещё не изобрели, но первая часть фразы была как раз на сто процентов правдивой. А ангел действительно много читал, и отнюдь не только священные тексты, хотя и из них можно было извлечь кое-что полезное («Песнь песней» тому яркое, но не единственное подтверждение). А в последний век-полтора издавалось особенно много, эммм… занимательной литературы (правда, ознакомившись с некоторыми ее образчиками, Азирафель тут же заклеймил де Сада безнравственным графоманом, а фон Захер-Мазоха — ущербным позёром. Естественно, про себя: ангел ещё не выжил из ума настолько, чтобы обсуждать с Кроули подобную чушь). Но книги могли дать оооооочень много пищи для пытливого ума. Да и театр — давняя ангелова страсть — наводил на некоторые дельные мысли. Идея, которая приходит ему в голову, отдает откровенной бредовостью, зато при удачном стечении обстоятельств устранит всяческие сомнения по поводу «братания». И к тому же, не попробуешь — не узнаешь.***
Демон просыпается от острого ощущения, что в его квартире что-то не так. Что-то происходит, а он не успел обезопасить себя, не успел даже придумать, как это организовать, вот же рай раскалённый, а ещё и в голове будто рой шершней гудит! В коридоре что-то тихо, но отчётливо звякает и Кроули остаётся только порадоваться, что накануне он отрубился как был, полностью одетым и ему хотя бы не придётся встречать незваных гостей голышом. Впрочем, эта здравая мысль его очень быстро покидает, потому что в ту же секунду дверь в спальню открывается и его взору предстает самый, что ни на есть, ангел, с самым, что ни на есть, ангельским чудом в руках — подносом с большим стаканом секрета успеха всех хороших дворецких — «Похмельного завтрака». — Delirium tremens, — ошарашенно произносит бес. — Надо же, я думал, у бесов не бывает белой горячки. Да и во время неё обычно черти являются, преимущественно зелёные, а не… херувим? В ПЛАТЬЕ? Азирафель прокашливается, желая скрыть смущение. Идея уже не кажется ему настолько хорошей, как полчаса назад, когда он чудом переделывал свой обычный наряд в одеяние служанки. Получилось несколько фривольно, передник на груди чересчур кружевной, слишком много нижних юбок виднеется из-под сдержанного сливочного цвета верхней, да и длина их — ещё чуть-чуть и колени будет видно, срам какой! И уж точно с первого взгляда бросается в глаза, что на ангеле чулки. Шёлковые. И весьма легкомысленный чепчик. — Допился. У меня галлюцинации, — констатирует демон. — Да ещё и такие непристойные. Кроули, ты совсем помешался на своем ан… Азирафель?! — бес наконец слегка приходит в себя. — Что за ангельский пиздец тут происходит? — Я заглянул, чтобы извиниться за вчерашнее и обнаружил на столе двенадцать пустых винных бутылок (тут демон судорожно вспоминает, куда подевал ещё столько же, чтобы потихоньку их спрятать, не позорясь перед Азирафелем). Поэтому решил приготовить тебе средство от похмелья, — голос ангела неправдоподобно бодр, но Кроули сейчас не до того, чтобы замечать это. — Постой, ты хотел… ЧТО?.. — Антипохмельный коктейль, дорогой мой, — повторяет, почти совсем не закатывая глаза, херувим. — Ты не протрезвел вчера перед сном, а он отлично снимает физические симпто… — Архангел с ним, с коктейлем! Ты заглянул сделать что?.. — Ну… — ангел начинает переминаться с ноги на ногу от смущения (хотя возможно у него просто ноги в туфлях на каблуках затекли) и резко пунцовеет щеками, — я был груб вчера и сожалею об этом. Позволь мне принести… Демон на кровати начинает заливисто хохотать, утыкаясь лицом в подушку и стуча, от избытка эмоций, по матрасу кулаком. Не самая адекватная реакция на ситуацию, но выдать сейчас другую он просто не в силах. Ликование заполняет его, как вода грузовой шлюз на Темзе — медленно и неотвратимо — и прорывается в веселую истерику: Азирафель впервые пришёл к нему сам. — Ангел, ты невероятен, — совершенно искренне говорит он, просмеявшись. — Я всё ещё считаю, что бесовской делирий намного, намного правдоподобнее того, что я сейчас вижу. Но валяй, извиняйся. Это тоже часть плана, но как же трудно ее осуществить! Азирафель не помнит ни одного случая за всё существование вселенной, когда ему было так неловко. Все неодобрительные взгляды архивариуса отдела регистрации чудесных актов, вместе взятые, меркнут в сравнении. Но педантизм в кои-то веки служит ангелу добрую службу — он просто не может отказаться от задуманного на полпути. Аккуратно пристроив поднос на первую попавшуюся горизонтальную поверхность, он склоняется перед демоном в реверансе настолько глубоком, что накрахмаленные нижние юбки опускаются, шурша, на ковер. «Смиренно прошу извинить мне мои неучтивые слова». Ангел выпрямляется, делает шаг к кровати и приседает в реверансе снова. «Я был не прав». Ещё один шаг, ещё один реверанс. «Могу ли я рассчитывать на снисхождение, сэр?» Херувим возвышается у самой кровати, ни в его позе, за исключением склоненной головы, ни в выражении лица нет и намека на чувство вины. Он в упор, сверху вниз, смотрит демону в глаза, а те, между прочим, сейчас без очков, и глаза ангела темны, будто бы зрачок, резко расширившись, сгустил молочную голубизну до цвета грозового неба по краю радужки. Кроули сухо сглатывает. Он понимает, что это — игра, и игрушкой себя тут чувствует вовсе не ангел. Но конкретно здесь и сейчас — плевать. Бес будто бы медлит несколько секунд, но это отнюдь не так, он просто лихорадочно избавляется от последствий своего алкогольного загула, включая запах перегара. Он просто не может позволить себе отсосать своему ангелу таким ртом. Или… Азирафель и там что-то изменил? К счастью, нет. Свидетельство того, что весь ангелов джентльменский набор при нём и в полной готовности, просматривается даже сквозь ворох пышных подъюбников. Демон становится на колени в кровати, теперь они оказываются лицом к лицу и это — самое правильное из того, что происходило с Кроули в последние сутки, или возможно — в последнюю тысячу лет. — Извинения приняты, — хрипло вышептывает он в приоткрытые губы ангела, — никаких братаний, сестрёнка. И опрокидывает того на кровать. Кто бы мог подумать, что расшнуровать корсет — такое трудновыполнимое дело? Особенно вслепую шаря по затянутой в гладкий атлас мускулистой спине руками, прижатыми к постели тяжёлым мужским телом, потому что иначе придется оторваться от горячего ангельского рта, буквально засасывающего в себя, как черная дыра. Да ещё когда ангел так часто дышит, сдавленно постанывая демону прямо в губы, так крепко обнимает за тонкую длинную талию и трется-трется-трется о его живот своим невероятным стояком. И при этом, о чудо господне, не пытается перехватить инициативу и сделать как всегда всё сам. Наконец противные крючочки и шнурки сдаются на милость победителя и Кроули торжествующе отбрасывает корсет подальше, на мгновение теряясь от обилия открывшихся возможностей: широкой груди с темно-розовыми пуговками сосков, опушенных по краям светлыми завитками волос, мягкостью своей больше схожих с пухом, широкой дорожки из них же от пупка вниз, чуть выступающего упругого живота, нежной, как сливочный пломбир, кожи на боках. Всего так много и так вкусно. Демон помнит, что от ласк сосков ангел не в особом восторге, поэтому просто сминает грудные мышцы обеими руками, будто это и вправду женские сиськи, и упоенно зарывается в них лицом, вылизывая, нацеловывая и прикусывая сначала их, а потом все без разбора: ребра, ключицы, плечи, шею. Осуществляет, наконец, свою давнюю мечту — остро кусает ангельский кадык и сразу же зацеловывает укушенное место, вылизывает гибким горячим языком трепещущее от тяжёлого дыхания горло, кусает за подбородок, разглаживает завившиеся в стороны волоски ухоженных бакенбард и все это сейчас — можно! От такого Азирафеля — очевидно возбуждённого, но покорного и терпеливого, захватывает дух и поджимаются в предоргазменном спазме яйца. Несколько раз ангел приподнимается, как будто хочет перевернуться, привычно подминая под себя стройное демоново тело, но каждый раз сдерживается, и в груди у Кроули крепко сжимает сердце нечто, подозрительно похожее на благодарность. Он примеривается было снять юбки, но это не такая простая задача для новичка. При этом ему и в голову не приходит сщёлкнуть одежду при помощи чуда, как с себя — Азирафель надел все это специально для демона и снять их без усилий сейчас кажется не коварной демонской хитростью, а свинским обесцениванием того, на что ангел пошел ради него. Бес находит более простое решение — просто задирает их всем ворохом вверх и с восторгом обнаруживает, что на ангеле нет никаких дурацких панталон и ничто не сдерживает его рвущуюся к небу и что ещё лучше — к Кроули мощную эрекцию. Тонкие шелковые чулки на неожиданно кокетливом кружевном пояске неимоверно женственны, но ноги в них — стопроцентно мужские: плотные мускулистые бедра, рельефные прямые икры и крупные, пропорционально сложенные лодыжки. Сквозь паутинный шелк пробиваются жёсткие светлые волоски — ангел вообще был весьма… пушистым во всех полагающихся местах. Эти ноги даже в обычных брюках заводили Кроули больше, чем взвод танцовщиц из Мулен Руж, заголенных хоть до самых подбродков, а сейчас просто сводят его с ума и он, забыв на время даже об обожаемом ангельском члене, впивается поцелуями в округлые коленки и плавные линии щиколоток прямо сквозь прохладную скользкую ткань. Проходит немало минут, прежде чем он с видимым сожалением отрывается от своего нового фетиша и приступает к идеальному для себя похмельному (и любому другому, на все времена и в любое время суток, аминь) завтраку: не спеша втягивает в рот сначала одно тяжёлое упругое яйцо, перекатив языком, чувствуя губами, как плотнеет, поджимаясь, мошонка, затем выпускает его с как можно более громким развратным звуком и обхватывает губами второе, посасыванием вырывая из ангела низкие рокочущие стоны, затем приступает, смакуя, к десерту — крупной пунцовой шелковистой головке с терпкой приправой из выступившей на конце капли предсемени. Демон сосет, забирая все глубже, но венчик заходит за гланды и головка упирается в заднюю стенку гортани раньше, чем он доходит до конца. Можно было бы решить проблему радикально, частично приняв облик, но Кроули вовсе не уверен, что сможет в этом состоянии контролировать превращение и что ангела не оттолкнет такое напоминание о его демонической сути (сам он уверен, что хотел бы Азирафеля, даже если б тот дни напролет щеголял в своем облике, но возможно ангел придерживается иного мнения на этот счёт). Напоминая себе, что жадность — смертный грех, бес начинает аккуратно двигать головой, понемногу принимая в горло, помогая себе руками там, где не дотягивается ртом, лаская мошонку и обводя пока насухо, по контуру, трепещущую звездочку ануса. Он не был там, в ней, уже полвека и дырочка кажется нежной и такой крошечной, что сложно поверить, что ангел принимал его внутрь без труда и даже почти без растяжки. Демон так хотел, он сейчас хотел, хотел невыносимо, хотел, но… иного? Трахать ангела было здорово, горячо и сладко, но демон знал, что Азирафель никогда не был заинтересован в принимающей позиции так, как он сам, это было очень ощутимо и как-то по-подростковому обидно. (Впрочем, могут ли до конца повзрослеть существа, никогда не бывшие подростками?) Но что если, раз уж сегодня такой день, когда сбываются все демонские мечты, просто попросить? Словами через рот, как делают человеки? Ангел не будет смеяться и не сочтет это слабостью. Да он сегодня чулки (и чепчик!) на себя нацепил ради примирения, наплевав на весьма вероятные колкости со стороны демона по этому поводу! «Не попробуешь — не узнаешь», — решается демон, медленно отрывается от ангельского ствола и поднимается выше, чтоб меж раскинутых ног Азирафеля не выглядеть как стрелок, выглядывающий из-за бруствера. — Что, мой хороший? — вскидывается ангел на ёрзанье демона у себя в промежности и эйфория от этого вибрирующего, присваивающего «мой», заставляет игнорировать дурацкие эпитеты типа «хороший». — Ангел, я давно хотел сказать… мы когда-то уже… — тут Кроули вспоминает свою отвратительную истерику после этого «уже» и даже рот себе рукой на всякий случай инстинктивно прикрывает, чтобы не сболтнуть лишнего, — в общем, если ты хочешь трахнуть меня, то я не против. Ангел молчит и выжидательно смотрит, приподняв бровь. Он явно перенял это выражение лица у самого демона, но тот забывает сострить по этому поводу, зачарованный тем, как ангелу удаётся, лёжа под ним с эрекцией и раздвинутыми ногами, вести себя так, как будто они сейчас обедают в «Ритц» и Кроули забыл дать на чай официанту. Пауза затягивается. «О, адова пропасть, Кроули, какой же ты болван», — думает тот про себя и наконец решается. Он буквально обрушивается на Азирафеля, подхватывая под лопатки, притискивает к себе и шипит ему в шею между поцелуями: «Трахни меня». Ангел ласково, но твердо отстраняет от себя голову демона, чтобы заглянуть ему в лицо. — Прости, друг мой, но я не расслышал, что ты сказал. Дорогой, повтори громче, пожалуйста. Демон начинает свирепеть. Будь это любой другой их раз, он уже психанул бы и ушел, ненавидя себя и в ярости — на ангела. Но сегодня он не будет сбегать, не из своей постели, не от своего любовника, о нет, только не сейчас! — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, — говорит он, предельно четко выговаривая слова и глядя прямо в непроницаемые глаза херувима. — Вставил, засадил, отымел, присунул. Я хочу, чтобы ты выебал меня своим огромным, прекрасным, охуенным членом так, чтобы завтра я ходить без чуда не смог. А завтра мы снова это повторим. И послезавтра тоже. Я этого уже больше тысячи лет хочу. И можешь быть со мной построже, я не сахарный и не бумажный, не растаю и не порвусь. Он втягивает воздух через зубы и запоздало жалеет, что сейчас не ночь, а практически полдень и ангелу прекрасно видно, как отчаянно он краснеет. — Пожалуйста!