— Так ты знал? И как долго ты развлекался, строя из себя святую простоту?
Азирафель ненавидит этот яростный шипящий тон друга. Он означает, что демону плохо и больно.
— Примерно с… Камелота, полагаю? Или возможно, ещё с Рима.
— Очаровательно, блядь! Знаешь, эфирный мой, ты бы отлично прижился в Аду! Сделал бы головокружительную карьеру с такими сволочными задатками: надо же, в меня влюблен демон, давай-ка посмотрим, как он корчится! Это ведь так забавно!
— Все совсем не так! — ангел тоже уже на взводе и почти кричит, — Я был уверен, что ты понимаешь, ты должен был помнить, ты ведь…
«Был таким, как я».
Конец фразы повисает между ними, как нож гильотины. Это нечестный, запрещённый прием, и Азирафель никогда не произнесет такого вслух. Но за долгие века они научились понимать молчание друг друга лучше, чем то, что было высказано вслух. И иногда это… мешает.
Кроули чуть сбавляет обороты. Чертов херувим прав, бес должен был об этом подумать. Но когда он жил среди ангелов, то воспринимал любовь собратьев как нечто само собой разумеющееся. Так люди, чье существование напрямую зависит от атмосферного давления, живут всю жизнь, не осознавая его. Но потеря чувства любви была лишь одним из многих аспектов
падения и большинство из них было почти смертельным. Он вытеснил воспоминания об этом из себя, забыл, отверг, потому что смириться с тем, что эти ощущения ему более недоступны, было бы ещё невыносимее. А теперь ангел своим признанием вскрыл зарубцевавшиеся уже было каверны памяти и боль потекла из них, как гной из воспалённой раны.
Азирафель страшно жалеет, что вообще поднял эту тему. Так вышло случайно, он ведь и вправду понятия не имел, что друг не знает: его чувства никогда не были для ангела секретом. Но теперь они должны выяснить все до конца.
Это стало частью их Договоренности — говорить о том, что они чувствуют, чего боятся и чего хотят, не закрываясь друг от друга и, в первую очередь, от себя самих. И ни один из этих разговоров не был простым. Потом становилось легче, ближе, роднее, и оно того стоило, но сам процесс был болезненным, как отдирание присохших бинтов с души.
Целительное лекарство было в разы горше, чем утешительное плацебо иллюзий.
А ещё следовало признать: у демона получалось лучше. Его опыт был обширнее и включал в себя период бытия ангелом, тогда как ангел обратного не имел. И то, что раньше было источником раскола в душе, теперь позволяло быстрее, хоть и не безболезненнее, ее раскрепощать.
Кроули привык бравировать темной стороной своей натуры, а показывать светлую его мотивировало неприкрытое восхищение ангела. Тот не просто располагал к исповеди — он давал своим принятием и любовью отпущение грехов. И демон потихоньку начал признавать, пока только про себя, что может и вправду быть любим и ценен сам по себе, и это не нужно заслуживать постоянными жертвами. Что желание быть достойным любви ангела не обязательно должно быть связано с самоуничижением. Да и природный демонский эгоизм тоже играл в осознании себя значимую роль.
Ангелу же приходилось неожиданно тяжело. Он прекрасно знал все нелицеприятные стороны своей натуры, или ему казалось, что знал. Но ему никак не удавалось перестать отрицать за собой право на них. Изначально более цельный, Азирафель менялся с б
ольшим трудом и намного медленнее. Со времени Сотворения, единственной негативной эмоцией, на которую ангелы имели неотъемлемое право, был гнев праведный. Злость, ярость, обида, страх, презрение, жалость к себе, стоило им появится, обычно заталкивались в такие глубины
я, что теперь их извлечение по приятности было сравнимо с выковыриванием из тела пуль без наркоза.
Во время таких разговоров они всегда держались за руку — своего рода традиция, якорь для партнёра, способ не потеряться в пустотах себя. Иногда кто-то из них убирал руку — знак, что сейчас все слишком, и разговор нужно отложить. Иногда кто-то из них находил вторую руку друга и сжимал — это означало срочную потребность не в выяснении сути, но в утешении, причем необходимость дать его бывала такой же частой, как и получить. Это помогало. И тем не менее, они часто злились и яростно спорили, причиняя нечаянную, а иногда и намеренную, боль друг другу и самим себе.
Сейчас демон руки не отнимал, но смотрел на херувима с выражением обиженным и злым. И это тоже было в их отношениях новым — раньше они почти всегда прятались друг от друга за масками.
Просто сказать сейчас: «Прости, я не знал», было бы совсем недостаточно. И Азирафель говорит о другом.
— Я чувствую тебя, как волну, очищающую и сияющую. Как ветер, прохладный и успокаивающий. Как свет, согревающий и целительный. Твоя любовь делает мой мир полнее, а меня — мной. Спасибо.
Кроули на долю секунды выглядит потрясенным, потом это выражение уходит, но и злость не возвращается.
— О Сатана всемогущий, ангел, как тебе удается быть таким сентиментальным занудой? Это же противоестественно и незаконно, разве нет?
— Это ты мне скажи, как эксперт по противоестественному и незаконному.
Азирафель улыбается, давая понять, что это шутка. Друг бывает немного… ранимым в том, что касается его рода деятельности. Но бесу нравится, когда ангел его поддразнивает. Он уверен, что тот научился подначиванию у него.
— Да я вообще удивляюсь, почему сентиментальность все ещё не возглавляет список смертных грехов. В конце концов, все авторы любовных романов и сценаристы мелодрам попадают в Ад и теперь я понял, почему. — Теперь демон ухмыляется тоже, хоть в позе ещё сквозит напряжение. — Мне срочно нужно глотнуть виски, чтобы избавиться от послевкусия: ты приторный, как та штука в пирожных, которые ты пытался заставить меня съесть за ужином!
— Заварной крем. И я не пытался тебя заставить, ты сам умял четыре штуки, я считал!
— Это был мой коварный план по лишению пирожных одного ужасного ангела.
— Не сработало, в холодильнике есть ещё. Хочешь?
— Ох, нет, посланник небесный расстроил черный замысел сил зла! А виски есть?
— Грушевый кальвадос.
— Ты пытаешься меня искусить?
— А получается?
— Кальвадосом? Эффективность искушения 87 процентов и повышается.
— Есть ещё горький шоколад.
— Ангельские козни, да я весь твой!
И это правда. Звенящая лёгкость счастья затапливает Азирафеля, когда между поцелуями демон шепчет на грани слышимости:
«Спасибо».
До кальвадоса дело доходит ещё не скоро.
***
Когда херувим излагал бесу свои идеи о том, как получить шанс провести вместе остаток вечности, не доконав друг друга в процессе, а тот спорил, соглашался и предлагал свои идеи, оба они предполагали, что в запасе у них эта самая вечность есть. Что путь к цели может быть сколь угодно длинным, потому все время мира теперь принадлежит им. Что никакая сила больше не оторвёт их друг от друга без их собственной на то воли.
Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах.
Эта, очень человеческая, мысль бьётся в голове Кроули, пока он на скорости 200 миль в час мчится по шоссе к ангелу, пока влетает в книжный, будто за ним гонятся все бесы ада (образно говоря, так и есть), пока сползает без сил по дверному косяку, неловко подогнув ноги.
— Господи, что с тобой? — Азирафель с впечатляющей скоростью оказывается рядом, опускается на колени возле друга.
— Антихрист, мать его! Мне нужно выпить.
Ангел уже протягивает ему стакан виски, каменные кубики глухо брякают — у демона дрожат руки.
— Анти… что, уже?
— Да! Погоди, что — уже? Ваши что, знали?
— Конечно! Это часть Непостижимого плана и все та… — тут до Азирафеля, наконец, доходит. — Ох, срань господня, Последняя битва!
— До окончательной, блядь, победы!
В руках у ангела тоже появляется стакан. Льда там явно больше, чем напитка, но все равно это о многом говорит — он терпеть не может Chivas Regal.
— Мы что нибудь-придумаем, найдем куда спрятать тебя и…
— Меня? Ангел, ты спятил? Это наш раунд, наш Антихрист и победа будет за Адом!
—
Ваши? Но дорогой, я думал, ты не хочешь этого?!
— Зачем бы мне хотеть такого? У меня и так было множество возможностей проткнуть вилами одного тупого ангела!
Демон отчасти берет себя в руки, виски бывает в таких делах отличным помощником. Ангел тоже собирается с мыслями:
— Наверняка же есть какой-то выход!
— Ты имеешь ввиду, сбежать?
— Я имею ввиду… черт, не знаю, мне нужно подумать.
—
Нам нужно подумать.
— Да, дорогой, я так и сказал!
— Не так!
— Но подумал я именно это! Кстати, а почему мы все ещё на полу?
— Гравитация?
— Сейчас наибольшей силой притяжения для меня обладает диван. Уже колени затекли.
— Неженка.
— Не все из присутствующих — змеи бескостные, которым удобно где угодно.
— Не понимаю, ангел, за что я вообще тебя люблю.
— За то, что у меня член больше, чем твоя харизма?
— Ой, да завали уже!
— Тебя? С удовольствием, только давай сначала разберемся, что нам делать теперь.
***
От идеи просто физически устранить «отродье Сатаны» приходится отказаться сразу. Во-первых, ни один из них не способен сделать это, а во-вторых, это ничего не даст: тот просто попадет в Ад и его сразу же отправят обратно. Да и по сути, никакой он пока не Антихрист — обычный человеческий младенец, ни следа инфернального присутствия, иначе Кроули бы заметил. Что там и когда из него вырастет, ещё неизвестно.
А вот это уже дельная мысль. Времени у них, по всем прикидкам, впритык. Зная тягу руководства к красивым круглым датам, можно предположить, что все случится накануне начала нового тысячелетия. То есть, если Апокалипсис произойдет, естественно, никакое новое тысячелетие вообще не начнется. И предотвратить такой исход — не хилая задача со звёздочкой даже для оккультно-эфирных сил, так что мозговой штурм затягивается почти до утра.
Через несколько часов и пропорциональное количество бутылок Royal Salute («Хотел скрасить тебе Рождество, теперь придется выдумывать что-то другое». «Можем поджечь ель на Трафальгарской площади, чем не подарок»? «Опять»? «Признай, тебе тоже понравилось». «Я раньше никогда не тушил пожары. Было занятно, вот и все»!) план в общих чертах готов. Не идеальный, но лучшее, что они смогли придумать.
***
— Если это не сработает, пообещай мне, что ты уйдешь.
— Сдурел совсем, белобрысый? Никуда я без тебя не уйду!
— Я хочу знать, что ты будешь в безопасности.
— А я хочу, чтобы весь этот пиздец приключился не в нашей Вселенной. Не всегда можно получить желаемое.
Ангел, которому это пока удавалось всю дорогу, только глаза закатывает.
— Хорошо, уйдем вместе.
— Обещаешь?
— Я тебя когда-нибудь обманывал?
— Все равно пообещай.
— Обещаю. Господом клянусь, Кроули, ты и святого достанешь!
— Ты мне льстишь.
— Мы не сможем уйти, мой хороший. От Рая и Ада — может быть, но не от Нее.
— Да знаю я. Но можно хоть помечтать?
***
Через несколько дней Азирафель застаёт демона, читающим в кровати журнал. Из хороших новостей — любовник абсолютно голый, из плохих — журнал просто неприлично глянцевый.
— Кроули, зачем ты притащил в нашу постель эту пакость?
— Это твоя постель. Правда не знаю, зачем она тебе. Когда ты последний раз спал?
— В 1914-м, и не то, чтобы это был мой выбор. А зачем мне кровать, я тебе сейчас наглядно продемонстрирую.
— Через пару минут. Я, кажется нашел то, что нужно.
***
Пара минут прошла, а ангел все ещё одет. И уже очень раздражен.
— И как ты себе это представляешь? Демон-няня, хотел бы я на такое посмотреть!
— Так посмотришь! Даже потрогать дам, если будешь послушным мальчиком.
Иногда демона хотелось разложить на кровати и хорошенько выпороть. Собственно, ангел не делает этого только потому, что ждёт, пока Кроули сам попросит. А рано или поздно он попросит. В конце концов, мягкие кожаные наручники обитают в прикроватной тумбочке уже довольно давно и нечасто остаются без дела.
Но сейчас ангелу не до ролевых игр.
— Мне кажется, мы собирались проследить, чтобы он вырос хорошим человеком! Чему вообще ребенка может научить демон?
— А ангел? Твои занудные нотации как пить дать воспитают из пацана полного психопата!
Иногда также ангел думает, что в комплекте с наручниками на любовнике бы хорошо смотрелся кляп.
— Кроули, это нелепо. Совершенно очевидно же, кто должен быть няней!
— Очевидно, что не ты. Ты же ненавидишь детей, признай уже это наконец!
— Я их не ненавижу. Просто немного раздражает, когда они носятся по магазину и хватают книги. Не понимаю, почему родители не могут за ними следить. Или оставлять у крыльца…
— Ага, и приковывать цепью к поручню, как велосипед. Вот видишь, ангел, я прав.
Ангел видит. И дети ему и вправду не очень-то нравятся.
— Ладно, но если что-то пойдет не так, мы сразу все отменим и будем искать другой путь.
— Договорились. А теперь иди сюда, а то я уже замёрз тебя искушать.
