***
Вечер уже достаточно поздний и в особняке американского атташе светится лишь одно окно. Дорогие плотные шторы задёрнуты, но и сквозь них видно, как по комнате мечется стройный силуэт. Кроули не может усидеть на месте. Беспрестанно одёргивает юбку, поправляет сползшую лямку бюстгальтера, вытирает излишек помады в уголке рта, затем совсем стирает ее с губ и хватается за другую, хотя отличие в их тонах разглядел бы разве что профессиональный колорист. Восемнадцатый, блядь, раз перезакалывает узел на затылке так, чтобы из него элегантно и небрежно выбилось несколько локонов. Они каждый раз разные и ни один из них не ложится так, как хотелось бы их обладателю. Десятый (да, он считает) раз проводит ладонями по бёдрам, хотя чулки держатся как приклеенные, а расстегнуть зажимы на поясе для них не проще, чем вскрыть банковский сейф бананом. Снимает жакет, надевает жакет, снимает снова, запускает им, скомканным, в шкаф и с усилием прикладывается лбом к холодной поверхности зеркала, скаля стиснутые, чтобы не заорать, зубы. Дьявол, нет, и на них блядская помада! Лёгкие шаги за дверью помогают собрать расползающуюся по телу панику в охапку и затолкать поглубже, кресло жалобно всхрустывает фурнитурой от неожиданности, когда демон с размаху плюхается в него, на лету приобретая уверенную и слегка, но не слишком развязную позу…о, черт, очки! Когда после вежливого стука ангел входит, Кроули вполне естественным движением превращает суматошное напяливание очков в небрежное и скептическое их сдвигание. Он просит небо и преисподнюю, обещая все что угодно, лишь бы Азирафель не заметил, как дрожат пальцы, губы и весь демон вибрирует изнутри, как натянутая многотонным грузом металлическая струна. «Блядь, соберись, тряпка, это просто свидание, а не предложение руки и сердца, или чего там эти ангелы обычно предлагают в таких случаях? А неизвестно! Не бывало ещё, блядь, таких случаев, я и тут, матерь его богиня, первопроходец». Но предвкушение того, что обещал ему Азирафель, блуждающим током проходится по нервам. А ангел-то каков! Кроули поднимает взгляд и забывает ухмыляться. Никакого нелепого косплея на 800-летней давности святош, брючный костюм от Армани элегантен, узел галстука завязан с едва заметной небрежностью, стильное пальто распахнуто, на сгибе руки — деревянная ручка темно-голубого зонта-трости. Не увидев привычную бабочку, Кроули даже вне очереди моргнул и чуть не выпал из образа, на который накручивал себя уже битый час. В руках у Азирафеля, в противоположность всему этому изыску — трогательно безвкусный букет из жимолости, примул и незабудок. Демон впечатлён, что ангел прибег к чуду для создания букета, имея под рукой гигантский сад, пестрый, как трип ЛСДшника, но другого объяснения, откуда весенние цветы в августе, на ум ему не приходит. Увы, это не меняет того факта, что композиция у букета убогая, а цветовая гамма — несбалансированная и наляпистая. Бесу приходит в голову, что Азирафель наверняка никогда никому не дарил цветов, и теплая волна любви и благодарности чуть снова не вымывает его из роли. — Мисс Ашторет, добрый вечер. — Азирафель церемонно пожимает протянутую руку, отдает букет и материализует рядом на тумбе вазу уже с водой. — Букет для меня, мистер Фэлл? Как роскошшшно. — Бес пытается произнести это саркастично, но выходит не очень. «Ты безнадёжен», — думает он про себя. Они и трёх минут в одной комнате не пробыли, а Кроули уже пылает, как терновый куст на богоявление, и серьезно раздумывает послать Ритц к черту. Таким он своего ангела ещё не видел. «И не увидишь! Если сейчас ты по-дурацки все отменишь и сольешь, уговаривать на второй раз его придется до Второго пришествия, которого, ввиду намечающихся событий, может и вовсе не быть!» Это аргумент, и демон с трудом, но берет себя в руки. Сам же ангел — вольфрам и асбест, такой же тугоплавкий и огнеупорный. Опасный. Недостижимый. Губы изгибает улыбка настолько циничная, что Кроули делает себе мысленную пометку потренировать такую перед зеркалом. «У кого же, — снова мелькает знакомая мысль, — херувим набрался этих замашек?» Демон изгибает подкрашенную бровь: — Два чуда в один вечер, ангел? Что за аттракцион невиданной щедрости? — Столик в Ритц заказан на девять, а на дорогах пробки, не хотелось бы опоздать. Вы готовы, дорогая моя? — Да я с утра готов, — шипит, все же отвлекаясь от личины Ашторет, Кроули, — как только закончил себе эту штуковину отращивать! Чуть собеседование не провалил представляя, как ты меня в нее всю ночь пялить будешь. — Отпялю, если будешь хорошей девочкой во время ужина. Демона всегда поражало, как друг, с его старомодным лексиконом, и ало вспыхивающими от вида pin-up картинок столетней выдержки щеками, в разговоре с ним самим с запредельной невозмутимостью несёт такую пошлятину, что мог бы суккубам мастер-классы устраивать (если бы Кроули подпустил хоть одну ближе чем на милю, конечно). Причем, судя по всему, ангел действительно не усматривает в этом ничего небогоугодного. — И что же я, как хорошая девочка, должен буду сделать? — блеф чистой воды, но нельзя же сдаваться совсем без боя. — Позволить тебе покормить меня десертом с ложечки? Станцевать стриптиз у колонны вместо пилона? Отсосать под столом во время аперитива? — Рассказать о своих действиях в отношении Ворлока и о нем самом. Об атмосфере в семье, обо всем, что может оказать влияние на мальчика. А затем можешь делать все что перечислила, я не против. Вот и все. Крохи самоконтроля, которые демон наскрёб по сусекам в ожидании вечера, от этих слов расщепляются на атомы и разлетаются по соседним галактикам. Вставая с кресла и беря ангела под руку левой, правой рукой за спиной он бесшумно щелкает пальцами, чудом убирая расплывающееся сзади на узкой юбке длинное, влажное как улиточий след, пятно.***
— Гимен, Кроули, серьезно? — ангел настолько удивлен, что забывает о роли. — Имеете что-то против, мистер Фэлл? — демон шипит, извиваясь под ангелом, хаотично впивает в его спину и бока острые лакированные ногти. Не говорить же сейчас, что так получилось неосознанно, возможно потому, что в этой личине был все ещё, гм… девой? Или как там сейчас говорят? Целкой? Кроули ёрзает под горячими требовательными руками Азирафеля, пытается притереться прискорбно пустынным в данный момент пахом, пятки в чулках беспомощно скользят по атласу простыни (небрежное ангелово «чулки оставь» — и руки задрожали так, что он сломал «молнию» на юбке и оторвал с мясом две пуговицы вествудовской сорочки), но ангел размерен и непоколебим, как будто не в его отглаженных брюках сейчас обрисовывается стояк размером чуть ли не с бейсбольную биту. Азирафель снова включается в представление: — Отнюдь. Хотите поиграть в невинность, мисс Ашторет — пожалуйста. — Какие игры, вы и так… — наверное у Кроули все мозги в пиздёнку утекли, раз он не смог удержаться от таких жалких признаний, хорошо что ещё чего похуже не ляпнул, к примеру: «… и единственный». Вот позорище было бы. «Прекращай, ты же femme fatale, а не влюбленная школьница.» Бесу хотя бы на минуту нужно стать собой, иначе он за себя не ручается: — Ох, ангел, блядь, почему мы раньше никогда так не делали? Ммммм… — Так? — Азирафель одной рукой жёстко теребит сосок, лишь слегка увеличенной по сравнению с мужским обличьем груди. Четыре пальца второй входят в вагину демона по самые костяшки, болезненно и тягуче-томно растягивая плеву, большой палец гладит срамные губы, намеренно обходя клитор. Он отрывается от соска, облизывает два пальца и принимается теребить ими второй, а первый накрывает ртом и тянет на себя, чувствительно прикусив. — Я имею, …ангх… ввиду смену …мммм… пола. Ангел отрывается от соска, дует на него и это ощущается как брызги жидкого азота на оголённых нервах. — Тебя чем-то не устраивает паркет? — Верни свой рот туда, где он был, а плоско пошутишь потом, после того как я, одьяволангелблядьеще, кончу… Херувим на мгновение тоже отвлекается: — Дорогой мой, я не перегибаю? — Ангел, ты крут, продолжай в том же духе. И они продолжают. Азирафель склоняется между ног демона, коротко, с усилием несколько раз проводит языком по клитору и Кроули хрипло вскрикивает, заходясь в оргазме. Ангел расстёгивает ширинку одной рукой, вторая все ещё в любовнике и пальцы не перестают двигаться, член будто бы выпрыгивает из штанов, налитый и сочащийся, и бес сквозь посторгазменную истому испытывает кое-что покруче: восторг от того, что Азирафель завелся, так хочет его, что это он довел ангела до такого предела похоти, что тот рычит, глубоко толкаясь под углом, чтобы сорвать пленку: «Надо было позволить тебе отсосать под столом в «Ритц», маленькая узкая шлюшка». Острая трескучая боль на несколько секунд возвращает демона в реальность, она ожидаема и вместе с тем внезапна, и в каком-то не вполне материальном смысле непереносима. Кроули инстинктивно дёргается, пытаясь уйти от проникновения, сняться с ангельского члена, как-то снизить, приглушить… что? Что-то неудержимо рвется на границе его тела, возможно ткань мироздания, и Азирафель жарко, будоражаще шепчет прямо ему в ухо: — Ну же, малышка. Впусти меня. Демон мгновенно замирает, даже дышать перестает от этой нежданной нежности. И впускает. Ангел входит до конца, но не спешит начинать движение. Очень легко, лишь одними губами приникает к Кроули в поцелуе, почти целомудренном, выдыхает в его рот: «Красивая…», сцеловывает набежавшие слезы из уголков глаз. Боль превращается в саднящий отголосок на периферии новых, совершенно захватывающих ощущений, демон полон ангелом, но иначе, это странно, невероятно возбуждающе, сладко и… обидно. Азирафель начинает двигаться, сначала берет медленный темп и толкается глубоко, но без большой амплитуды, затем наращивает и ее, и скорость. Кроули просто теряется, все что он может сейчас — двигаться, подаваясь узкими бедрами навстречу партнеру и высоко, с хрипом, непрерывно стонать. В какой-то момент ангел почти выходит из его лона, рывком садится на пятки и вскидывает ноги демона себе на бедра, сжимает его ягодицы и начинает буквально натягивать на себя, затем отодвигать, почти снимая с члена и снова внутрь и опять и да, блядь, этого всего так, так… недостаточно! Бес стонет почти разочарованно, тянется руками к своим соскам, треплет и выкручивает их, но ему не хватает ощущений, не хватает Азирафеля. Ангел останавливается, его член полностью в демоне, руки оглаживают худые ребра, добираются до ключиц, потом спускаются по бокам к приподнятой напряжённой заднице. — Что-то не так, детка? Сраный ад, даже сам тон его изменился, смягчился, стал участливым, как будто Кроули — и впрямь невинная девица в первую брачную ночь! Кроули прекрасно понимает, что это. Ревность к этому телу, этому чуждому комплекту хромосом и половых признаков, которые хоть и принадлежат сейчас ему, но им не являются. Но неожиданно это заводит ещё больше, а с возбуждением прямо пропорционально растет и злость. Нет уж, Азирафель обязан четко понять, кого именно сейчас насаживает на свой ствол. Что он ебет демона со всеми вытекающими во всех смыслах, а не реализует влажные сны какой-то кисейной барышни, обчитавшейся Арсан! — Ангел, — стонет он слегка даже капризно, — возьми меня сзади. Ну вот, уже и лексикон как у викторианской девы, доигрались бля! Бытие, как говорится, определяет сознание. — Да, девочка моя, — ангел выходит и аккуратно переворачивает Кроули на живот, подпихивает под него подушку, входит, своими ногами с двух сторон он сжимает ноги демона так тесно, толкается так сладко, но Кроули возмущённо фыркает: — Я имел в виду, заканчивай эти полонезы и нормально меня выеби, в задницу! Как там девочки говорят — зайди с черного хода? — Уверена? — Азирафель с заметным трудом возвращается к реальности. — Ты оставил себе?.. «Ни хрена я не оставил!» — хочется заорать демону, но он только стонет: — Давай! Объяснить, что по сравнению с наслаждением от принадлежности, запредельной близости, наполненности ангелом и его неконтролируемой благодатью, кайф от стимуляции простаты идёт приятным, но необязательным бонусом, он сможет и после. Иногда Кроули кажется, что он кончал бы под ангелом, если бы тот вообще его не трогал, только смотрел. Или, к примеру, бил бы его. Такие мысли влекут за собой образы Азирафеля в кружевной рубахе и обтягивающих кожаных штанах вроде тех, в которых богатые американцы-дикси заезжали лошадей и наводили порядок среди рабов на плантациях. В шляпе. С кожаным хлыстом в руке. Кроули думает о том, что запросто мог бы модифицировать тело в чернокожее, да раз конч… плюнуть, мускулистое и шоколадно-глянцевое… забывшись в фантазии, демон поддает бедрами, и тут же получает шлепок по поджарому филею. — Лежи и не дергайся! — командует ангел, но тут же шепчет в ухо обеспокоенно: — Все нормально? — Да! — Выдыхает бес, не желая сбивать разговорами атмосферу. — Тогда займи свой болтливый рот чем-то полезным. Демон сосет и облизывает, мокро и сладострастно, ангельские пальцы и жалеет сейчас только об одном — никакие выверты человеческой физиологии не позволят ему одновременно жадно подаваться на таранящий его ствол и отсасывать его. С сожалением выпустив пальцы изо рта, чтобы они нырнули наконец туда, куда надо, он гибко изворачивается, чтобы иметь возможность хотя бы искоса смотреть на Азирафеля. Любовник понимает его правильно, выходит, вот блядство, отовсюду и командует: — Поворачивайся. Да! Но терпения на подготовку у херувима всегда было больше, чем у самого беса, а сейчас его вообще не осталось. Обычно Кроули так не делает, но сейчас… — Я готов, давай уже, — и подгоняет пропорции тела под ангельский размер самостоятельно. Азирафель входит, не церемонясь, на всю длину, именно как и куда нужно, не забыв при этом ни про смазку, ни про грубый и благодарный поцелуй, выпивает досуха крик демона, а потом отстраняется и забрасывает ноги любовника себе на плечи. Пальцы снова скользят внутрь лона, большой мягко ложится на клитор и движется в такт толчкам, и Кроули кончает, а потом ещё раз и ещё, и этого так слишком, что он начинает уплывать, проваливаться в разноцветную темноту беспамятства, пока Азирафель с нетерпеливым и ликующим рыком: «Смотри на меня! Смотри, что ты со мной делаешь!» не впивается зубами в его ключицу, рухнув на любовника всем телом и почти сложив пополам, а потом приподнимается и демон видит запрокинутое в экстазе лицо и напряжённую, со вздувшимися сухожилиями, шею. «Если бы херувим выглядел так, стоя на страже Врат, никто и не помыслил бы ни о каких яблоках». — Только эта дурацкая мысль не даёт демону окончательно отключиться. И это прекрасно, потому что на то, как кончает его ангел, он готов смотреть бесконечно. Из Азирафеля периодически выходит славная, удобная подушка, но в качестве одеяла он, пожалуй, тяжеловат. — Слезь с меня, раздавишь, — требует бес, сам, впрочем обнимая любовника за шею и притягивая ещё ближе. — Не могу. Ты меня убил, — стонет ангел, пытаясь сдвинуться с демона, не руша объятий. — Мне в Аду Вельзевул обещал премию выписать, если я тебя вконец ушатаю. — Только не говори мне, что ты обсуждаешь нашу с тобой личную жизнь с начальником! — Не обсуждаю, поэтому он искренне уверен, что это я втрахиваю тебя во все попадающиеся по пути горизонтальные поверхности, а не наоборот. — А ты хотел бы? — голос Азирафеля спокоен, а лица его демон не видит, так тесно они переплелись и замкнулись друг на друге. Но тело ангела слегка напряглось и Кроули понимает, что вопрос не праздный. — Ты издеваешься? Да я чуть ли не полторы тысячи лет только и придумывал, как заставить тебя меня трахнуть! Что за странные идеи? — Ну, мы бы могли меняться, если ты захочешь, или что-то в этом роде. Спина у херувима стала уж совсем на ощупь каменная, и демону приходится отодвинуться, чтобы заглянуть другу в лицо. — Эй, ангел, ты чего? Лицо у ангела виноватое и очень несчастное. — Я просто испугался. Ты во мне будишь что-то такое, ну не знаю, звериное, что ли. Я в чудовище просто превращаюсь, ничего не могу с собой поделать, но я же себя обычно контролирую, а тут весь этот антураж и я… вообще голову потерял, думал, что на куски тебя разорву. Давай залечу, кстати. — Не надо! — демон быстро прикрывает багровый, со следами ангельских зубов, кровоподтёк. — Мне нравится, оставь. И поверь мне, когда я захочу тебя трахнуть, я не буду молчать об этом тысячу лет. Я люблю, когда ты такой. А сегодня уж, грешным делом, решил, что ты из-за этого, — Кроули неопределенно проводит рукой, обозначая контуры изменённого тела, — так завелся. Даже обидно стало, подумал, что в своем натуральном виде я тебя чем-то не устраиваю, раз стоило отрастить себе мохнатку, и ты поплыл. — Ты же не собираешься в таком виде теперь оставаться? — тревога в голосе херувима такая искренняя, что демон начинает смеяться. — Надо с одеждой что-то решить или глаза отвести окружающим, чтобы не заметно было. Но поддерживать женское тело постоянно — это слишком. — Слава богу! — на лице Азирафеля отчётливо видно облегчение. — Я все время, пока совсем мозги не отключились, думал: как жаль, что я не могу сейчас тебе отсосать. — А я жалел, что у тебя не два члена. — Ох, мать твою, Кроули, зачем ты мне это сказал, и как мне теперь развидеть этот анатомический курьёз? Азирафель так долго жил на свете, а понял, что смеяться вдвоем почти также хорошо, как заниматься сексом, только недавно. Чуть успокоившись, но продолжая ещё немного подхихикавать, он немного колеблется, но все же задаёт ещё один вопрос: — Я не понимаю, почему тебе нравится, когда я веду себя как… — Негодяй? Потому что ты такой и есть. Самовлюблённая, порочная сволочь. В самый раз, чтобы мне понравиться. — Это обидно. Я не сволочь! — То есть против «самовлюблённого» и «порочного» возражений нет? — Ну, может я и такой. Отчасти. Зато ты у меня самый хороший, самый милый, самый любимый, самый… — Ангел, блядь! Я не «милый» и не «хороший»! Я чертов демон! — Тебе же нравится, когда я веду себя как негодяй, вот, стараюсь соответствовать. Так что, против «любимого» возражений нет? — … Сам знаешь! — Неа, не знаю, — улыбка у ангела ехидная-приехидная, где он только такого понабрался? — Сволочь! — Я тоже тебя люблю. Демон пригрелся в жарком коконе ангельских рук и ног. Он лениво размышляет о том, что нужно бы научить его ангела спать, хотя бы ради удовольствия его будить. А ещё он думает, что это никакой не обман, и чуть позже он расскажет любимому, что это — его способ отпустить ангелу грехи, отблагодарить за то, что друг делает для него. И как удачно, что другого он не нашел, раз этот оказался таким потрясающе приятным. Он беззвучно, одними губами шепчет: «Люблю», но ангел чувствует, если и не слышит, и прижимает к себе ещё крепче, ласково перебирает завитки длинных волос на затылке. — Поспишь? — спрашивает он. — Тебе на работу рано. Кроули решает попридержать колкость по поводу заботливого муженька до другого раза. Он засыпает с мыслью, что что бы ему ни приснилось, оно уже никогда не будет лучше, чем реальность.