***
Бывший, как искренне надеялся демон, начальник припёрся прямиком в квартиру, повезло ещё, что ангел этого безобразия не застал. — Мило тут у тебя, — по лицу Князя непонятно было, издевается он или… да не, какие тут «или»! Конечно он издевался. Кроули мысленно клял себя на все лады. Как, рай раскаленный, он ухитрился утерять чувство реальности настолько, чтобы поверить, что его действительно оставят в покое? Всего три месяца прошло с попытки их с херувимом казнить, а он позволил себе размякнуть и расслабиться настолько, что теперь его квартира — проходной двор! Вельзевул выглядит… необычно. Стандартное для него, яростное на грани взрыва, выражение лица никуда не делось, но само лицо! Бесу на ум приходит словечко «миловидный», которое он нигде, кроме как от ангела, подцепить не мог, и которое только применительно к нему же и можно было использовать. Но Повелитель мух?! Сейчас, впервые с момента падения, в Вельзевуле просматривается нечто, указывающее на то, что он тоже когда-то был ангелом. Или была? На данный момент обращение в женском роде явно подошло бы больше. Это озадачивает. — Чем обязан чести видеть вас, Владыка? — сарказм в тоне уловил бы даже глухой, но более тонкие намеки до его коллег не доходят. Демон лихорадочно соображает, как ему улизнуть, если дойдет до схватки: хоть миловидный, хоть страхолюдный, а Вельзевул остаётся Великим Князем Ада. Скорее всего, они не справились бы даже вдвоем с ангелом, тут потребовался бы грёбаный архангел Гавриил, и то… — Выдыхай, Змий. Я пришла, пока!, только поговорить. Пришла. Надо же, он и не знал, что у демонов тоже бывает кризис самоидентификации. Хотя это уже не его дело. — Разумеется, Владыка. — сарказма в голосе если и стало меньше, то очень ненамного. — кофе, чай, вино? — Пиво. Темное. — Князь уже держит в руке бокал, так что Кроули остается только моргнуть. И ещё раз. Чипсы? Может, он принял что-то галлюциногенное? Или свихнулся от напряжения последних лет и сейчас сидит где-нибудь в яме в глубине Преисподней, пуская слюни, а это — порождение его бреда? — Кончай пялиться на меня, как бесёнок на новый туннель. — Уже. Просто впечатлён тем, как роскошно вы выглядите. Я внимательно слушаю, Владыка. — Кроули не был трусом, но не видел смысла первым разжигать конфликт, из которого заведомо не выйдет победителем. А сейчас это была даже не лесть, а вполне даже правда. — Во-первых, Кроули, — такое обращение демон посчитал хорошим знаком. Или уловкой, рассчитанной на то, чтобы он так посчитал. — Без обид. Лично я против тебя ничего не имею. Да, ты предатель, конечно, но все демоны такие по сути, так что по этому вопросу претензий нет. Совет принял решение судить и казнить тебя, и оно все ещё в силе. Но, и это во-вторых, мне ты полезнее живым и относительно здоровым. — Приятно это слышать, Князь. — Придержи язык и слушай меня! Я тебе не твой ангелок, приятное делать! Если ты окажешься бесполезен — отправишься прямиком на свой Пояс, причем, уж поверь мне, не в качестве начальника, уразумел? Но мне все ещё не хватает адекватных работников, обстановка неспокойная, а эта райская шайка явно что-то затевает. Агентом я тебя оставить не могу. Замена прибудет завтра, как раз успеешь собрать монатки. — Мон… Что? — Ты живёшь в служебной квартире, Кроули. Вернее, жил. Введёшь новичка в курс дела, передашь… — взгляд Вельзевул останавливается на скульптуре в глубине коридора, — дела. — С какой стати я должен это делать? — бесу уже насточертел этот дурацкий разговор и неискренняя вежливость. — Я, вообще-то, сам уволился, ещё три месяца назад. — Из Ада невозможно уволиться, Змий. Из Рая — да. К нам. А от нас — нет. И пенсия тоже не предусмотрена. Но с живого, и не в скорпионьей яме, толку от тебя будет больше. Поэтому я перевожу тебя на сдельную ставку. Каждое применение сверхъестественных способностей должно быть оплачено услугой Аду. Плюс введение в курс дела преемника — как аванс за то, что ты все ещё используешь казённое тело. — А если меня не устраивают предложенные условия? — Кроули уже догадывается, что услышит, но совсем без борьбы сдаваться неспортивно. — А это не предложение. Это условие твоего выживания. Мозги у тебя работают, но ты один, а нас — десять миллионов, и все хотят твоей крови. А ещё — выслужиться передо мной. Так что стоит намекнуть, что ты меня раздражаешь — и за тобой начнется такая охота, что удар монтировкой покажется обнимашками. Неважно, как ты провернул этот трюк со святой водой, раз не действует она, значит сработает адское пламя. Я прекрасно чувствую, что ты боишься меня, а значит — не неуязвим. Хочешь рискнуть потягаться со мной? Как думаешь, будет твоему белобрысому любовнику что хоронить, когда я с тобой закончу? Но никакого давления, конечно же. Так мы договорились? Кроули моргнул ещё раз. Нет, раз все это само по себе не бред, то и протянутая для рукопожатия рука ему тоже не привиделась. Можно подумать, ему оставили варианты. Он осторожно пожимает миниатюрную руку Князя.***
Резоны начальства для Кроули вполне понятны. Шакс, преемница демона — «зелёная», как весенняя травка, максимум амбиций при минимуме интеллекта, даже Лигур, небытие ему стекловатой, был в разы сообразительнее. Вельзевул получает, фактически, двух агентов по цене одного и даже с Небесами не обязана это согласовывать — по отчётности эмиссар один, а какие там отступники ещё ошиваются — не наша печаль. Расчеты тоже — бес действительно зависим от своего, по меркам окружающего его мира смертных, почти всемогущества. Да уж, Князя он недооценил. Неужели ангел прав и любовь к чтению, даже всякой ерунды, как у Вельзевул, способна сделать кого-то умнее? Они все еще могли бы уйти. Вряд ли мстительность Повелителя мух действительно простирается аж до Альфы Центавра, а подавляющему числу обитателей Ада просто не по силам было бы разобраться с Кроули в одиночку, и они слишком тупы и эгоцентричны, чтобы объединяться. Но, во-первых, стопроцентной уверенности в этом нет, а во-вторых, и в главных — теперь, когда самому Азирафелю ничто не угрожает, демон не считает себя вправе срывать друга с насиженного места из-за своих проблем. Конечно, ангел ушел бы с ним, но лишать его Земли, которую тот искренне любил и считал домом, было… несправедливо. А без Азирафеля Кроули не мог. После неслучившегося Апокалипсиса демону часто снились кошмары. Один раз ему привиделось, что они с ангелом ссорятся в беседке Сент-Джеймского парка. «Мы не друзья, — кричал ему во сне херувим. — Ты мне даже не нравишься!» и каждое слово застревало в сердце у демона, как ржавый арбалетный болт. В другом сне он уходил сам, бросив другу: «Я даже не вспомню о тебе!», с трудом подавляя рыдания. Но чаще всего это был огонь и сиротливо кружащие в воздухе обуглившиеся книжные страницы. Каждый раз его из вязкой трясины морока возвращал в реальность успокаивающий поцелуй во влажную от холодного пота шею и шепот: «Все в порядке, это был только сон». Это было так хорошо, но вместе с тем так стыдно, что демон никогда не рассказывал, что именно ему снилось. Ангел завел привычку читать в постели ночами, чтобы не оставлять Кроули наедине с его внутренними демонами. Он варил бесу кофе по утрам и получалось вкусно, хотя сам это «адское пойло» терпеть не мог. А теперь вот оранжерея. После того, что они пережили вместе, было бы логично и правильно рассказать Азирафелю о визите Князя и заключённой поневоле сделке. Ангел имеет право знать и случившееся не изменит его отношения к бесу. Скорее всего, не изменит. Но это многое меняет для самого Кроули. Да и что сказать? «Меня выселили из квартиры, в которой я жил почти шестьдесят лет, а найти новую в Лондоне я смогу не иначе, как чудом, за которое я буду обязан Вельзевул непонятно чем»? Демон и так уже начинает чувствовать себя как девица, которой предлагают расплачиваться телом за ужин в ресторане. А ведь это только начало проблем. Когда можешь добиться почти чего угодно щелчком пальцев, очень легко забыть, что остальным, не столь одаренным оккультно, для этого приходится использовать деньги. У Кроули они есть. Пока. Не слишком много — ему никогда не приходило в голову копить. На вечность точно не хватит. А единственно правильным решением сейчас было бы: никаких чудес — никаких претензий со стороны Вельзевул. Вернее, претензии появятся, и очень скоро, но они заключили сделку, и предложила такую формулировку именно она. В свете их с ангелом договоренности не «отсвечивать» хотя бы некоторое время, это было бы даже неплохо. Но есть очень ощутимая разница между тем, чтобы начать жить вместе с другом в качестве равноценного партнёра, потому что они оба хотят этого, или потому, что демону больше некуда идти. Быть приживалкой у ангела бес не был готов, а быстро решать материальные проблемы без помощи чудес пока не умел. Сам Азирафель, кстати, скорее всего даже не понял бы, в чем проблема-то. Он с энтузиазмом неофита осваивает самостоятельную готовку и его булочки уже вполне можно отличить от блинчиков. Дела в магазине он и так всегда вел без помощи чудес, считая, что книгам это не на пользу, да и ему просто нравится возиться с ними самому. Он даже стрижётся в барбершопе, а одежду — покупает! При этом единственный для ангела приемлемый способ получения денег с помощью «чуда» — это фокус с выниманием трехпенсовика из-за уха. Все остальные он зарабатывает вполне земными путями. И как бы там ни язвил бес по поводу отсутствия у друга таланта к коммерции, именно А.З. Фэлл является владельцем довольно значительной части зданий Сохо. У ангела есть куда более глубокие и редкие таланты, позволяющие успешно вести бизнес: добросовестность, последовательность и умение доводить дело до конца. Конечно, Азирафель перестраховщик — инфернальную укладку волос или, допустим, мытьё посуды при помощи снисхождения на нее благодати небесной никто в здравом уме за чудеса бы не посчитал. Но ему просто интересно так жить. К тому же, такое ощущение, что Небесная канцелярия вообще решила сделать вид, что никакой казни не было — замену херувиму никто не прислал, магазин статус посольства не утратил, никакие подозрительные эфирные агенты поблизости не околачивались и начальство, насколько знал Кроули, к другу внезапно не заявлялось. Для демона жить как смертный болезненно и тяжело. Естественно, он проверяет, не были ли слова Князя блефом. Экспериментальным путем, потому что другого нет. Выясняется, что нейтральные мелочи вроде переключения светофора или, к примеру, дождя не несут никаких последствий, но стоит ему замахнуться на превращение — и на следующий день ему прилетает… счёт. Вполне обычный, со сроками оплаты и даже реквизитами, только вместо суммы в фунтах — количество растлённых душ. Каким образом это организовано — остаётся только догадываться, разве что в Раю произошла серьезная утечка данных и отдел разработок сподобился-таки склепать на их основе собственный Пульт. Остаётся проклинать все те разы, когда Кроули вносил свои предложения по рационализации адской деятельности. Счёт приходится оплатить.***
Азирафель изо всех сил старается не расстраиваться из-за того, что его бес отнёсся к его завуалированному приглашению без энтузиазма. Возможно, он ожидал более конкретного предложения? Или наоборот, ангел слишком поспешил? Демон перевез на новое место свой локальный ботсад, но тем дело и ограничилось: шкаф угрюмо зияет пустыми полками, комната, отведённая под кабинет, так и осталась пустой. Примерно каждые три дня Кроули оставляет ангела и уходит по своим загадочным делам, возвращается, как правило, через ночь-две, подавленным и ласковым. И снова ни слова не говорит. Эти симптомы Азирафелю, увы, более чем знакомы. Бес опять во что-то вляпался и не может признаться, чувствуя себя виноватым. Уж после всего-то, что за последнее время произошло… Азирафель принимает решение — больше никакой демократии для любовника в подобных делах. Он сам выяснит, что к чему и как помочь, а потом надает своему демону по охочей до приключений заднице, ибо даже ангельскому терпению пришел конец, а проблемы нужно не копить, а решать. К тому же, бесу это понравится. Ангел и демон намного более похожи, чем может показаться. Даже намного более, чем они сами о себе и друг о друге знают. Но одним из фундаментальных различий является то, что ангел чувствует ответственность. А демон — вину.***
Свободное время — это роскошь. Поначалу. Когда твое время постоянно заполнено ничем, это тяготит. Если при этом все, о чем ты можешь думать — это твои ошибки — мучительно. Впервые с начала мира бесу практически нечем заняться. Это можно было бы воспринимать, как отпуск, но на самом деле ничегонеделание ужасно изматывает, порождая избыток времени для самобичевания. Сменив за пару недель пять отелей, Кроули понимает, что это бесполезно. Ни одно место на Земле не было ему домом, даже квартира в Мейфэр. Стильная и мертвая, она была оным лишь номинально — типичное, по мнению демона, жилище того, кем он все эти годы успешно притворялся. Кроули без особых сожалений отдал ключи этой вдохновенной надутой дуре Шакс. Все равно в безопасности здесь, с дня почти конца света, он себя не чувствовал. У его дома нет точки на карте. Зато есть имя. Пометавшись по отвратительно предрождественскому Лондону ещё несколько дней, демон смиряется с тем, что единственное место, кроме объятий ангела, где ему почти спокойно — это машина. И в конце концов перестает заботиться о комфортной кровати на ночь вообще. Паркует Бентли в переулке за магазином, не совсем впритык, но чтобы видеть сквозь деревья окна второго этажа, теперь сплошные и мягко сияющие до позднего вечера. Свернувшись калачиком на не слишком комфортном переднем сидении, он испытывает горькое удовлетворение от мысли, что быть там, в уюте и ласке ангельского света, он не заслужил.***
Азирафель едет в Мейфэр. Возможно, на своей территории Кроули будет чувствовать себя увереннее и они смогут, наконец, нормально поговорить. А если не выйдет, на вечер у них запланирован рождественский ужин в Ритц. Не хотелось бы, конечно, портить Рождество выяснением отношений, но праздников было и будет ещё так много, а бес у ангела один. Но дверь ему открывает демон в женском обличии со смутно знакомым лицом. Возможно, когда-то она тоже была воином, а может, просто похожа на кого-то из многочисленных смертных знакомых ангела. В любом случае, она достаточно любезна, чтобы сказать, что «предатель» больше здесь не живёт, перед тем как захлопнуть дверь перед носом херувима. Сюрприз. Очевидно, небрежные слова демона о том, что бывшие «свои» оставили его в покое, были, по меньшей мере, преувеличением. Враньё и недомолвки. Опять. Ну что за невыносимое создание, в самом деле! Гнев и злость мешаются в душе ангела с отчаянной, щемящей нежностью к любовнику, и пешая прогулка по праздничному, залитому таким редким зимой утренним солнечным светом городу, однозначно поможет успокоиться, а идти до задворок магазина всего с десяток кварталов. Снега на улицах нет, как и многие годы до этого; похоже, что глобальное потепление — не просто выдумка ортодоксов из Гринпис. Ангелу нравится снег, пусть в столице он бывает чистым и белым очень недолго и весьма условно. И его отсутствие сейчас тоже несказанно раздражает.***
Демона будит холод. Бентли старается как может, но на улице мороз, а она — всего лишь автомобиль. Расправляя закоченевшие конечности, демон угрюмо думает, как скоротать время до вечерней встречи с Азирафелем и стоит ли вообще до этого часа вылезать из машины. А ещё этот неуместный солнечный свет. Кроули предпочел бы сейчас снежный буран, он бы больше сейчас подошёл его настроению. А ещё в буране был бы шанс, что в снежном вихре и свисте ветра его не заметит так некстати проходящий мимо ангел.***
Азирафель очень аккуратно прикрывает за собой дверь машины. Бентли умница, она не виновата, что её владелец — идиот. Демона он почувствовал ещё за две улицы, удивился и пошел проверить, но такого не ожидал: друг выглядит усталым и замёрзшим, будто ночевал в машине. В двухстах метрах от его дома, от самой большой кровати с самым дорогим ортопедическим матрасом, какой только ангел для них нашел. И как это понимать? Этот вопрос он задаёт вслух. — Я не хочу это обсуждать, ангел. Но рука Кроули автоматически тянется к другу, Азирафель ловит ее в свою и не даёт отдернуть. В машине снова становится тепло, словно это херувим полыхает жаром, но голос его спокоен: — Я был в твоей квартире. Ещё полчаса назад я был настроен выяснить все сам, потому что ты сейчас делаешь больно нам обоим, а я не знаю, как помочь. Я был так зол, что действительно убедил себя, что твоя безопасность и мое спокойствие важнее твоего права делать так, как ты считаешь нужным. Да я все ещё, черт побери, так считаю! Но не могу насильно заставить тебя поверить, что что бы с тобой не случилось, и с чем бы не случился ты — я все равно буду на твоей стороне. Если ты сейчас скажешь мне уйти — я уйду. Увидимся вечером, как договаривались или, — тут ангел запинается, но все же договаривает. — Или в другое время, какое ты сочтёшь нужным. Нужно очень хорошо и долго знать херувима, чтобы увидеть в выражении его лица признаки смятения и боли. Но шести тысяч лет все же оказывается достаточно. — Не надо. Ангел очень хотел бы, чтобы Кроули смотрел ему в глаза, но тот глядит прямо перед собой, да и очки Азирафель с друга снять пока не решается. — Расскажешь? — Попытаюсь. Он предполагал, что рассказать будет тяжело, но не ожидал, что настолько. Азирафель слушает так внимательно, как умеет только он, не двигаясь и не отводя взгляда, словно боясь спугнуть с таким трудом дающуюся откровенность. Только один раз он тянется, чтобы снять с Кроули очки, аккуратно вытирает щеку, затем вторую и только тогда тот понимает, что у него текут слезы. Как всегда, самым сложным оказывается сказать не о том, что он сделал, а о том что почувствовал, об ощущении собственной никчёмности, о снах и страхах. Это должно было бы приносить облегчение, но вина лишь растет и крепнет в нем с каждым словом. Только закончив, демон находит силы посмотреть в лицо друга и видит, что у того глаза тоже влажные. — Скажи, родной мой, что я делаю не так? Этого вопроса Кроули ожидал менее всего. Это же он опять все испортил и если ангел окончательно перестанет ему доверять, кто сможет его за это упрекнуть? — Ты делаешь не так? Ты что, совсем меня не слушал? — Кроули даже злиться начал, что чертов херувим отбирает у него право быть стопроцентно виноватым. — Я услышал тебя. Но очевидно, что я что-то упускаю, раз ты без колебаний впустил меня в себя, но побоялся рассказать о себе то, что я и так всегда знал. — Я не побоялся… а, дьявол, хорошо, да, я боялся! Я, а не ты! Ты вообще ничего не боишься, ты как каменный всегда, об тебя разбиться можно! — Вот этого я и боюсь. Что ты об меня разобьёшься. — Блядь, ну ангел же! Вот почему ты такой всегда, а? Я реально виноват! Извиняться там, где кто угодно другой уже по морде бы дал — это тоже… садизм какой-то! — Так тебе это нужно? Чтобы я вышел из себя и?.. — Мне нужно, чтобы ты перестал строить из себя святого и признал, что не можешь нести ответственность за мои идиотские решения! — Я… — ангел осекается. В этом демон прав. И будет только честно признать это вслух. И поблагодарить. Но позже. А сейчас… — Пожалуй, да, — медленно и жёстко говорит он. — Ты виноват. Заявление такое неожиданное, что Кроули на автомате открывает было рот, чтобы начать спорить. И закрывает. Взгляд у ангела сейчас тяжёлый, как вериги. — Ангел?! Но тот уже выходит из машины, забирая с собой тепло, в котором Кроули уже почти было согрелся. О, Сатана всемогущий, он допрыгался-таки, довел херувима до того, что тот сейчас просто уйдет! Азирафель резко распахивает водительскую дверь Бентли. — Домой. Сейчас же.***
Укутанный почти насильно в неимоверно безвкусный тартановый плед, с чашкой кофе, больше смахивающего по густоте и цвету на деготь, демон с дивана изумлённо наблюдает, как херувим, рассыпаясь в извинениях и любезностях, отменяет по телефону бронь их столика. Уныло стоящая в углу ель без игрушек очень красноречиво говорит о том, чего стоило Азирафелю внезапное отчуждение любовника — обычно тот любовно обвешивает ее кричащей расцветки шарами и гирляндами ещё в первый день Адвента. — Ангел, что, черт возьми, ты собрался делать? — Уборку. И я ожидаю, что ты возьмёшь на себя второй этаж. Разберись, наконец, в своей оранжерее. Ведро и швабра в кладовой. Закончишь — спустишься и поможешь мне. Нужно нарядить ёлку и приготовить ужин. — Рехнулся? Я даже не знаю, как эта твоя швабра выглядит! — Она в ведре. Как выглядит ведро, полагаю, тебе объяснять не надо? — Я не собираюсь заниматься такой ерундой! — Но будешь. Взгляд у Азирафеля уже даже не тяжёлый. Он массивный и ледяной, как айсберг. Воображение демона без труда дорисовывает в руке друга вместо телефонной трубки, которую тот все ещё сжимает, пламенный меч. — Окей, я понял. — Думаю, не совсем, потому что ты все ещё здесь. — Голос херувима ни на градус не теплее взгляда. Спорить с ним — себе дороже, даже после его опрометчивой прогулки по святой земле, даже в облике Азирафель не выглядел так опасно. Остаётся плестись, нога за ногу, в оранжерею, делая вид, что ни капли не испуган. Не слишком успешно. Ванна действительно великолепна. Строгие формы, мрамор и черная эмаль на металле, а размером она с небольшой бассейн. Демон сам бы такую выбрал. Уборки в оранжерее оказывается немного, к тому же он приврал про швабру — то что у него такого предмета в квартире никогда водилось, не значит, что бес не знал, что с ней делают. К тому же, можно выместить свое замешательство на растениях, а то они совершенно распустились во всех смыслах под присмотром добросердечного ангела. Добросердечного? Черта с два! Когда Кроули спускается вниз, ангел и на градус не оттаял, даром что возился у духовки. — Игрушки в коробке, — бросает он, даже не поворачиваясь от плиты. Пахнет вкусно. — Ты не можешь хотеть, чтобы я ее наряжал! Я чертов демон, а не Санта-Клаус! — Именно этого я и хочу. Ужин через час и до его начала она должна быть наряжена. — А если нет, то что? — Будешь встречать Рождество в машине. — Отлично, меня все устраивает! — В машине скорой помощи. Потому что я воткну эту ёбанную ёлку тебе в задницу, а потом сломаю руки, чтобы нечем было ее оттуда доставать! Отпадающая челюсть иногда издает типичный такой, довольно громкий щелчок. Вот это он сейчас и был. — Если ты ещё не заметил, — добавляет ангел, наконец поворачиваясь к любовнику, и Кроули замечает, что взгляд ангела все же слегка потеплел — не абсолютный ноль, а что-то уже в пределах антарктического лета, — я очень на тебя зол. Пятьдесят пять минут. И возвращается к готовке. Что? Кто из них свихнулся? Кто это вообще? Его ангел никогда бы не… И тут до беса доходит. — Хорошо, — покладисто соглашается он, все ещё шокированный собственной догадкой. Ответа Кроули не получает.***
Развешивать шары оказывается смертельно скучным делом, но демон находит, чем развлечься. Менять форму он не решается, но цвет вполне может себе позволить, не зря проверял. Спустя полчаса ангел оценивающе смотрит на рождественское дерево, украшенное матово-черными шарами. На части из них изображены пентаграммы и черепа, на некоторых — иллюстрации из «Камасутры». — Стильно, — выносит свой вердикт Азирафель. Уголки его рта на долю миллиметра приподнимаются вверх, на одно мгновение, но бес все видел. Значит, он понял правильно. Замешательство и страх не сменяет, но теснит предвкушение. Ужин проходит в практически полном молчании, «приятного аппетита» и «очень вкусно, спасибо» не в счёт, но у демона внезапно прорезался аппетит, что и не удивительно — он не ел со дня прихода Вельзевул, закрывая потребности тела в калориях алкоголем. Еда действительно вкусная: ещё возможно и не Ритц, но уже точно далеко не Бургер-Лорд. Ради такого ужина можно было потерпеть и отсутствие выпивки, и чай вместо кофе к пирогу. Наконец, ангел встаёт из-за стола. — Наверх! — отрывисто командует он, сам скрываясь в спальне, и Кроули решает на этот раз обойтись без пререканий.***
Через минуту Азирафель поднимается и сам. — Отличная ванна. — Выбрал самую жуткую во всём каталоге, так и знал, что тебе понравится. Это первые, сказанные не в приказном тоне, слова ангела с тех пор, как он вышел из машины, но демон понимает, что расслабляться рано. И оказывается прав. — Раздевайся. Неодобрительно глянув на неряшливую кучу одежды прямо на полу, он подходит к демону вплотную. — Руки. Оттопыренный карман брюк бес заметил ещё раньше и точно — ангел достает оттуда кожаные наручники, соединённые металлической цепью. Он молча надевает их на демона, проверяет, не слишком ли туго. — Лицом к стене! — ангел набрасывает цепь на железный крюк для кашпо, чуть выше головы любовника. Недостаточно высоко, чтобы повиснуть, но и опустить руки не получится, даже чтобы нос почесать. Из другого кармана Азирафель достает рождественский, красный с золотом скотч и приподнимается на носки, чтобы примотать друг к другу пальцы Кроули, не оставляя никаких шансов ими щёлкнуть. И это уже по-настоящему чересчур. — Не надо! — паника в голосе не наигранная, а самая, что ни на есть, натуральная. Не то, чтобы без привычного действия чудеса совсем уж не получались, да и цепь не была настолько крепкой, чтобы ее нельзя было порвать просто грубой силой, только кошмарное ощущение полной беспомощности от этого никуда не девается. — Я думаю, что это, — ангел сводит пальцы, обозначая щелчок, — одна из тех причин, почему мы здесь сейчас оказались. Если я не прав, скажи мне об этом, и мы прекратим. Рука ангела мягко, успокаивающе ложится на спину, скользит по хребту к пояснице. — Кожа да кости, — тихо, почти шепотом говорит он. — Горе мое, до чего ты себя довел? — Ты прав, — также тихо выдыхает Кроули. — Не замёрз? В комнате тепло, а рука любовника вообще горячая, как утюг, так что дрожь демона пробирает не поэтому. — Нет. — Хорошо. Полчаса. И отходит. Включает воду в ванне, что-то двигает за пределами видимости беса, потом вообще уходит из комнаты, громко топая по винтовой лестнице. Обычно Азирафель, при своей комплекции, бесшумен как тень, и демон понимает — тот специально обозначает свое местонахождение для него, поэтому подавляет панический порыв окликнуть херувима, попросить не оставлять одного. Но он дал разрешение, и любовник вправе наказывать его, как сочтет нужным. Если бы ещё не было так жутко! Внутри все сжимается, ужас, почти животный, скручивается в животе гордиевым узлом, даже инферно в нем паникует, не находя выхода. Наконец ангел возвращается. Звякает чем-то, потом слышится плеск воды. Судя по всему, её там набралось уже много, обнаженной кожи касаются влажные завитки пара. Демон не выдерживает: — Что ты делаешь? — Собираюсь принять ванну. Мысль, что любовник будет наблюдать за ним, голым и прикованным к стене, из ванны, возможно даже лаская себя, оказывается такой внезапной и жаркой, что к щекам приливает кровь, а в паху тяжелеет. До этого момента страх сдерживал возбуждение, но теперь оно выигрывает у того вчистую. Сдавленный стон все же вырывается у беса, хотя он даже зубы стиснул. Ангел подходит и оказывается, что он, странное дело, все ещё одет в брюки и рубашку с закатанными до локтя рукавами. — Все, что происходит с тобой, напрямую касается меня, — говорит он. — Ты не можешь лгать мне и замалчивать проблемы и ожидать, что это не вызовет моего гнева. Разрушая мое доверие к тебе, ты разрушаешь меня, потому что ты — моя душа и мое сердце. Я пойду за тобой туда, куда ты скажешь и никогда не пожалею об этом. Я всегда буду на твоей стороне. Но я не могу не испытывать ярость, когда ты ведёшь себя так. В следующий раз делая выбор, солгать или сказать правду, вспомни, пожалуйста, об этом. Кроули корчится от этих слов, ощущение собственной испорченности подкатывает к горлу как рвота, пронзительные обжигающие иглы стыда вонзаются в него снова и снова. — Прости меня! — слезы такие жгучие, что приходится зажмуриться. — Прости. Я просто не хотел, чтобы ты начал презирать меня. Чтобы решил, что я тебя недостоин. — Ох, любимый мой, я никогда не смог бы. — Рука херувима гладит исхудавшую грудь, задевает сосок, легко, на грани щекотки, касается ребер, вторая мягко массирует затылок, перебирая так и не уложенные с утра волосы. — Тебе достаточно? Объективно полчаса ещё не истекли, но по внутренним ощущениям демона прошел уже целый год. Ангел проводит руками по плечам, ласкает уже начавшие затекать и побаливать от неестественного положения руки. Кроули ловит одну, прижимая щекой к плечу и трётся, желая ласки, желая показать, что понимает о чем просит: — Нет! Ангел, мне нужно… — Сколько? Демон замирает на пару мгновений, потом прижимается губами к пальцам ангела, решаясь. — Двадцать. — Ты уверен? Раньше они не заходили настолько далеко, да и пробовали-то всего пару раз. И было очень круто, а главное — это помогало. Но рука у херувима была, надо признать, тяжёлой. — Да! Пожалуйста. — Счет? Демон мотает головой, прогибает спину, подставляется, бесстыдно и просяще, под ладони любимого. Тот с нажимом растирает нежную кожу на ягодицах, разогревая, нежно проходится по брызгам веснушек на пояснице, давая понять, чтобы Кроули прогнулся сильнее. Сладко целует в покрывшееся от возбуждения мурашками плечо. — Я люблю тебя. У демона не выходит сдержать крик, когда на него обрушивается первый, яркий как звезда и сильный, как разряд тока, удар. Кроули уже не чувствует рук, да и ноги, как чужие, даже острое гудящее напряжение в члене уходит на второй план, в голове — только светящаяся пустота. Весь он сконцентрирован там, куда ложатся один за другим равномерные, с оттяжкой, шлепки. Он не пытается считать, но ангел явно остановился раньше. Ладони, теперь уже тоже подрагивающие, гладят и сминают полыхающую, как факел, задницу, оглаживают твердый член. — Десять. Ещё? — Ангел, пожалуйста! — Да, или нет? — Бляяядь, бей! В этот раз получается больнее, каждый удар, как печать бога, клеймо и освобождение, разрушение и фундамент. Последний сотрясает тело, как попадание молнии, одновременно с рыком ангела, больше похожим на раскат грома: — Я прощаю тебя! Азирафель вовремя успевает подхватить беса под грудь, чтобы тот не вывернул себе плечи, повиснув, утыкается лбом ему в спину, крепко и нежно обхватывает член любовника и в несколько рваных движений доводит до разрядки. Демон ощущает собственный оргазм где-то на периферии сознания, как нечто не особенно важное. Перед глазами разрастаются, мерцая, неоновые круги, звон в ушах стоит такой, будто он с головой ушел под воду, ноги не способны сейчас его удержать. Ангел тянется к цепи перемазанной спермой рукой, но демон слишком тяжёл и снять её с крюка у него не получается. Тогда он с раздраженным: «А пошло оно все!» вытирает руку о брюки и щелкает пальцами, освобождая любовника, ловит его и сам садится прямо на пол, прижимая демона к себе. — Ты в порядке? Благословенно прохладная плитка пола остужает горящие адским пламенем мышцы и чувствительную саднящую кожу. Не осталось ни костей, ни мускулов, все превратилось в желе и бес растекся по груди херувима, как амёба. — Я в порядке. — Кроули чувствуя, как сильно возбужден его ангел под тонкой тканью брюк, влипает в него ещё сильнее. — А ты? — Да. Тебе легче? — Примерно на тысячу тонн. Ты… Спасибо. — Пойдем в ванну? Вода наверное уже остыла. Я набирал почти кипяток. — Сомневаюсь, что я способен сейчас встать. Поднатужившись, Азирафель ухитряется подняться, не отрывая любовника от своей груди. Сначала пробует температуру, затем сгружает его в слегка осевшую пену. — Аааааргх! - Первое прикосновение горячей воды к раскаленной заднице почти мучительно, но ощущения быстро откатываются до терпимых. — Залечить? — ангел раздевается и забирается следом, и лежать на нем спиной намного приятнее, чем на твердом мраморе. Он все ещё твердый и демон ловит его эрекцию меж своих бедер, как какую-то диковинную рыбу, стискивает, ёрзает, помогая рукой, ласкаясь всем, чем может. — Я пока тебя ждал, представлял как ты лежишь в ванной и дрочишь, наблюдая за мной. — Ты не бес, ты суккуб какой-то, — почти стонет над ухом Кроули херувим. — Трахнешь? — У тебя ещё остались силы? Кроули ловит руку любовника и кладет себе на пах. — Нашел… резервы… — стонет он, когда Азирафель стискивает его член и слегка поворачивается, давая любовнику больше доступа к стратегически важным местам. Палец скользит внутрь — никаких чудес, просто водостойкая смазка из секс-шопа. Ангел явно был настроен достойно отметить Рождество. Замирает на мгновение. — Готовился? — в его голосе звучит веселое удивление. — Уборки тут оказалось не так много и я подумал… — Точно, суккуб. Распутный демон похоти и разврата. И весь мой! Но может, вылезем все-таки? Вода смазку смывает. — Хочу тут. Херувим нанизывает на себя расслабленное, податливое тело любовника, окунается в шёлк и трение, глухо стонет, когда Кроули начинает неспешно двигаться и это соитие выходит долгим и тягучим как мягкая карамель. — Люблю тебя, — глухо шепчет ангел, кончая и чувствует в ответ «люблю» в шёпоте демона, в стуке его сердца, в пульсации плоти под пальцами, в воде и воздухе вокруг, снаружи и внутри. С улицы доносится торжественный и гулкий перезвон колоколов. Наступило последнее в этом тысячелетии Рождество. На улицы и парки Лондона падает, кружась в лёгком морозном ветерке, белый, как пух с ангельских крыльев, снег.***
Наверху, в одиночестве кипенно-белых стен своего кабинета Метатрон запускает таймер обратного отсчёта. До Второго Пришествия осталось…