В скорбном сердце

      Уилл очнулся.       Первые ощущения пришли в виде жажды и назойливого жара, скапливающегося на висках и в подмышках крупными каплями пота. Надежно укрытый, Уилл шевельнулся. Движение далось ему с трудом. Он оголил себя по пояс, и касание воздуха к разгоряченной коже принесло короткое облегчение.       Накатившая после этого слабость украла у него несколько вздохов.       Последний раз Уилл чувствовал себя таким изможденным в далеком детстве, когда горячка едва не унесла с собой его жизнь. Тогда его склонный пропускать воскресные службы отец молился весь последующий месяц, как никогда до или после этого.       Уилл приоткрыл глаза, и вязкое воспоминание растворилось. Первое, на что наткнулся его взгляд, была оплавившаяся свеча. На стене напротив дрожали длинные тени.       Он вспомнил, что уже пробуждался раньше.       Ясность ума возвращалась к нему быстро даже после самых скверных ночных кошмаров, теперь же мысли расползались и никак не могли связаться воедино. Уилл мог мириться с вялой усталостью тела - в конце концов, он мог заставить себя шевелиться и знал это, но полусонное оцепенение разума глубоко обеспокоило его.       Он едва понимал, где находится. Ответ плавал на поверхности, но неизменно ускользал раз за разом.       От усилий разболелась голова. Прикрыв веки, Уилл прочертил утомленным взглядом пространство.       Кровать, на которой он лежал, занимала большую часть комнаты. В изножье выглядывал туалетный столик. По стене косым прочерком вилась труба, вид которой привел Уилла в смутное недоумение. Какое-то время затаившиеся по углам тени гипнотизировали его. Затем он осознал, что снова смотрит в сторону столика.       Прозрачный кувшин с водой ловил слабые отблески свечи. Уилл прошелся языком по пересохшим губам.       Он хотел пить. Он хотел помочиться. Он был ужасно грязным и пах болезнью.       Навалившиеся разом потребности оглушили его, и бесшумно открывшаяся дверь застала Уилла врасплох. В комнату вошел мужчина. Заметив, что Уилл очнулся, он остановился.       Бесконечное мгновение они глядели друг на друга. Уилл чувствовал, как заколотилось сердце. Мужчина ничего не сказал. Он держал поднос с чайником. Из чайника тонкой струйкой вытекал пар.       Взгляды жгли и лезли в лицо, как назойливые мухи. Уилл редко поднимал глаза выше подбородка. Сейчас, наполовину дрейфуя, он скользнул по надбровным дугам и не смог вырваться, угодив прямиком в глаз, словно нанизанный на крючок чужого зрачка.       Мужчина отвернулся первый, опустив поднос на столик. Что-то глухо звякнуло, тихо стукнула резная дверца, свеча разгорелась чуть ярче, когда незнакомец ее проверил. Это дало Уиллу немного времени, чтобы освоиться в новой компании.       Туманное воспоминание всколыхнулось где-то внутри. Уилл видел его раньше. Мужчина приглядывал за ним, пока он метался в бреду.       Мирно зажурчала вода из чайника, спокойно застучала ложка. Уилл узнал бы эти звуки где угодно. Неровный стук в груди замедлился. Его сухое горло сжалось, и болезненный кашель прервал тишину.       Мужчина искоса взглянул на него. На плечи ему падали длинные, зачесанные за уши волосы. В спутанных прядях просвечивали тонкие небрежные косички. На короткое мгновение Уилл зажмурился.       Люди всегда были полны ненужных, пустых мелочей, которые Уилл привык отсеивать так давно, что теперь, когда его внимание внезапно запуталось в них, это потрясло его.       Он открыл глаза, засоренные, замутненные болезнью, и вновь не смог вглядеться по-настоящему.       Что-то лежало прямо на поверхности, танцуя на периферии, подстегивая рассыпающуюся мысль.       Не та прическа. Не та одежда, которую Уилл привык видеть.       Верно. Он ведь... Он ведь был не на своей земле.       (горы)       Мужчина повернулся, сбив его с мысли. На секунду их глаза пересеклись. В этот раз Уилл избежал прямого взгляда. Кружка в чужих руках приковала его внимание. Напряжение усилилось, когда мужчина выдвинул табурет, став еще ближе. Сдвинь Уилл ладонь чуть правее, он мог бы коснуться его колена.       Бесцеремонным жестом незнакомец обхватил его затылок, и это вновь откинуло Уилла в детство, когда отец поил его, пока он не мог самостоятельно держать голову из-за болезни. Хватка мужчины оставалась бесстрастной. Так один человек помогает другому, не питая к нему сильной приязни, но действуя из глубокого побуждения помочь ближнему, оказавшемуся в беде.       (беда)       Край кружки настойчиво прижался к губам, и Уилл сделал жадный глоток, прежде чем успел учуять содержимое. На глазах выступили слезы. Ему пришлось отвернуться, кашель заклокотал в глотке.       Что-то было в кружке, и это что-то смердело. - Боже... что это за дрянь? - выдавил Уилл сквозь спазмы.       Мужчина сдержанно улыбнулся. Заставив Уилла сделать еще несколько глотков, он спустя паузу произнес: - Так вот на каком языке ты разговариваешь.       Его слова звучали чуть скомкано, неуклюже. Уилл подумал, что его вот-вот вывернет от вони, но вряд ли бы это произошло. Голода не было, только смутное понимание, что в желудок давно не попадало ничего, что могло бы попроситься наружу.       Ему пришлось проглотить по меньшей мере половину, прежде чем мужчина оставил его в покое. Сразу за этим он предложил чистой теплой воды, и это слегка успокоило поднявшийся было в Уилле протест.       Он понял, что его глаза закрыты, только когда внезапно распахнул их. Одеяло вновь оказалось натянуто до самого подбородка. Уилл хмуро шевельнулся. Ладонь твердо прижалась к его груди. - Нет, - спокойно произнес мужчина. - Будь в тепле. Спи.       Глаза в самом деле становилось держать открытыми все трудней. Реальность вокруг покачивалась, как, бывало, покачивался мир, когда он забирался в лодку. Наконец веки сомкнулись.       Уилл снова спал.

***

      Его разбудило дребезжание.       Он разлепил веки. Сон тянулся следом, топкий, вязкий, как луизианские болота, неохотно, с голодным сожалением выпускающие из себя. Уилл несколько раз надолго закрывал глаза, еще не чувствуя себя достаточно проснувшимся, но уже не в состоянии заснуть снова.       Дребезжание раздавалось где-то сверху, затихая и нарастая.       Уилл моргнул. Собственное тело казалось ему нереальным, невесомым, он едва ощущал его, и голова блаженно звенела от пустоты. Он тихо взглянул на комнату, в которой лежал, без единой мысли. Холодный дневной свет сменил теплый желтоватый свет свечи.       Снова дребезжание.       Уилл вдавил затылок в подушку, подняв взгляд. Высоко над кроватью виднелось оконце. Стекла дрожали. Уилл разобрал слабый свист где-то снаружи.       (ветер)       Его разобрал долгий надсадный кашель, отозвавшийся внутри глухой болью. Успокоившись, он сморгнул выступившие слезы и заметил рядом с кроватью табурет, а на нем - поднос с единственной кружкой.       Хотелось пить.       Уилл втянул губу в рот, словно беззубый старик, пытаясь вызвать у себя слюну.       Он втянул губу в рот снова. Нижнюю, затем верхнюю.       Тихо открылась дверь. Уилл перевел глаза на мужчину, вновь появившегося с чайником, все еще попыхивающим, только-только снятым с огня. Взгляд его упал на гладко выбритую кожу вокруг губ. - Вы побрили меня.       Голос сипел и скрежетал, как плохо смазанная ржавая петля. - Да.       Язык опять прошелся по голой коже. Было странно не чувствовать лезущие в рот усы. Обычно он аккуратно подстригал их, но успел зарасти колючей бородой за время...       (сколько времени)       Зуд возник в районе подбородка, в том месте, которое всегда чесалось после бритья. Равнодушие прошлось по Уиллу волной, легкость тела сменилась тяжелой вялостью. Он не хотел... не хотел ничего. Что-то... Он должен был...       Он должен был чего-то хотеть. - Я хочу принять ванну.       Произнесенные, слова мгновенно обратились неправильными, но правильное ускользало.       Мужчина не смотрел на него, наливая кипяток в миску. - Позже.       Затем он вновь напоил Уилла густой дрянью. Дал воды. Сделал целебную припарку. Отстраненно Уилл наблюдал за тем, как на его ступнях нарастает слой влажной ткани, словно бинты на месте ампутированной конечности.       Сознание плыло, как после особо крепкого спиртного, но гулкая, призрачная боль, пульсирующая глубоко в его теле, растворилась.       Уилл уснул до того, как остался один.

***

      Смоченная в теплой воде тряпица скользнула по плечу. Сидя на краю кровати, Уилл безропотно позволял мужчине делать то, что в любой другой момент вызвало бы у него отторжение. С каждым новым пробуждением он соображал все хуже.       Капли сбегали по бедрам, впитываясь в и без того влажную, несвежую от его пота простынь. Он был обнажен, ребра отчетливо выступали под кожей. Уилл был достаточно в себе, чтобы понять, что должен быть сконфужен, но он ничего не испытывал. Ни смятения, ни боли, ни страха при виде своих искривленных пальцев, безразлично лежащих на коленях.       Он был абсолютно полым внутри, будто кто-то тщательно выскоблил содержимое его черепа. - Отвар, - произнес Уилл и почувствовал на своем лице чужой взгляд. - Я не могу думать из-за него.       На мгновение рука мужчины замедлилась, прежде чем он снова погрузил тряпицу в миску с водой и выжал ее. Ему требовалось какое-то время, чтобы собраться с ответом. Уилл едва обращал на это внимание, борясь с дымкой, утягивающей его обратно на дно. - Настойка корня сухнянки снимает внутренний воспалительный процесс в... малых дозах, - за этими медленными, вдумчивыми словами последовала долгая пауза. - Яд. Яд накапливается в организме. Воздействует на рассудок. Это имеет кратковременный эффект.       Тряпица добралась до паховых складок, скользнула под впадины коленей, снова прошлась по ребрам. Смысл сказанного дошел до Уилла с задержкой. Моргнув, он отвел взгляд от своих пальцев. Мизинец правой руки торчал в сторону. Он не должен был быть вывернут под таким углом.       Его тело было не в порядке. Уилл был... не в порядке. Слишком много ресурсов требовалось, чтобы не позволить ему тихо угаснуть. - Зачем... зачем вы мне помогаете?       Слова прозвучали не громче шепота. Не похоже, что мужчина вообще услышал. Вода мягко заплескалась в миске. Уилл то и дело проваливался куда-то внутрь себя, в глубины такие темные, что реальность блекла и растекалась, даже когда он не спал по-настоящему. Раздавшийся голос резко выдернул его на поверхность. - Доброта это навык, которым овладеваешь не сразу.       Взгляд Уилла вновь оказался прикован к мизинцу.       (черные омертвевшие ткани)       Какая-то крошечная часть Уилла, не усыпленная действием отвара, та часть, которая всегда была настороже, прислушалась к боли, к малейшему намеку на внутренний дискомфорт.       Ничего не было. Ничего. - Я... не могу вспомнить, - произнес его рот. - Ты вспомнишь.       Голос раздался в стороне. Уилл повернул голову. Он не заметил, как мужчина переместился в другую часть комнаты. Зрение расплывалось по краям. На секунду он увидел себя чужими глазами: худого, сгорбленного, притулившегося на краю большой кровати, с плывущим мерцающим взглядом человека, жизнь которого выдернули из лап смерти.       Боже... что бы это ни было, Уилл был накачан под завязку.       Но крошечная его часть, часть, которая знала, что было что-то еще, которая все еще следила, которая вбирала в себя происходящее, чтобы заняться этим позже, - крошечная часть него сумела сказать: - Спасибо.       И незнакомец смягчился, и незнакомцу это понравилось, потому что Уилл всегда видел, что от него хотят. - Мне это только в удовольствие.       Уилл видел, что от него хотят.       Этот мужчина хотел, чтобы он жил и был благодарен.

***

      Знание плавало где-то на поверхности. Что-то очень неприятное, болезненное, мучительное.       Он приходил в себя постепенно.       Реальность никогда не была достаточно дружелюбна к Уиллу, и он искал утешение в забытьи, тонул в чернильной глубине сознания до тех пор, пока не касался дна. Он касался дна, и ил поднимался и поднимался, и поднимался, оборачиваясь белыми хлопьями.       (снег)       Там были утонувшие в снегу красные пальцы, и теряющиеся на белом следы, и комья снега во рту, и бескрайнее серое небо, и полотно такое белоснежное, что остро резало в глазах, и запутавшиеся в черном снежинки, и...       (пронзительный холод)       ...и забившаяся в углы тьма, и сковывающее онемение, и липнущий голод, и...       (запах, запах мяса)       ...и боль в руках, и оружие, и карта, и чей-то смех...       (чей-то смех?)       ...и россыпь волос, и чужая уверенность, и безжизненный кокон, и слабые улыбки, и...       (уилл, надень рукавицы)       ...и боль, и камни, и...       (уилл?)       ...и посиневшие губы, и...       (вернись ко мне)       ...и усилие...       (вместе)       ...и...       (до конца)       Мысль щелкнула в мозгу, словно вправленная на место кость.       Беверли.       Уилл вцепился пальцами в запястье мужчины. Он знал, что боль в руке должна быть кошмарной, резкой и выворачивающей, но сейчас она лишь клубилась где-то глубоко, глубоко внутри, не приобретая яркого очертания.       Чужой взгляд метнулся к его лицу. Уилл чувствовал острый запах пролившегося из ложки бульона на себе. Жар комнаты обрушился сверху, не давая вдохнуть. Белки глаз мужчины тускло поблескивали в свете свечи. - Беверли, - прохрипел Уилл, - Беверли, где... со мной была женщина. Где она?       Лицо напротив оставалось нечитаемым под его лихорадочным ищущим взглядом. Спустя гнетущее мгновение мужчина опустил глаза в миску и вновь зачерпнул ложкой бульон. Молчание стало задумчивым, бесконечным.       Затопленная до сих пор, тревога стучала набатом в ушах, освобожденная, пульсирующая. Страх и надежда наполнили Уилла, словно полый сосуд, и он попытался подняться на волне прильнувших вместе с шоком сил.       Рука уперлась ему в грудь, снова топя в подушке. Уилл поперхнулся сухим кашлем, и лицо мужчины посуровело. - Ты должен лежать. - Женщина, - снова попытался Уилл. - Она... она здесь? В соседней комнате? Мне нужно... - Женщины нет.       Уилл замер. - Нет? - переспросил он глухим голосом.       Мужчина не ответил, лишь коротко взглянул на него. Уилл облизал горячие сухие губы.       Он не чувствовал себя, только колотящееся сердце в висках, груди, вмиг ослабевших руках. - Она не пережила дорогу, - шепотом озвучил он то, что знал с того самого мига, как воспоминания хлынули в него; горло сдавило.       Ладонь поднялась с его груди, опустилась на лоб, откинув грязные засаленные волосы. Несмотря на мягкость жеста, от мужчины волнами исходила беспристрастность. Возможно, он не до конца понимал сказанное.       Губы шевельнулись, когда Уилл снова продолжил едва слышно: - Она держалась до конца, ей не хватило совсем чуть-чуть, она бы могла... если бы...       Поняв, что бульон позабыт и не нужен, мужчина с кратким вздохом отставил миску в сторону. - Нет, - произнес он ровно. - Женщина была мертва.       Уилл перевел непонимающий, вновь потонувший в дымке взгляд на чужое лицо. - Женщина была мертва. В пещере, - мужчина постучал по своей голове двумя пальцами. - Здесь. Рана от удара камнем. Она умерла мгновенно. Ты единственный был жив. Ты и человек за обвалом. Позор. Это была священная пещера.       Он встал и занялся своими делами. Ветер бился в закрытое оконце, тонкий, жалобный вой был тем же самым, что и в пещере. Уилл сжал и разжал бесчувственные пальцы.       Он больше не был в комнате. Он вновь сидел в стылой мгле над чахлой спиртовкой, и Беверли виновато улыбалась ему посиневшими губами.       Уилл закрыл глаза.       В сердце его пустила корни скорбь.