В скорбном сердце

      На полпути вниз лестница делала крутой поворот, и последняя ступенька скрипнула под его весом. Взгляд Уилла скользнул по плотно запертой двери к маленькому окошку, такому же замерзшему, как и наверху. Тяжелая, массивная с виду, дверь казалась неприступной и, по всей видимости, вела на улицу.       Уилл поставил ногу на дощатый пол, и в эту же минуту там, откуда он спустился, что-то протяжно заскрежетало, а сам дом словно просел под шквалом ветра, обрушившегося на него снаружи. Стекла в окошке мелко, визгливо задребезжали, прежде чем все мертво застыло. Уилл растерянно оглянулся назад, туда, куда убегала наверх безмолвная полутьма.       Сквозняк цеплялся за его голые лодыжки. Снова задуло, и глухо задрожали перекрытия. Холод отделился от стены, коснувшись его дрогнувших ресниц с той же легкостью, с какой нежные водоросли щекотали бедра при первом заплыве в реку посреди луизианского лета. Окружающее всегда таило в себе обман - приветливое касание водорослей оборачивалось тянущим на дно жгутом вокруг ног, безобидное любопытство холода сменялось скрюченными пальцами, сжимающихся на шее.       Уилл отпрянул. Откуда-то слева лился согревающий, обещающий жизнь свет, и Уилл последовал за ним с бездумностью голодного животного, почуявшего запах еды. Свернув в открытый проем, он оказался в просторной натопленной комнате, где тихо потрескивали поленья в камине. Огонь мгновенно завладел его вниманием, и он почти запнулся о попавшийся ему на пути диван, вид которого поверг его в настоящее замешательство. Тот казался попусту неуместным здесь, инородным, чем-то, что можно было встретить в особняке Чилтона или отца Беверли, или... - Уилл.       Вздрогнув, Уилл оторвал взгляд от ажурной резьбы. Из смежной комнаты на него глядел сидящий за письменным столом Ганнибал. Шаркая ногами, Уилл преодолел еще один открытый широкий проем и опустился на мягко обитый стул напротив стола. Спуск высосал из него все силы.       Почувствовав на себе взгляд, он глухо произнес: - Я не мог больше оставаться там. - Я рад, что ты решил спуститься. Люди быстро угасают, отказываясь покидать постель.       Краем глаза Уилл заметил, как Ганнибал закладывает страницу и закрывает книгу. Моргнув, он чуть повернул голову, искоса скользя взглядом по столу - такому широкому, что Ганнибал мог бы отгородиться от него целой стеной из книг и при этом не испытывать стеснения. Впрочем, сейчас перед ним лежала лишь одна книга да аккуратная стопка писчей бумаги с чернильницей. На секунду Уилл запутался в кропотливом тиснении обложки, прежде чем сумел добраться до перевернутого названия. - Божественная комедия? - вырвалось из него.       Это было так абсурдно, так нелепо встретить нечто подобное здесь, среди гор, среди ничего...       Неправда, остановил себя Уилл. Неправда. Был этот дом. Дом и Ганнибал, а значит, где-то должно было быть и поселение, возможно, Ганнибал перетащил его обратно через горы, на побережье. Нет, нет, там не было снега и пронизывающего, разрушительного ветра, заставляющего стекла дрожать; к тому же Уилл вряд ли бы пережил переход, ведь они почти добрались до конца горного хребта, прежде чем... прежде чем пещера...       Нет, повторил мысленно Уилл. Значит, дом Ганнибала стоял по ту сторону хребта, достаточно близко, чтобы Уилл не умер за это время. Значит, они не успели совсем немного, если бы они миновали пещеру, если бы заночевали на площадке, которую приметил Николас, а на следующее утро обогнули бы гору, как Беверли намеревалась сделать, они бы обнаружили, что последнее препятствие позади, а впереди простирается долина.       Нет, остановил себя Уилл. Перестань. Это неважно. Вернись. Сосредоточься на другом.       Был дом. Был диван с резьбой. Была "Божественная комедия" в хорошо сохранившемся, но старом, дорогом переплете. Была знакомая кровать на ножках и туалетный столик, непривычная в жизни Уилла вещь, но вполне узнаваемая.       Был Ганнибал, сносно говорящий на английском.       Было, в конце концов, его имя.       Он не был похож на американца. Европеец? Черты лица, светлая кожа, предметы быта отличали его от местного населения. Прежде чем они добрались до гор, им повезло остановиться на ночь на плантации мистера Прайса, старого друга семьи Беверли, который обосновался здесь почти двадцать лет назад, но большую часть времени вел дела в Европе. Мистер Прайс взял в жены молодую туземку из тех, кто работал на него, но ни это, ни приумножающееся состояние не делало его счастливее.       "Кто-то думает, что для того, чтобы поменять все в своей жизни, нужно мужество, - печально улыбнулся Прайс, когда Уилл застал его поздним вечером со стаканом виски. - Но настоящее мужество, мистер Грэм, это оставить себя таким, какой ты есть".       Нет, остановил себя Уилл. Вернись.       Мистер Прайс сбежал сюда, чтобы обустроить новую жизнь. Ганнибал мог быть таким же - пусть его дом не был похож на особняк, но вне всяких сомнений был богаче тех лачуг, которые попадались Уиллу на глаза по пути к горам.       Ганнибал выровнял книгу перпендикулярно краю стола, и в поспешности этого жеста проскочило тщательно скрытое смущение. - Мне редко выдается случай поговорить с кем-либо на другом языке, и языки, к сожалению, уходят от нас, когда мы ими не пользуемся. Книги это верные друзья, к которым всегда можно обратиться, чтобы вернуть ушедшее.       Уилл еще раз недоверчиво взглянул на книгу. Он не обнаружил поблизости словаря. - Вы вспоминаете язык, читая Данте?       Губы Ганнибала чуть дрогнули, изогнувшись. - Мой итальянский намного лучше, большую часть поэмы я знаю наизусть. Боюсь, перевод неполный и неточный, но все остальное, что у меня есть, как я подозреваю, уже устарело.       Покрывало сползло с плеча, и Уилл натянул его обратно, с трудом управляясь пальцами. Случайно он заметил, что возле одной из стен прямо на полу громоздятся книги, педантично сложенные одна на другую в ровный ряд. Ганнибал наблюдал за ним, но не цеплялся за его внимание с радушным остервенением, принятым считать хорошим тоном при принятии гостей. С годами Уилл приучил себя не разглядывать ничего конкретного, чтобы избежать назойливого внимания людей.       Ганнибал наблюдал за ним, как сам Уилл, бывало, наблюдал за бездомными собаками - на расстоянии, не вмешиваясь, стараясь не спугнуть.       Когда молчание затянулось и превратилось в настолько неприличное, что даже Уиллу стало трудно это терпеть, он пробормотал: - У вас много книг.       Ганнибал сложил руки на столе. В привычках мужчин было сцеплять между собой пальцы в крепкий замок; ладони Ганнибала легли одна на другую, как делали благовоспитанные женщины. Это не выглядело глупо. - Практически все из этого преподнесли мне в дар люди.       Взгляд Уилла, коснувшись чужих пальцев, вновь вернулся к "Божественной комедии" на столе. Неудивительно, что Ганнибал выражался подобным образом. - Вы помогаете потерявшимся, - ухватился он за одну из кучи рассеянных мыслей. - Мне нечего подарить вам в благодарность.       Улыбка проявилась на губах Ганнибала чуть отчетливее. - Иногда нет лучшего подарка, чем интересный разговор.       Ветер вновь встряхнул дом, обрушившись на стены, и Уиллу на секунду показалось, что крыша обвалится им на головы. Когда он коротко взглянул на Ганнибала, тот задумчиво смотрел в потолок, на деревянные перекрытия. Уилл успел отвернуться к тому моменту, когда чужой взгляд вновь осел на нем.       Ганнибал что-то произнес.       Уилл непонимающе нахмурился. - Что? - все-таки переспросил он. - Сезон ветров, - пояснил Ганнибал. - Устрашающий для одинокого путника, но здесь нечего бояться. Это крепкий дом. Ветер занесет его снегом. Станет теплее.       Помедлив, Уилл кивнул. Ему все меньше и меньше хотелось разговаривать; близость огня вызывала сонливость. Совсем недавно он тонул в горе, а затем горел решимостью. Теперь Уилл чувствовал себя тихо и спокойно, несмотря на надсадно скрипящий дом. - Я рад, что нашел тебя, - добавил Ганнибал. - К этому моменту ветер выстудил бы пещеру.       Выстудил? Никогда он не был в месте холоднее этого.       Уилл глядел на свои выглядывающие голые ступни, казавшиеся серыми на фоне темной древесины пола. Когда отслеживать чужие реакции становилось невыносимо, голос служил ему ориентиром; с детства он научился распознавать малейшие интонации, но сам Ганнибал смотрел ему в лицо и заметил угрюмое недоверие. Мягкость и снисхождение переплелись воедино в его голосе, когда он сказал: - Тела живых людей, горящие лампы излучают тепло. Пещера прогрелась достаточно, чтобы быть пригодной для тления жизни.       Уилл не разозлился только потому, что не хотел тратить на это остатки энергии. Его возражение имело неприятную резкость. - Пещера пропускала малейшее дуновение, она убивала нас.       Ганнибал чуть склонил голову. - Теснота стала вашим спасением, но и вашей погибелью. Пещера позволяла вам дышать, иначе... - он на мгновение замолчал; большой палец легким, задумчивым движением погладил ладонь. - Вы бы отравились в парах. Но без этого вы не продержались бы и нескольких ночей.       Он словно бы защищал пещеру, оправдывал ее отстраненный холод и стремление высосать любую жизнь. Уилл чувствовал зуд раздражения. Пещера убивала его, и не было милосердия или благоприятных обстоятельств, мысль о которых пытался навязать ему Ганнибал. - Если бы, - возразил Уилл, и на этот раз его голос сорвался, - если бы там было так тепло, разве я мог получить обморожение? Я помню, как выглядели мои ноги. Я снял башмаки, и мои пальцы уже...       Он не закончил, перед глазами всплыли цвета - розовый, красный, белый, лиловый, пурпурный. Он видел отмирание даже при тусклом свете горелки. Его ноги ничем нельзя было спасти. - Посмотри на свое тело сейчас, Уилл. Разве остались на нем следы, которые я не смог вывести?       Уилл промолчал. В самом деле ни одна часть тела не казалась мертвой. Он был худым и слабым, но чистым, сытым, с бледной, но живой кожей, он чувствовал ступни, и волдыри исчезли, не оставив после себя даже блеклых шрамов в напоминание. Только ноготь слез с пальца на ноге, но это почти не беспокоило его.       Единственное, что осталось, единственное, на что Уилл не мог смотреть, чтобы снова не оказаться там, среди давящих стен и наползающей темноты, были руки.       Он сглотнул. Отчего-то было тяжело решиться произнести это вслух, будто проблема могла решиться сама собой, пока ее не замечаешь. - Мои руки, - только-то и сказал он.       Ганнибал молчал, и где-то в глубине души Уилл боялся этого молчания, потому что видел в Ганнибале опытного человека, который смог вытащить его из горячки, спасти от обморожения и привести в чувство, но который не притронулся к его рукам, и не означало ли это, что... - Я не был уверен, что ты выживешь. Я могу вправить суставы позже. Сейчас ты слаб, пусть тело исцелит себя.       Голос оставался ровным, честным. Уилл вздохнул. Часть него расслабилась, и он позволил себе запихать этот разговор в дальний ящик теперь, когда его худшие подозрения не подтвердились. Ему просто нужно было время, чтобы окрепнуть, и Ганнибал займется его руками.       Теперь, когда неприятная тема была закрыта, Уилл ненароком обронил: - Я не нашел одежду.       Ганнибал чуть изогнул губы. - Конечно, Уилл. Почему бы тебе не прилечь возле огня ненадолго? Ты устал.       И Уилл согласился, он в самом деле устал. Он не стал возражать, когда Ганнибал проводил его до дивана и помог устроиться. Его голые ступни так и торчали из кокона покрывала, согретые пламенем камина. Уилл не думал, что когда-нибудь снова почувствует себя настолько умиротворенным.       Он не заметил, как заснул.       Его глаза закрылись на секунду, а в следующую уже открылись.       Стало темнее. Огонь догорал, но тепло все еще качало Уилла в своих объятиях. Он моргнул пару раз, ощущая себя несколько сбитым с толку незнакомым окружением. Никогда прежде до болезни у него не уходило столько времени, чтобы вспомнить, где он и что с ним произошло.       Перед камином поблескивала черным мехом шкура. У стены по бокам высились до самого верха шкафы и полки с расставленными тарелками.       Как нелепо, подумал Уилл. Спальня сверху никому не принадлежала, а здесь стояли эти расписные тарелки.       Уилл мелко вздрогнул, внезапно заметив сбоку Ганнибала, настолько неподвижного, что практически сливался с обступающей его со спины темнотой. Можно было решить, будто он задремал в кресле, но его глаза оказались открыты и безотрывно глядели на огонь. Едва ли Ганнибал о чем-то глубоко задумался - его лицо оставалось пустым.       Холодок пробежал по спине Уилла. Обычно чуткий к чужому присутствую, он пришел в смятение, отозвавшееся в нем зачастившим стуком сердца. Конечности словно потяжелели, но это не было чем-то странным - с его телом постоянно что-то творилось, и Уилл догадывался, что дело в тех отварах, которыми Ганнибал опаивал его.       Ганнибал чуть повернул голову в его сторону. - Я не даю вам спать, - хриплым от долгого молчания голосом заметил Уилл. - Уже ночь. - Мой сон обычно краток. Тебе нужно много отдыхать.       Уилл ненавидел кого-то притеснять. Он непременно ушел бы наверх, но чувствовал себя таким разморенным, не готовым к тому, чтобы снова остаться в тесноте, запертым с собственными мыслями.       Даже самое острое горе тускнело. Уилл едва ли отреагировал бы, превратись его мысль в острейшую иголку, но равнодушие пугало его еще сильнее. - Кажется, я задолжал вам разговор.       Губы Ганнибала искривились или, может, это тени заползли в уголки его рта. - Неужели? - Вы так сказали. Разговор в подарок. - Ах это.       В голосе мелькнуло понимание. Уилл вдавил затылок в спинку дивана, подтягиваясь на месте. Все его тело гудело, но было приятно лежать возле огня. Он невесело усмехнулся. - Мне в самом деле больше нечем вас отблагодарить. Я гол как сокол. - И остер, как топор, - закончил Ганнибал. - О чем бы ты хотел поговорить? - Не знаю. Мне... все равно, я просто не хочу возвращаться наверх.       Это прозвучало настолько безжизненно, что едва ли было способно всколыхнуть чей-то энтузиазм. Уилл был не лучшим собеседником, особенно последнее время, но он мог попытаться.       В конце концов Ганнибал спросил: - Что заставило тебя выбраться, Уилл? Ты почти сдался тоске. - Тоска никуда не делась, - объяснил он так просто, как мог. - Я мог бы жалеть себя и дальше, но у Беверли и остальных остались семьи. Они имеют право знать о случившемся.       Ганнибал какое-то время молча разглядывал его, прежде чем встать и исчезнуть из поля зрения. В слабом недоумении Уилл уставился на огонь, прислушиваясь к негромкому лязганью за спиной. Наконец-то, привлеченный звуками, он вывернул шею, чтобы взглянуть на то, что делалось за диваном. Оранжевые всполохи едва освещали пространство, но Уилл угадал в громоздком силуэте поодаль печь. Через чугунную решетку просвечивало оживленное пламя. Кипела вода. Уилл отвернулся, когда Ганнибал отошел от печи.       Вернувшись, он протянул кружку с горячим напитком и терпеливо дождался, пока Уилл сообразит обхватить ее обеими руками. В нос забился легкий цветочный аромат, резко отличающийся от горьковато-травянистого отвара, который он обычно пил.       Ганнибал прошел к своему креслу с еще одной кружкой. - Пей, - подсказал он. - Скоро боль вернется.       Держать кружку было неудобно, бока обжигали, а руки дрожали от усердия. Содержимое пошло беспокойной рябью, несколько капель выплеснулось. Уиллу казалось, что его пальцы вот-вот окончательно ослабнут, но он ценил то, что Ганнибал не хлопочет над ним.       Сцепив зубы, Уилл медленно поднес кружку к губам. Было слишком горячо, чтобы различить вкус, но он выпил примерно половину, пока были силы. Ганнибал сделал единственный сдержанный глоток. - У тебя есть семья, Уилл? - У меня был пес, - Уилл слабо улыбнулся. - Пришлось на время отдать его в хорошие руки. Я рад, что не взял его с собой. Мне хотелось. - Почему ты не сделал этого?       Уилл не смог скрыть замешательства. Едва не выронив кружку, он торопливо опустил ее на покрывало. Стало легче. - Тяжелая дорога. - Я слышал, собаки верные компаньоны.       Уилл моргнул, остановившись взглядом возле чужих ног. На секунду его пронзил образ дрожащего, тощего Уинстона, прижимающегося к нему в пещере. Дыхание перехватило, и Уилл зажмурился, чтобы прогнать видение. - Слишком... слишком далеко. - Расскажи мне про свой дом.       Невозмутимый, ровный голос вывел его из пещеры. Уилл открыл глаза, снова обнаружив себя перед камином. Горячее дно кружки слегка обжигало сквозь складки покрывала. - Вы когда-нибудь бывали в Америке?       Краем глаза он уловил, как рука Ганнибала исчезла во тьме, вернувшись уже с кочергой, чтобы неторопливо поворошить угли. Огонь разгорелся чуть ярче. Уилл привык к тому, что Ганнибал частенько брал паузу, чтобы раздумать над ответом. - Прошли века с тех пор, как я покидал эти края, - все же сказал тот. - Но до меня доходили слухи.       Уилл кивнул. Когда разговор так или иначе касался Америки, все - от университетских снобов до простых рыбаков - за милую душу мусолили экономику или военные конфликты, или поправки, или Конгресс. Он не затруднял себя тем, чтобы поддерживать беседы на эти темы, и за это его не любили. Беверли всегда находила что сказать, но, парадоксально, также не находила чужого расположения за неуступчивость.       Оружием женщин были слова, и Беверли умела ими пользоваться.       Что бы она рассказала Ганнибалу?       Уилл поднял глаза, уставившись на лениво танцующие, переплетающиеся между собой тени. Одна из них сплелась в голову и рога. Они все вились и вились, закручиваясь.       Уилл моргнул.       Ему не были интересны споры о прошлом или будущем. - Это большая страна, необъятная. Человеку там легко потеряться. Мне было тесно, - Уилл на мгновение встретился с внимательным взглядом и грустно улыбнулся. - Я еще не знал, каково это - быть заваленным камнями. Тогда мне казалось, что небо стремится раздавить меня в лепешку. Мне все еще так кажется.       Он сказал то, о чем никогда не говорил вслух, потому что на фоне всего остального это казалось несущественным, никчемным переживанием, на которое он, бедняк, выбившийся в люди, едва ли имел право. - Небо здесь другое, Уилл? - Да. Ночами я думал, что ветер подхватит меня и унесет. Если бы кто-то из нас сорвался, он бы упал вниз и разбился. Я бы падал вверх. Вверх, вверх, вверх, пока не задохнулся, - под конец он бормотал, едва ли внятно, но его мысли были ясными, даже чересчур, будто что-то в самом деле подхватило и понесло Уилла в звездное черное небо, минуя крышу над головой.       Он с подозрением заглянул вниз, в кружку. Та остывала. Голос Ганнибала вновь привлек его внимание: - Большая высота губительна для человека. Длительное пребывание вызывает расстройства и видения. Когда ты падал вверх, Уилл, тебе было страшно?       Уилл коснулся взглядом его лица, но, не выдержав, опустил глаза на свои ноги, вытянутые вдоль дивана. Голова легко кружилась, невесомая. - Да, - прошептал он. - Так же страшно, как и дома? - Это другое. Я привык к тому, что нигде не умещаюсь. Но стать маленьким оказалось намного хуже.       Уилл неловко дернул рукой, опрокинув кружку себе на колени, и содержимое мгновенно впиталось в покрывало. - Ох, черт... - Ерунда, - успокоил Ганнибал, оказавшись рядом. - Все равно тебе пора спать.       Это прозвучало странно, словно Уилл снова оказался ребенком, но пока он обдумывал это, Ганнибал успел поставить его на ноги и, придерживая за локоть, довести до комнаты. Обнаружив ползущее рядом пламя свечи, Уилл нахмурился. Он не заметил, в какой момент Ганнибал успел зажечь ее. - Вы... опоили меня, - обвинил он, тяжело рухнув на кровать. - Постоянно подсовываете мне какую-то дрянь.       Ганнибал с интересом взглянул на него. Его глаза добродушно сморщились. - Не о чем переживать. Настойки призваны облегчить твою боль. Эта успокоит твои нервы и улучшит сон.       Голос Ганнибала оставался спокойным, убедительным. У Уилла не было причин не доверять человеку, который так сильно заботился о нем.       Сомнение прогрызало себе норы. - Позволь мне заменить это.       Ганнибал выпутал его из кокона, передвигая тело Уилла, будто марионетку. Уилл мог шевелиться, но им овладело такое приятное оцепенение, словно он надрался. Теперь понятно, почему он принялся болтать чепуху - алкоголь всегда развязывал ему язык.       К счастью, Ганнибала это, похоже, не смущало.       Уилл успел прикорнуть, когда почувствовал, что его укрыли. Приоткрыв веки, он заметил Ганнибала. Тот показал ему что-то белое, мягкое. - Твоя одежда, Уилл. Ты можешь надеть это, как проснешься.       И благодарность затопила каждую нору, чернеющую в душе Уилла. Он слабо дернул уголками губ. - Спасибо, Ганнибал.       Его глаза уже закрылись.