Память, скрытая в тени

В Истхейвене было... спокойно. Вежливый персонал, огромная, дорого обставленная палата, больше похожая на жилую комнату. Им выделили одну на двоих - вернее, перевели их в одну, ведь разлука была встречена категорическим протестом. Работники спокойно реагировали на любые выходки и не злились там, где никакого терпения не должно было хватать. Ломка прошла ненормально легко и быстро. Вернее, так казалось сначала. Адская боль пронзала всё тело, но это было мелочью по сравнению с перепадами настроения. Хотелось есть, но секундой спустя хотелось умереть, а спустя ещё секунду появилось желание разбить кому-нибудь череп. Например, глядящему из угла Дрейку или его соседям. Ублюдки лезли к ним, душили объятиями. При этом хорошо не становилось ни на секунду, еда не лезла в горло, а кулоны словно таяли при попытке схватиться за цепочку, но оставались на месте. При этом совсем не раздражали близнецов, что казалось странным. Потому они решили разглядеть украшения в минуту затишья, когда разум относительно прояснился. Грани сердец переливались алым, словно в свете пламени. За внешней яркостью таилась практически чернильная тьма, чаровала своей тайной. Словно кровь - густая, тягучая, яркая, тёмная. Взгляд цеплялся, задерживался... Это успокаивало лучше всего. Казалось, внутри сердец сидят рыжие парень и девушка: при желании можно было увидеть бесконечно любящее и столь же печальное выражение лица, присущее обоим, но стоило слегка повернуть камень или моргнуть, как фигуры исчезали. Это было долго. Или нет? В подобном состоянии время не воспринималось ими. Прозрачный камень сверкал синими искрами, делая цвет рубина ещё насыщеннее. Красиво. В городе было тихо. Кейли ждала их на пороге дома - переехала из катакомб совсем недавно, когда узнала, что слух не вернуть. Они шли вчетвером, понимая, что не смогут провести каникулы в ином месте. Редкая удача - возможность посещения для здоровых людей и нелюдей крайне строго контролируется и редко даётся. Целых две недели. Две недели тишины, уставших пальцев - говорить только на языке жестов - и ещё раз тишины. Этот город автономен: здесь есть работа - много различной работы, здесь есть кинотеатр - там нет звука, только субтитры, здесь есть школа - всего одна, но огромная настолько, что места всегда есть, здесь есть фермы и офисные здания - чуть непривычные, но они есть, здесь есть магазины - консультант подберёт вам телефон, а после отключит звук всего, либо подключит наушники, хорошие наушники - плохих здесь нет. Сюда не пускают слепых: никакой дискриминации, просто они не смогут общаться с немыми или глухими, не говоря уже о глухонемых. Здесь не ругаются на шум: музыка только в наушниках, а громкость всего остального зависит не от человека, да и звукоизоляция хорошая. Они будут здесь две недели. Вчетвером. Телефон им так и не вернули. Двойняшки посмотрели на вампира с усталым презрением, хотя количество травм, уже не заживающих так быстро из-за плохого питания и своего количества (как и качества, как и частоты появления), несколько подпортило эффект. Кэролайн щёлкнула пальцами. Натаниэль улыбнулся услышанному взрыву. Новый так новый. Чёрная одежда закрывала всё тело. Кулоны были чисты, несмотря на количество пролитой на них крови. Им было пора. “Объявляется посадка на рейс двести двадцать семь до Лас-Вегаса. Пассажиров просят пройти к выходу А-19.” Они не помнили, в какой момент уснули, и это испугало. Впрочем, память тут же подкинула нужный момент - как только сели. Сонно моргая, Нат посмотрел на флуоресцентные лампы над головой. Холодное стекло, к которому Кэр прижалась плечами и затылком, завибрировало. Послышался приглушенный гул реактивного двигателя — по взлетной полосе катился самолет. Стекло перестало дрожать раньше, чем стих рокот. Кэролайн подняла руки. Под её перчатками скрывалась истерзанная плоть, и пальцами она шевелила с огромным трудом. Натаниэль потер глаза руками… Чёрт! Перчатки скрывали бинты, но не смягчали боль. Он огляделся, мягко обхватив пальцами (относительно неплохо функционирующими) бесконечно тонкое и хрупкое запястье сестры. Они сильно похудели. Знакомое состояние. Телефон удалось купить достаточно быстро. Симка скользнула в гнездо моментально - сохранить её было хорошей идеей. Той же фирмы, но другого цвета - серый вместо чёрного - телефон был включен практически сразу. Номер тренера девушка ввела, перенося с пальцем всю руку. Парень поднёс трубку к уху, ставя на громкую связь. На улице было пустынно. Гудки оборвались, но лишь ради автоответчика, так что звонок был сброшен. Следующим набранным номером был... - Чего? - спустя гудок ответила Эндра. - Просто хотел услышать твой голос... - Джостен, придурок, где ты?! - Мы перед аэропортом Южной Каролины. Тут темно, а Клэр не открывает глаза. Я понимаю, что ей холодно, и что проснувшись, она наверняка будет извиняться за доставленные неудобства, но можете нас забрать? - Конечно! - небольшой фоновый шум, и из динамика раздался голос Аарона. Кажется, громкая связь. - Как ты? - Я в порядке. - В каком она состоянии? - Спит. Я спал в самолёте, мы вместе спали в зоне ожидания, теперь она спит на скамейке, прислонившись к моему боку. Мы ждём. И сбросить звонок, убрать средство связи. Обнять сестру за израненные до костей плечи и ждать. Насвистывать мелодию, помогая кошмарам уйти, как делала она для него в самолёте. Улыбнуться при виде знакомой машины и разбудить одним прикосновением. Спокойно пройти и очень осторожно сесть на задние сиденья, стараясь не потревожить раны. Мягко улыбнуться, пропевая про себя извинения, и коснуться руки брата. Понять, что снаружи ждут взрослые. Тренер и врач - логично. Психолог - странно и неприятно. Глубоко вдохнуть и надеть маску. Сдержать порыв свернуться пушистым комочком. Выйти из машины вместе. Сохранить лицо. Удержать маску - улыбку, только чудом не оставив от неё лишь острые осколки. Двойняшки вышли, с трудом удержавшись на ногах. Чёрная одежда висела мешком, бурея множеством пятен непонятного происхождения. Хотя достаточно понятного - кровь и прочие жидкости. Улыбки на лицах казались бы естественными, если бы не ставшая откровенно пугающей худоба. Возможно, они бы рассказали о произошедшем, но сейчас в глубине пустых глаз таилась исключительно настороженность по отношению к взрослым. Пора было раскрывать карты, да? - Травмы? - Эбби была своей. Ведьмой, неглупой и понимающей. Но она спросила вслух, а пальцы немой всё ещё не гнулись. - Мой организм: перелом одного ребра, трещина в трёх, порез до кости в десяти местах, сорок девять открытых кровотечений, пятнадцать ожогов второй степени, дюжина ушибов и гематом, полсотни ссадин. Её организм: сломаны все пальцы на руках и половина рёбер, вырезаны мышцы бедер и плеч, сорок два пореза глубже критического уровня, внутреннее кровотечение, отравление пятью типами ядов, восемьдесят три открытых кровотечения, девять ожогов третьей степени, шестнадцать второй, семь первой, ушиб внутренних органов, множество ссадин, тяжёлое сотрясение мозга. К утру восстановимся, в общем. - Медленно, - рыжее пламя лизнуло лица, больно уничтожая запекшуюся на ресницах и бровях кровь. Женщина мягко улыбнулась. - Уровень истощения? «Будь мы людьми, это было бы сравнимо с месяцем в блокадном Ленинграде.» Глаза смотрели словно в пустоту - их чернота никогда не блестела, а сейчас казалась чёрной дырой. Она же передала через брата весть о скором восстановлении. Что с лицами людей? Удивление, огорчение, страх? Так нелепо: они могут подмечать и расшифровывать малейшие эмоции, но не направленные на них. Любая форма негативных эмоций - это опасность, которой надо избежать всеми силами. Они не встали на колени перед Тецудзи. Может, преклонить колени сейчас? Тем более, перед гневом близнецов это не будет ложью. Но сохранить равновесие на коленях не удалось, а лицом в асфальт спать можно, если вы рядом. Это не угли и не снег, даже не битое стекло и не каменное крошево. Сон слишком заманчив. Тела восстановлены практически полностью. Некрасиво получилось - сами позвонили, пришли и уснули, даже не поговорив. Наверняка накажут. Руки сплетены в замок - пальцы уже в полном порядке. Истощение было помехой, но они умели обходиться без еды. Вернее, аппетита как такового очень часто не было. Они открывают глаза. Сидят где-то на диване(?) - спина к спине, косы Клэр обвивают тело парня, в то время как коса Нила, как и все эти две недели, из высокого хвоста, захватывает шею девушки, спускаясь на грудь и щекоча живот. Пламя и кровь. Ржавчина и огонь. Извечный дуэт, с незапамятных времён бьющийся на одной стороне - стороне победителей. Если сойдутся боевой топор с кинжалом, массивное оружие будет принадлежать не победителю. Поэтому один всегда готов стать исполнителем, а другая - взять на себя умственную работу. Это кабинет врача - они слетают с кушетки, даже не пытаясь распутать волосы, ставшие словно сковывающим нарядом на двоих. Бетси Добсон пытается поговорить с ними - старые, пустые, почти мёртвые взгляды наполняет усталая, практически безобидная злость. Белые пальцы - перчатки сняты, на ней чёрное платье и чёрный шарф, закрывающие весь узор даже в таком его состоянии - проводят по очень бледным - он одет в мужскую версию её наряда. Чёрные глаза на миг прикрываются пышными ресницами, становясь буквально бархатными. Ледяная синева вспыхивает азартным блеском. - Мы сможем говорить с вами, только если вы последуете совету, который получите сегодня вечером. Предсказания забавны. Никакой лжи, что вы. Просто логические выводы на основе уже известной информации, доступ к которой обеспечивает власть. Надо найти близнецов - извиниться, нет, не стоит, они посчитают это грубым или унизительным для них, вы же не хотите сделать больно - они обещали им рассказать. Отдать правду - как окровавленные сердца вырвать из груди: не для себя, для них. Убрать тайну, эту ненужную преграду. Но оставить другую - защитить. На крыше было холодно и ветрено. Клэр плотнее закуталась в одеяло. Нил зажёг сигарету. Знакомые шаги по лестнице послужили им сигналом расстелить плед, затушить сигарету и достать блокнот. Близнецы выглядели сонными - уже светло, значит, утро или день - но не злыми, скорее... пустыми. Двойняшки чуть успокоились, но не особо. Повязки вместе с оружием были осторожно протянуты. Эндра взяла свои сразу, тут же натянув на руки. Аарон немного помедлил, но повторил её действия. Чуть дрожащие от волнения белые руки тут же нырнули под одеяло. Рыжий парень кивнул на плед - говорить не хотелось. Надо было подождать. Ещё сигарету. Ещё снежинку, упавшую точно на перчатки - ярко-алые, отданные Кэти. Ещё вдох. Ещё взгляд - отвести глаза, вы же знаете, почему нельзя смотреть в них - это раскроет душу перед духовным супругом, а пачкать его в подобном не хочется. Но оттягивать не было смысла, верно? Потому привычный пучок (вообще, эти причёски двойняшки использовали для длинных волос так часто, что по ним можно было отличать пол) дёрнулся вверх, стоило челюсти открыться. - Мы же обещали открыть секрет? - тишина и холод, особенно контрастирующий с огненной косой. Вдох, выдох. Вечером Новый Год, а духа праздника нет. Нехорошо. - Спрашивать вы не будете? - Настоящее имя? - девушка была спокойна. - Сложно ответить! Уточни. "В этой жизни? Данное родителями? В первой жизни? То, что мы сами дали себе?" Блокнот был продемонстрирован - перчатки сами собой сменили цвет на белый, как до этого, притворяясь кожей. Она мягко улыбалась. - Эм... - Ну, в этой жизни отец нарек меня “Натаниэль”, мать дала имя “Абрам”. Её мать назвала “Кэролайн”, а отец выбрал имя “Элизабет”. Поскольку меня назвали в честь отца, первое имя мне не нравилось. Она сменила имя потому, что это сделал я. Мы же говорили про самый большой секрет? Мы помним, - белая лилия на ладони, холод металла в маленьких лепестках. - Что именно помните, и почему тогда были упомянуты секреты? - он выглядит уставшим. - Всё. Все тысячу четыреста девяносто девять уже оборванных жизней, - цепочка натянута до предела. - А второй секрет... Лучше по отдельности, если вы не против? Нет, не против. На пледе остаются сидеть Нат и Эн - Кэр просто не может использовать другие варианты имён, отходя вслед за Ааром. Блокнот чуть скрипит под давлением ручки - лучше заранее, чтоб точно осмелиться, не запаниковать, не сорваться. Одеяло не падает только чудом - плечи дрожат, боги, да это смех, причём истерический. Вдох - глубокий и беззвучный - выдох - подавляя желание закричать. Иногда она просто качалась, обняв себя - из распахнутого рта не вырывалось ни звука, но горло потом болело. Не сейчас. Нельзя. Как там брат? Переключить внимание. - Я люблю тебя, - просто говорит Нил. Внутри него что-то срывается в пропасть. - Мне не нужен ответ, просто нужно было сказать. Я все жизни любил одного человека. Тебя. Прошу только об одном: не презирай. Можешь оттолкнуть, обругать, возненавидеть или разочароваться. Я люблю тебя, и буду делать всё, что ты захочешь. Если не хочешь со мной говорить, я пойму. Я всегда любил и буду любить только тебя. Прости. Я пойму, если захочешь прекратить общение. "Я люблю тебя. Ответ не нужен. Этот блокнот теперь твой. Тут разговоры с тобой и о тебе: прочитай полностью, ладно? Прости, что не сказала раньше. Прости, что заставила надеяться на невозможное." Улыбка Клэр устало грустна, словно она вновь умирает. "Прошу только об одном: сообщи о том, что обнаружишь на первой странице, своей сестре. Я пойму, если захочешь прекратить общение. Я всегда любила и буду любить только тебя. Прости." В комнате их ждут. Кевин только вернулся - что-то втирал тренеру и психологу, врать он умеет. Рене мягко улыбается, Рико смотрит с обожанием, но не лезет на руки, хотя явно хочет. Жан поднимает голову со стола - кудри торчат во все стороны. Два лисёнка по-детски осторожно сворачиваются в один клубок на кровати. Спать, какие бы кошмары не посетили рыжие головы. Француз негромко рассказывает, что встретил духовную супругу - человек, глухонемая - и что вампир и ведьма вели себя, как кролики в брачный сезон. Колдун шепчет, что готов рассказать миру о том, кто его отец - это отвлечёт внимание от того, что весь мир узнает о немоте. Вечером надо проснуться, чтобы не проспать Новый Год. В конце концов, они не настолько эгоистичны, чтобы желать чего-то или на что-то надеяться. Блокнот был толстым. Листов пятьдесят, вряд ли меньше. Близнецы заперлись в комнате, включили свет - Ники куда-то ушёл. Аарон перевернул обложку, прочитал текст на первом листе и замер. Эндра заглянула через плечо и тоже застыла, словно не в силах поверить в увиденное. "Здравствуйте, я хочу сделать заказ. Один большой латте с максимальным сахаром, шоколадным сиропом и маршмэллоу для Эндрю и один большой эспрессо без сахара для Аарона. Извините, что вам пришлось прочитать весь этот текст, но я немая. Сдачи не надо." Каждый день. Каждый день на обеденном перерыве они получали свой любимый кофе в одном и том же кафе. Каждое утро такой же кофе, только гораздо вкуснее, ждал их на столе. Для каждого разговора она пользовалась блокнотом или... Чёрт, язык глухонемых! Но разве это повод прекращать общение? На остальных страницах были разговоры, хотя несколько были полностью исписаны извинениями - на одной такой бурела капля крови, другая явно была закапана слезами. На листах не был пробелов между словами - казалось, она писала это бесконтрольно, словно бормоча. Бесконечные "Простипростипростипростипростипрости" или "Извиниизвиниизвиниизвиниизвиниизвини": неясно, какой именно смысл вкладывался в "Sorrysorrysorrysorrysorrysorrysorrysorrysorry". Он чуть не подскочил, обернувшись на сестру. Та протягивала книжку в мягком переплете - кажется, лежала такая на столе, когда они зашли. На раскрытой странице был показан жест, обозначающий слово "sorry". Эти движения они видели часто - немая, чёрт возьми, реагировала так на что угодно. Если так подумать, её руки часто останавливали - не могла остановиться сама? Всё это очень странно. Они сели ближе, вчитываясь в блокнот. Затем, осторожно закрыв и отложив его, переключили своё внимание на книгу. Это определённо необходимо знать. Макс болтает ногами, тщательно регулируя нажим карандаша. Он поглощён рисунком настолько, что не видит ничего вокруг. Бетси смотрит на него с каким-то подозрением: не хочется говорить с подругой о чём-либо, о чём они беседуют обычно, в присутствии ребёнка. Рано ему такое слышать. Оливия улыбается зло, глядя прямо в глаза коллеги. Она знает, что надо сказать, что надо отдать. Это несложно. - Так о чём ты хотела поговорить? - О двух ребятах из моей команды. - А как же врачебная тайна? - вот лично ведьме на неё не плевать, она получила работу в хорошем месте. Заколка таит в себе острый нож, ухмылка скрывает презрение к коллеге. Пчёлка не виновата в своём непонимании: её нужно ткнуть носом. - Я не о том, - очки слегка бликуют, снятые. Взгляд чуть близорук и потому беспомощен, хотя лицо собеседницы она видит чётко. - Они какие-то... Сломанные. Им обоим нужна помощь, но они меня не просто отталкивают, а буквально прячутся за рвом. - Ты выбрала неверное слово. Они мёртвые, пустые. Так? - растерянно-недоуменный кивок. - Это всё потому, что ты человек. Впрочем, дам тебе совет: выучи. По столу скользит небольшая книга. По языку жестов. Би надевает очки, берёт книгу и смотрит беззащитно-удивлённо. Оливия улыбается мягко - Макс трогает руку, показывает рисунок, кладёт лист изображением вниз и вываливает на неё всё, двигая руками крайне быстро - тараторя, по сути. Ведьма улыбается. - Конечно, - губы, слегка затемнённые помадой, чётко артикулируют, - только сам, хорошо? Ребёнок протягивает листок - Добсон берёт его, даже не осознавая. На чёрной бумаге белым карандашом её портрет - словно живой. И подпись: "Я не знаю, о чём вы говорите, но вы очень красивая." - Мой брат глухонемой, - девушка треплет мягкие пряди цвета воронова крыла. - Перестань уже кошмарить моё начальство. Не все могут говорить. Если ты не знала, немые, обладающие слухом, чаще всего расценивают написание текста вручную как унижение или обязательство. Одно дело сказать, написать же означает нечто иное. И языки мира советую подучить. Ты говорила о девушке с огненными волосами и парне с гривой цвета крови на ржавчине? Они знают более семи тысяч языков. Учи языки. Это совет. А нам пора на самолёт: праздник проведём в новом доме. Там хорошо. И школа, подходящая ему, рядом. Психолог Пальметто молчит. Яркая лиса тыкается носом в лису тёмную, и рыжие тени мелькают в ночь. Возможно, вторая обязательная беседа пройдёт не так плохо, как первая. Возможно, отношения с любимыми людьми не станут хуже. Возможно. Белые лилии бликуют, полускрытые шерстью. Неправильно - помнить всё в момент рождения. Правильные Древние Души иные: живут как обычные люди, а потом почему-то вспоминают. Стресс, флешбеки - и всё равно, они хотя бы первое время не помнят. Не помнить очень хорошо: когда не помнишь, не просчитываешь вариации - о них просто не знаешь. Они бы хотели так. Зависть поднимается удушьем. Не стоит портить праздник.