***
«У жизни просто отвратительное, извращённое, гадское чувство юмора,» — делает вывод Хан в свои пятнадцать. Мама что-то радостно щебечет про внуков, истинную натуру и даже не гнушается назвать своего сына «наконец-то нормальным». Вокруг мельтешат почти незнакомая тётя через пятое колено и левый локоть, что зашла рассказать про залетевшую от любовника соседку, и крайне флегматичная старшая сестра, которая живёт с ними после недавнего развода, читай как, величайший позор их семьи. Наверняка у неё из-за лишней суматохи раскалывается голова. Вчерашняя ночь, проведённая на кухне с бутылкой и всепожирающим одиночеством, всё-таки даёт о себе знать. Но даже в таком состоянии Мия умудряется поддерживать женщин, этот гомон, фальшиво улыбаясь и выдавливая из себя поздравления. «Омега». Джисон лишь проглатывает сухость во рту, накатывающую тревожность и желание выбежать из этого дома. Принимает слова, которые должны вообще-то радовать, и кивает как болванчик, чтобы не показаться странным, даже если не воспринимает ни единого слова. Сердце гудит где-то в горле, плавиться от резко поступившего жара, горит в груди, болит как задетый нерв. Женщины решают достать, припрятанную хозяйкой дома, бутылку полусладкого шампанского, чтобы отпраздновать становление младшенького «настоящим омегой». Они без конца смеются и пошло шутят, кто-то рассказывает о своей первой течке, уходя немного не в ту степь с каждым выпитым бокалом, уже описывая чуть ли не в красках первый секс, в то время как сам виновник торжества смотрит на свой нетронутый, почти полный. Как и он разочарования. Сидит в кресле, напротив дивана, на котором как раз и расположились остальные, и отчаянно щиплет кожу на худенькой кисти с выглядывающими костяшками, лишь бы не расплакаться, не поддастся накатывающей панике. Иначе он не переживёт ещё одних маминых криков, особенно перед сестрой и этой тёткой. Родные празднуют его становление омегой, в то время как всё, что хочет сам Джисон — покинуть собственное тело. Не верится. Он — омега. Омега. Господи, да его даже не столько тошнит от бесцеремонности взрослых, сколько от самого себя. Таких как Джисон в обществе, где процветает культ истинности, предназначений и видимой невооружённым взглядом стратификации по половому признаку — презирают. Считают неправильными, сломанными, эгоистами, и пытаются «исправить». Если он омега, то его предназначенный — альфа. Но проблема в том, что Джисон не любит альф. Он их буквально боится. Всю свою жизнь он свято надеялся и верил, буквально ощущал, что будет бетой. Сердце так подсказывало ему, то самое, сейчас сгорающее. На них почти не давили, не презирали и ничего не ожидали. Да, считали неполноценными, но беты всё же были свободными. Свободными в выборе партнера, свободными от обязательного деторождения, свободными от истинности. Никакого предназначения, гона или течек, запахов, феромонов. Они не были обязаны рожать, терпеть болезненную сцепку, метки на шее. Не обязаны были раздвигать ноги, когда у альфы гон. Никакого сексуального и репродуктивного насилия. И самое отвратительное — общество настолько это нормализовало, что сами омеги считали так же. Сложно доказать факт насилия, когда феромоны затуманивают голову обоим и те, словно животные, набрасываются друг на друга. Сложно доказать, что вообще-то не хотел, чтобы тебе раздирали шею зубами, оставляя метку принадлежности, и грязно имели прямо за углом жилого дома возле мусорных баков, просто потому что предтечная омега особенно вкусно пахнет. Синяки и гематомы на бедрах в порыве страсти не считаются актом насилия, если опьянённое чужим запахом тело щедро вырабатывает природную смазку. И никому не скажешь, что всё твоё существо, то самое, что рациональное, молило о пощаде. Никто не поверит, если будешь жаловаться, что было не по обоюдному. Ты ведь предтечная омега. По определению не можешь не хотеть. Полицейские такими заявлениями подпирают ножку качающегося стола. Ведь все знают — против природы не пойдешь. Хочешь жить без насилия? Сцепись с кем-то, оставьте друг на друге брачную метку и заведите детей, дабы твой запах больше не был таким привлекательным для других, приобрёл более успокаивающие нотки, не кричал по всем углам о том, что тебя нужно отодрать, не предавал тебя опасности. Не хочешь? Не жалуйся.***
Хан счастливо улыбался, чувствуя невероятное облегчение, когда в обещанные двенадцать никакой течки не появилось. Зато мама била в колокола, таская любимого сыночка по всевозможным в городе врачам. «Мы ничего не можем сделать в такой ситуации. Вам остается только ждать. Организм у всех устроен по-разному.» Ещё через два года, кажется, тот же врач пожимал плечами и просил сгорающую из-за горя матерь смириться с сущностью мальчика, пока сам виновник весело покачивал ножками, сидя на кушетке, кусал внутреннюю сторону щеки, дабы не выдать своё всепоглощающее счастье. Потребовалось немало времени для того, чтобы Хан привыкла к мысли, что никакого молодого и успешного альфы на пороге дома ждать не стоит. И что больше никто не смоет следы позора с их семьи, к счастью городских сплетниц. Те с удовольствием обглодают эту тему еще раз, вкушая новые подробности, словно стервятники, поедающие мертвечину. Конечно, ведь вряд ли здоровый альфа, с хорошей репутацией, прошлым и перспективами, захочет связаться с неполноценным, у которого даже природного запаха нет. Про детей уж тем более стоит забыть. Понятно почему сейчас, спустя год, она напивается от счастья назло сыну. Под шумок Джисон покидает гостиную, чтобы наконец дать волю эмоциям. Очень быстро подушка сыреет. В ней же он топит крики боли, отчаяния и ненависти к себе. Он омега. Омега, что родился в мире, где царят предрассудки, стереотипы и сказки о предназначенных. В мире, где процветает культ отношений истинных — альфы и омеги. В мире, где не существует сексуального насилия. «Всё что естественно, то не безобразно». Ведь их тела — тела альфы и омеги, по умолчанию хотят друг друга. Какое тут сексуальное насилие?***
Школьные годы — которые взрослые, старательно закрашивающие седину — называют лучшими в их бренной жизни, неспеша тянутся, оставляя после себя лишь горькое послевкусие опустошения, нервирующий страх за неизвестное будущее, несоизмеримых размеров усталость и… Ли Минхо. Минхо, что, переехав из Японии, перевелся к ним лишь на последнем году обучения, за несколько месяцев до выпускных экзаменов. Несмотря на не самый дружный коллектив, держался молодцом, как при представлении перед классом, так и когда новоиспечённые одноклассники дразнили его за маленькие рубцы на лице — последствия многолетней борьбы с акне. Минхо, что сторонился всех, держась как можно дальше от забот класса, отдавался всецело учёбе, как будто за этим и приходил в школу. Юноша не был отличником, ботаником или задротом, вовсе нет, просто выполнял всё, что от него требовали учителя, и вообще-то не только от него, благо времени на это у него было вагон и маленькая тележка, ведь отвлекающих факторов как таковых не существовало в его пузыре отстранённости и одиночества. Пристально наблюдавшему за ним все эти дни Хану стало понятно, что новенький точно не страдает завышенной самооценкой или брезгливостью по отношению к классу. Тот охотно принимал помощь, благодарил тут же, однако сам на контакт первым никогда не шёл, оставаясь неприкосновенным, что, конечно, вызывал нездоровый интерес у Джисона. Наверное, виной тому была стеснительность Ли. Юноша подумал, что это и многое другое ещё предстоит ему узнать. Ещё более интересным казалось то, что Джисон не мог распознать вторичный пол нового одноклассника. Спасибо дурной головушке, он не мог определить запах. Точнее, он слышал его, но слабее чем другие омеги и альфы. Однако, Хан готов поклясться, этот парень не пах совсем, да и комплекции был небольшой, скорее, средний, уж точно крупнее среднестатистической омеги, но меньше такого же альфы. Да и учитывая его излишнюю молчаливость и абсолютное отсутствие интереса к чужим запахам, можно было смело заявлять: перед Джисоном предстал бета. Решив перестраховаться, Хан спросил одноклассницу, что сидела позади, чувствует ли та запах Ли, на что получил вполне ожидаемый отрицательный ответ. И как бы чудесно ситуация не складывалась, юноша всё же решил далеко не заходить со своим любопытством. Только знакомство. Никакой дружбы.***
Недолго поразмыслив, Хан решает прилечь. Набитый живот всячески сопротивляется сидячей позе, поэтому прикинув в голове свой список дел и прекрасно осознавая, что несмотря на то, что пунктов там достаточно и уже довольно-таки давно, всё равно не собирается что-либо выполнять из-за недостатка желания и сил, без зазрения совести ложится на мягкую кроватку, сминая собой покрывало. Не успевает Джисон выбрать, что же за видео хочет посмотреть, как в комнату бесцеремонно входит разгневанная мать. Пряча лицо за экраном, юноша закатывает глаза. Ему уже скоро восемнадцать лет, но мама по-прежнему не может принять и осознать, что он взрослый парень, нуждающийся в личном пространстве. Об этом не может идти и речи, когда женщина буквально, не стесняясь сына, открывает дверцу маленькой прикроватной тумбочки и достаёт оттуда стеклянный бутылёк. — Это что? — держа в руке склянку, шипит сквозь сжатые зубы женщина, закидывая кухонное полотенце себе на плечо. — Таблетки. Зачем ты спрашиваешь? От изумления Хан сковывает на секунду. Джисон наблюдает за тем, как мама смыкает безмолвно губы, в попытках издать хоть какой-то звук. Очевидно, она не ожидала такой наглости от своего ребёнка, который почему-то не спешил прятаться по всем углам или хотя бы покраснеть от стыда. Наоборот, юноша лишь серьёзно смотрел ей в глаза, искореняя истерику женщины ещё в зародыше. — Это подавители, Джисон. И ты их пьёшь, — она продолжала держать в руках лекарство, гневно сжимая пальцами стекло, будто желая сломать. Во взгляде читалось то же самое, однако никаких попыток Хан не делала, потому что знала, что это бесполезно. Если подростку будет нужно, он вновь их купит в аптеке у дома. Этого мусора там было бесконечное количество. — Я в курсе. — Зачем? — Потому что я не хочу, чтобы кто-то слышал мой запах. Не хочу быть куском мяса для других, не хочу чувствовать их, — Джисон встаёт с кровати, чувствуя как недавно съеденный ужин подступает к горлу. — Идиот. Ты не можешь изменить свою природу, а таким образом лишь травишь себя. — Ага, идиот. Я сам разберусь со своим собственным здоровьем. А внучат ты всё равно не дождёшься, мам, так что можешь спокойно выдыхать, тебе не за чем так переживать за меня. Твоя мечта о солидном зяте так и останется мечтой, а я всё равно уже скоро съеду. Джисон так и не смог понять, когда женщина успела замахнуться, но едва он успел закрыть рот, как ощутил жгучую пощёчину. В секунду мир замер, а тишину разбавил стрекочущий в ушах пульс. Когда глаза сфокусировались, после опавших слёз, он сумел разглядеть пылающую яростью женщину, чьи ноздри расширились из-за частого дыхания, а грудь опадала и вздымалась. Она что-то говорила, но подросток уловил лишь последнее: —… ты можешь как угодно портить своё здоровье. Но ты такой неблагодарный сукин сын, другие бы отдали всё, чтобы оказаться на твоём месте! — хлопнув дверью, бета вышла из комнаты сына, а чуть позже и из дома. Послышался скрип половиц. В комнату заглянула сестра, которая пожаловалась на излишний шум. Взглянув на плачущего брата, Мия лишь грустно усмехнулась. — Это было ожидаемо. У неё ведь столько планов, мечт, а ты отличный инструмент. Сам знаешь, — и, не дождавшись ответа, она ушла на кухню, судя по шуму кипящего чайника. В секунду Джисон перестал что-либо ощущать, вновь ложась на кровать и отворачиваясь лицом к стенке. Слёзы не идут, даже если постараться выплакаться, чтобы было легче. В голове тишина. Он снова достал телефон, чтобы наконец заняться тем, что хотел, отвлечь себя, как тот, оказавшись в руках, завибрировал, высвечивая уведомление. Сохи снова записала кучу голосовых, которые Хану придётся слушать больше получаса, тратя всё оставшееся свободное время. А после давать тысячу советов и рекомендаций подруге насчёт её токсичных отношений, лишаться которых она была не согласна. Как же Джисону всё это дорого.***
Сам от себя не ожидая подобного альтруизма, Джисон целиком и полностью взял новенького бету под своё крыло. И если поначалу Минхо лишь хмурился в замешательстве, когда ни с того ни с сего едва знакомый одноклассник, чьё имя он даже не мог точно вспомнить, приближался к нему в коридорах или в кабинете по окончании урока, подсказывая куда идти, и именно в те моменты, когда он действительно был в растерянности, то после, видимо, окончательно смутившись такого пристального внимания к своей персоне и необычайного радушия от странного паренька, что оказывался рядом когда нужно, меньше чем через неделю Ли нервно сжимал в руках портфель, стоя у парты Джисона, место рядом с которым всегда пустовало. Честно? Хан был в восторге от того, что смог растопить кого-то настолько отстранённого. В голове он поставил галочку и следом же записал следующий пункт. Совсем чуть-чуть, узнать какой же этот Ли Минхо и что скрывается за его маской. Чисто из-за жрущего внутренности черепной коробки любопытства. После чего они предсказуемо останутся лишь одноклассниками, максимум, соседями по парте. Джисон всё равно ничего не может дать бедолаге, каким бы он ни был интересным. Все его силы уходят на то, чтобы каждый день хотя бы вставать с кровати, делать какие-то абсолютно скучные и рутинные дела, по типу уроков или общения с неприятными людьми, в том числе с родными. Друзья давно смирились с тем, что Хан как бы есть, но его и как бы нет, смирится и Минхо. Вот только до дружбы не дойдет, он надоест Джисону уже через пару дней, потому что окажется ровно таким же как все другие люди. Человеком со своими проблемами, загонами и жаждой к любви, вниманию и состраданию, что, конечно, может удовлетворить Хан. Это его миссия — спасать сердца и психику покалеченных людей, быть подушкой для слёз, вот только уже тошнит и не хочется. Потому что начнёшь — не сможешь остановиться. Не надо. Он изначально обозначит границы и они не будут заходить куда-то дальше, чем обычные одноклассники. И, конечно, Хан убирает свою сумку с соседнего стула, безмолвно приглашая одноклассника сесть. С того дня ребята всегда были вместе, что заметили как учителя, так и одноклассники. Обнаружив общие причуды в мировоззрении, они раскрылись друг другу лишь больше. Что стало неожиданностью для Джисона, потому что он не ожидал встретить кого-то, кто в подростковом-то возрасте будет обсуждать что-то помимо проблем в отношениях, учебе или поступления. Такое ощущение, будто время останавливалось, стоило им уйти в какие-то философские раздумия, словно они смотрели на всё со стороны, а не варились в этом. Было так легко глотать этот свежий воздух. Если сегодня они обсуждали концепт времени, то завтра ограниченность в желаниях человека или масштаб влияния общества на мышление каждого. Парни обожали тот факт, что несмотря на то, насколько спонтанной будет мысль, независимо от контекста или времени, другой беспрекословно её развивал, да с таким усердием, будто это действительно что-то важное, что-то, что откроет им глаза на устройство мира. И неважно, сколько часов они тратили на обсуждение, как много осознали и какие завесы для себя открыли, всё равно это забывалось в следующие полчаса за разговором о вышедшем недавно аниме в жанре романтика. Тут же забывались и все секреты мироздания, стоило ребятам начать обсуждать любовную линию главных и второстепенных героев. Конечно, чисто чтобы посмеяться, они совсем подобное не любили. Так и пришли к выводу: влияние общества настолько велико, что даже если раскрыть злой умысел — ничего не изменится. Джисон честно не успел понять, когда они успели сблизиться настолько, что он всё своё время, которое не мог уделить давним друзьям, разбазаривал на какого-то едва знакомого смышленого паренька, но успокаивало то, что граница между ними всё же была. Они оба не были фанатами соцсетей, попросту не имели на них ресурсы, да и не видели смысла, предпочитали личные встречи. Именно поэтому, после школы подолгу сидели в гостях друг у друга. Минхо вообще один раз пришёл на ночёвку, и они бесконтрольно болтали день и ночь обо всём и ни о чём одновременно, что, в принципе, было несвойственно ни одному из них. Это было странно, ново. Однако благодаря тому, что время на такие встречи, не считая школы, было не много, они всё умудрялись обходить статус друзей. Хотя на своих нынешних Джисон тратил куда меньше времени, да и Минхо, чего таить, тоже. Наверно, причина была в отсутствии каких-либо обязанностей или ожиданий друг от друга. В ощущении полной свободы. Они просто проводили время вместе, потому что оба в этот момент хотели. Но если бы в один день, например, Джисон, хотел бы сидеть один, Ли бы не спросил бы что не так, не стал бы пилить, как это делали друзья, не лез бы в душу. Не потому что не имел на это никакого права, не потому что в душе таил обиду и прикрывал всё улыбкой беззаботности. Ему просто не нужен был Джисон каждую секунду. Да в принципе не нужен, что давало другому такой большой простор для действий. Хан и не представлял, насколько может быть хорошо с кем-то в моменты искреннего желания, а не всегда, когда хочешь и не хочешь из-за выдуманного статуса. Вот они и не выдумывали, никаких статусов или правил. Ловили момент. И, к слову, Джисон никогда так сильно не наслаждался человеком, общением с ним. Тем, что мог сказать Минхо «нет» без лишних мук совести, тем, что мог не быть рядом двадцать четыре часа в сутки, потому что так положено, тем, что мог вообще не быть рядом и никто бы не спросил. Не нужно было проходить все эти этапы сближения по типу рассказов о себе, своих проблемах, страхах, детстве, выслушивать другого, а после на правах слушателя разгребать всё и быть рядом в моменты истерик и слёз. Можно было просто быть. Или не быть. Потому что хочешь или не хочешь. Ли же, находясь в комфортном для себя окружении, наконец-то полностью забыл о какой-то застенчивости. Если первое время он был слишком настороженным, привыкший из-за множества переездов быть белой вороной, то в последствии, ощутив необычайную отзывчивость и бескорыстное дружелюбие от новоприобретенного знакомого, неожиданно даже для себя, потеплел и раскрылся. Первый занимал им места — потому что приходил в класс раньше всех — смело шутил о чём-то странном и неуместном для других, громко смеясь от ответных, таких же глупых подколов — мир не имел значения, когда рядом был один понимающий человек. Иногда, когда в кабинете химии тушили свет, включая шумный проектор, он двигался чуть ближе, укладывая голову на костлявое плечо «бельчонка», не отрывая глаз от презентации. Наверное, не замечая, как хихикали за их спинами одноклассницы, а может просто делал вид, что не замечает. Джисон тоже не хотел. «Друг» был странным. В один момент он держался ледяным принцем, которому чуждо само слово «тактильность», в другой же вытворял подобную хрень, выбивая из Хана воздух. Казалось, он как кот, мог в моменты особого настроения ластиться, подставляясь под приятные, неловкие прикосновения, названия которым они тоже решили не давать. Зачем? Это всё равно мимолётно и не будет иметь никаких последствий. У них нет ни какого-либо статуса, ни обязанностей или правил. Именно поэтому сейчас, когда момент был настолько сокровенным, редким, Джисон предпочёл вовсе не дышать, лишь бы не спугнуть. Насладиться этими минутами, ведь вскоре Ли надоест, шея затечёт, и он вновь отстраниться и просто положит подбородок на сложенные руки, не отрывая взгляд от презентации. Однако сегодня этого не произошло. Вопреки положенному, юноша придвинулся лишь ближе, обвивая предплечье застывшего Хана, и довольно прикрыл глаза, удобнее укладывая голову. Что-то в груди перевернулось, с грохотом высыпалось, Джисон настолько громко и отчётливо ощутил это волнение, некие метаморфозы внутри себя, что дёрнулся, заставив сонного одноклассника разлепить глаза.***
Вибрация телефона с оповещением о низком уровне зарядки начинала выбешивать. Хан по-прежнему втыкал в стенку, пытаясь найти более-менее подходящие половинки, но все, как назло, были абсолютно индивидуальными и не сходились вместе в идеальную картинку единого целого. И Джисон не мог на них злиться, это было так похоже на его жизнь. Он тоже мало кому подходил хоть наполовину, а чтобы с кем-то слиться — вообще нет. Есть всё-таки некая романтика в криво приклеенных обоях с неправильным подгоном. Только телефон бы не мешал медитации своими звуковыми волнами, и жизнь была бы немного сносной. И после очередной порции беспочвенной дрожи гаджета, юноша наконец не выдержал и взялся за него, разблокировав экран. Однако вместо горящего красным уведомлении с жалкими процентами, он увидел другое. Заявку в друзья от неизвестного аккаунта с левым именем и картинкой, скачанной из интернета. Прилагалось и сообщение: «Если что, эт я. Минхо. Не помнишь, что задали по инглишу?» Кажется, только что они преодолели какую-то метку сближения, и Джисон не совсем уверен, что ему это не нравится.