Новый день принёс новые эмоции.
И хотя вспыхнувшие ярким пламенем страхи за ночь никуда не ушли, благодаря стараниям настоящих друзей, их удалось на время притупить. В голове то и дело внезапными вспышками появлялись нужные мысли и, кажется, даже что-то похожее на план: как подойти к Владимиру, как завести с ним разговор и снова надавить на его несносное высокомерие. Умом девушка понимала, что в прошлом играя на вторых ролях с нынешним соперником, получала перед ним неоспоримое преимущество. Упускать его – глупо, им нужно было только пользоваться. Однако было в этой прекрасно раскрученной цепочке одно слабое звено. Настолько уязвимое, что перед ним у неё не было ни малейшего преимущества. И имя ему было Петр Сергеевич. Неизученный соперник, великолепный стратег и хладнокровная машина, подминающая всех под свои желания. Соперничать с ним… для Нинель было невыполнимой задачей, не признавать этого значит определять себя законченной дурой.Они в разных весовых категориях – это очевидная истина.
Ставить таких бойцов в спарринг – самоубийство для одного из них.
Только вот без помощи Петра Сергеевича выплыть из «болота» у Нинель просто не было шанса.
Она это понимала и также осознавала то, что сейчас главным было с снова не скатиться в панику. В таких делах, как уже успела убедиться Нинель, подобные хаотические реакции вели к поражению, поэтому в данный момент просто нужно было подготовить себе трамплин для прыжка и прийти к внутренней гармонии. Спокойствие и только спокойствие. Всё, согласно плану, без лишней суеты и мнительности. Сначала разобраться с домом, потом с учёбой, потом с работой. Поэтапно. Впрочем, красиво и слаженно, как и ожидала Нинель, получилось только на бумаге. С остальным же появились вопросы, сопряжённые с тяжелыми дебатами. Фактически не сдвигаемым с пути камнем преткновения стал переезд Нинель в общежитие. Прийти к решению о переезде в общагу в кругу Эмира и Алёны, конечно, было легко, только вот убедить в этом родителей едва ли представлялось возможным. Как ни крути, несмотря на свой возраст и наличие работы, Нинель так и не смогла почувствовать себя окончательно отделённой от родителей единицей. Внутри неё клубился страх перед ними, перед их мнением и словами. Любые свои действия Нинель невольно оценивала сначала с их позиции, а потом со своей. Что они подумают? Что скажут? Достаточно ли этого? Однако в этот раз, несмотря на неугасающие страхи и метания в дебрях сознания, рвать нужно было резко и бескомпромиссно. Выбора не было, а об её ментальном комфорте речи вообще не шло. Иронично, что в прошлый раз она до последнего пробовала угодить всем: ничем хорошим это не закончилось. Вернее, закончилось истерикой в мокром платье и опустевшей электричке. Кто знает, если бы не Эмир, размышляла бы она сейчас обо всём об этом или уже нет… В глубине души Нинель знала ответ, но признаваться самой себе в слабости никогда до конца не умела, разве что в разговоре с родителями, кроме признания собственной беспомощности, ей не оставляли другого выхода. К сожалению, сам факт этого, действительно, много лет оставался правдой. Разговор об общежитии исключением не стал. Хаотичные перемещения отца вместе с громкими криками заставляли сотрясаться квартиру и навевали воспоминания о детстве. Каждый раз, когда мнение маленькой Нинель звучало в доме особенно громко, стороны баррикад выстраивались до идеального верно. Противоборствующие ораторы и уступающий народ. Умение получить власть и использовать её на полную мощь на редкость «нужная» в воспитании вещь. Порой до мозга костей подсознательная. - Какая общага?! Тебе дома, плохо? – на повышенных тонах орал отец, продолжая ходить из угла в угол по квартире. – Я сказал – нет! Ты остаёшься дома – точка! И заканчивай уже. Ещё не хватало. Свободы захотелось? А потом что?! В подоле принесёшь? У тебя учёба! Закончишь универ и на все четыре стороны! Всё! - Пап, я… - девушка сжала кулак и через силу, преодолевая себя, посмотрела в замутнённое гневом папино лицо. Его фактически перекосило, оно до безумия покраснело, а глаза неестественно расширились, как у хищника перед прыжком. – Я поживу там какое-то время, тем более… Повода мне не доверять я не давала. Я устала мотаться от универа на работу, а потом ещё через полгорода домой. Общежитие – самый удобный вариант. Девушка говорила уверенно, но чувствовала, что все её слова сейчас пролетают совсем мимо родительских ушей. Для них мысль об общежитии слишком плотно была сопряжена с пьянками-гулянками, внезапной беременностью и уходом из института. В своё время одно только разрешение раз в месяц ночевать в общежитии далось Нинель боем и пачкой успокоительных, которыми она глушила боль от бойкота и молчаливой агрессии. - Увольняйся, значит, или я сам буду тебя забирать, - продолжался нескончаемый крик. Девушке казалось, что ещё немного, и от раздражения отец просто её ударит. Когда он подошёл особенно близко, иррациональный страх в груди дочери вспыхнул с особенной силой. Она инстинктивно вздрогнула и задрожала. – Всё! Хватит! Не приседай мне с этим на уши! И без тебя есть, кому трепать мне нервы! Последовал суровый взгляд, привычный резкий бескомпромиссный тон, однако в этот раз отступить девушка не могла по ряду причин. Наверное, если бы могла, то отступила сразу. В таком гневе она очень давно не видела, кажется, с того момента, как поделилась желанием учиться в другом городе. Нинель взяла паузу, серьёзным вдохом набрала в грудь воздуха и мысленно сжалась, готовясь к худшему. Ей всегда было сложно отстаивать свою позицию и ругаться с близкими людьми. Обычно она всегда уступала или почти полностью прогибалась под них, каждый раз было примерно одно и тоже: «Хорошо, если переживаете, никуда не пойду. Всё, ладно, не кричи». Только вот в этот раз девушка просто физически не могла включить заднюю: не из-за своей возросшей психологической стабильности, а тупо из-за гнёта обстоятельств. - Нет, - дрожащим с непривычной интонацией непреклонности голосом перебила вопль отца Нинель, тут же защищаясь и скрещивая руки на груди и фактически. Она вжалась в угол комнаты и в последней надежде искала взгляд матери, которая, как она надеялась, ее поддержит. Правда, веры в этом было мало . – Я решила, я переезжаю в общежитие. Так будет удобней. У меня есть возможность жить рядом – почему я не могу ей воспользоваться? Мать, до этого времени подозрительно молчавшая, на этот раз опасливо прищурилась, поймав взгляд Нинель. Она обычно никогда рьяно не спорила с дочерью, считая это бессмысленным и предпочитая применять одну из своих беспроигрышных тактик. Нинель уже по хитрому взгляду знала, что задумывает осуществить мать и вовсю морально готовилась прочувствовать на себе её давление. - Хорошо, я не против твоего переезда, но…на что ты будешь жить? – уточнила женщина наигранно дружелюбно, только вот едкий смешок выдавал мать с головой. Она старалась говорить спокойным менторским тоном, однако скрыть то, как в её голосе клубится недоверие вместе с брезгливостью, было женщине не под силу. – У нас с папой нет возможности помогать и лично обеспечивать твои хотелки. Да и… давай честно, ты никогда не жила в общежитиях и сама с перебитым хвостом прискачешь оттуда назад, сверкая пятками. Ты же ничего по дому делать не умеешь, а там график: уборка, готовка… Я, конечно, отпущу, но сама же прибежишь с криками: спасите, помогите! Мама, как включить газовую плиту? Или, мама, что делать, я, кажется, спалила кухню, залив в кипящее масло воду, чтоб всё остыло? Поверь, тебя выгонят оттуда с позором, заставив платить штраф… Так что иди, если хочешь. Женщина писклявым голосом изображала предполагаемые вопли дочери и откровенно смеялась над «бытовой инвалидностью дочери». Она видела, что спесь и уверенности дочери в своём решении мгновенно поубавилась. Нинель стала невольно часто сглатывать, видимо, стараясь прокрутить в голове достойный ответ. Заметив вдобавок и то, как обречённо дочь цепляется взглядом за предметы вокруг, мать уже мысленно праздновала победу. Она хорошо знала своего ребёнка – нужно лишь хорошо надавить на болевую точку – дальше Нинель сделает так, как ей говорят. Тем более что все упрёки были справедливы, и женщина это знала, как никто другой, поэтому и била в это самое уязвимое место, причём, делала это просто с садистским удовольствием, наблюдая за «жертвой». Нинель никогда не умела сопротивляться, и в такие моменты мать чувствовала тайное превосходство и безопасность. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, потому что дочь ещё с детства полностью потеряла веру в то, что хоть на что-то способна и что-то вообще может.Она и не могла. Ничего без своей семьи.
- Я научусь, - с плохо скрываемым волнением в голосе выдала Нинель, вырываясь из дуэли взглядов. Её руки уже начинали трястись, настолько, что сжать пальцы в кулак становилось всё нереальней и нереальней с каждой секундой. Ощущение полнейшей беспомощности и страха накатывало, словно цунами. Девушка, словно бы против воли возвращалась в детство, где у неё каждый раз отнимали ножницы, говоря, что у неё так никогда и не получится вырезать круг и лучше дать сделать это маме, чтоб не опозориться в школе. – Другие могут, и я смогу. Почему нет? Женщина покачала головой, и в этот момент Нинель снова почувствовала, как её решение начинает колебаться. Стало неуютно, и где-то внутри что-то отчаянно тарабанило, мешая нормально дышать. Со стороны она напоминала себе больную с нервным заглатыванием воздуха и трясущимися руками. Противостоять пассивной агрессии Нинель оказалась физически неспособно, тело начинало подводить разум. - Я смогу, - в перерывах между приступами шептала девушка, стараясь себя успокоить. Получалось плохо, но она отчаянно пыталась, раскачиваясь из стороны в сторону. Так говорили её друзья: она сможет, сможет, сможет. Пусть и не сразу, но всему научится, как учатся другие. – Я смогу… Смогу… У других получается, и я смогу… Нинель раскачивалась из стороны в сторону, как заведённая. Девушка говорила так громко, будто бы пыталась перекричать бьющие в разум слова матери. Она старалась внушать себе, что это ничего не значит: у неё нет выхода. У неё получится приспособиться. Мама ошибается, а она права… Голос с ледяной интонацией вырвал Нинель из самовнушений. И хотя она старалась не смотреть в глаза женщине перед собой, при столкновении взглядов, ей стало по-настоящему страшно. Во взгляде матери сквозило недовольство и разочарование. То, от чего Нинель всегда старалась убежать или получить в любом другом месте самый дорогой приз. - Сумку соберёшь сама, - флегматично ответила мама на панические «самозаклинания» дочери, решив прекратить этот фарс. Она встала из-за стола, хмыкнула и пошла комнату, чтобы вытащить сумку. Демонстративно бросить её под ноги Нинель труда не составило. – Только потом не надо приходить и жалиться! Едва сдерживаемый всхлип Нинель стал в этом разговоре последней точкой. Уйти в тот же день стало невероятным моральным испытанием. Вероятнее всего, если бы не необходимость, привязавшая её договором к Петру Сергеевичу, девушка так бы и не смогла этого сделать. Внутри она всё ещё не была достаточной сильной и взрослой для противостояния с людьми, играющими лигой выше: от резких слов, ударов в её болевые места, характерного неодобрения Нинель поразительно быстро начинало штормить и выбивать из эмоционального равновесия. Такое шатание, как следствие, всегда вызывало колебания в решении, а после и его изменение в сторону более сильного оппонента. Сопротивляться давлению из вне под силу либо пофигисту, либо сильной личности. К сожалению, Нинель не была никем из них: она слишком тряслась из-за родительского одобрения и в тоже время не умела принимать серьёзных и смелых решений. В этот раз она просто не МОГЛА отступить от своей идеи, и фактически одно внешнее воздействие задавило другое. Выбирая между опасностью в лице Петра Сергеевича и угрозой ухудшения семейных отношений, Нинель просто выбрала наименьшее. Между «умереть» и «страдать» выбор очевиден, потому что одно обязательно потянет за собой другое. И пусть в этом окончательном решении не было победы над собой, но, тем не менее, оно невольно стало первым звеном, которое в своей жизни наконец-то сумела отстоять Нинель. Хотя после это и далось ей бессонной ночью, литром слёз и несколькими таблетками успокоительного.Впрочем, шаг уже был сделан, и теперь отступать просто не имело смысла. Пришлось принимать новые вводные.
Правда, новая ступень обещала быть ничуть не легче предыдущей: Нинель нужно было звонить Петру Сергеевичу и договариваться с ним о «сотрудничестве». Оценив все риски и проанализировав ситуацию со всех сторон, она понимала, что без помощи влиятельного мужчины приблизиться к Владимиру и разрушить помолвку будет просто нереально. Если она просто так подойдет к нему и после их эпичного расставания скажет, что хочет быть его любовницей, этот хитрый жук сразу почувствует неладное или включит свой высокомерный гонор. Всё должно быть тоньше. Ей нужно войти в круг общения бывшего любовника так, чтобы он ничего не заподозрил и снова решил показать ей своё превосходство. Смириться с тем, что она – провинциалка работает в том же месте, что и он, для Владимира просто нереально. Мимо такого он не пройдёт, но чтобы это организовать это, нужна была протекция. Только вот… … набраться сил, чтобы добровольно прыгнуть в пасть к тигру, оказалось задачей с огромной звёздочкой. При одной мысли о нужном звонке Нинель трясло, как маленького ребёнка. Она, словно бы, чувствовала себя маленькой девочкой, просящей деньги у прохожих. Обидно, мерзко и неприятно. Девушка знала, какой последует тон, унижение и очередное требование. Такие люди, как Петр Сергеевич с лицом доброты и искренности, с лёгкостью подписывают смертный приговор. С таким же лицом. Осознание этого придавало ситуации мерзости, и от горечи суровой необходимости всё внутри снова сдавливало, словно бы ноющей болью в животе. Проходив несколько часов вокруг телефона, девушка всё-таки решилась набрать. Через силу, через боль. При прошлой встрече Петр Сергеевич оставил свой номер, поэтому хотя бы с этим трудностей не возникло. Но зато дальше именно они стали подстерегать её на каждом шагу, не давая выдохнуть и нагнетая напряжение. Всё началось с серии безответных гудков, во время которых Нинель сотню раз хотела отключиться и спрятать телефон под подушку, продолжил рост напряженного ожидания противный голос автоответчика, раз за разом оповещавший, что абонент вне зоны действия сети. Девушка и так ненавидела телефонные разговоры, а, когда и без того едва приобретённый настрой таял на глазах, придавая чувство нервозности… От досады девушка откинула телефон подальше и начала агрессивно стучать по подушке, пытаясь хоть как-то выпустить негативную энергию. Она-то наивно думала, что одной попытки преступления через себя будет достаточно, а оказалось, что судьба решила конкретно испытать её нервы на прочность. - Какого ж чёрта, - простонала Нинель, ныряя лицом в подушку. Этим вечером ей нужно было разбираться с курсовой, новым проектом в университете, а вместо этого она впадала в состояние тревожности из-за всей этой высокомерной тусовки. Всё снова начинало катиться прахом. – Ну, за что…***
Звонок от Петра Сергеевича раздался только вечером следующего дня. Ровно тогда, когда Нинель привела своё и без того хрупкое ментальное состояние в порядок. Она работала на ресепшене, оформляла очередной абонемент новому клиенту, когда телефон в кармане форменного костюма забился истерической трелью. Нинель почему-то сразу догадалась, что это он: да и, по сути, родители, обиженные её поведением, уже несколько дней не звонили, а Эмир с Алёной в рабочее время беспокоить бы не стали. Сердце, как и всегда, при волнении подскочило к горлу, дыхание затруднилось, и быстро забить базу данных и отпустить клиента оказалось невыносимым испытанием. Девушка испуганно выдохнула, максимально быстро потянувшись к гаджету, но телефон тут же резко замолк: мысль о том, что придётся перезванивать, навевала панику. На удивление, через пару минут звонок раздался снова. - Вы искали меня, юная леди? – голос Петра Сергеевича, стоило ей взять трубку, в очередной раз обдал девушку атмосферой недовольного спокойствия. Как Петр Сергеевич умудрялся передавать своё настроение одним тоном фразы, до сих пор оставалось для Нинель загадкой. При его появлении в её жизни тут же вспыхивало желание втянуть голову в плечи и съёжиться под регистрационной стойкой. – Чем могу служить? «Всё, что мне нужно, чтобы вы исчезли из моей жизни» - прошептала про себя Нинель, но вслух губы с усилием произнесли совсем другое. Её мнение здесь никого не интересовало. - Мне нужно устроиться на туда же, где работает Владимир, - взяв себя в руки, отчеканила девушки. Она по старой привычке нервно трясущейся рукой потянулась к ручке и стала рисовать круги в своём маленьком рабочем блокноте, пытаясь успокоиться. – С остальным проблем не возникнет, но, чтоб пробраться туда, мне нужна ваша помощь. Это единственный вариант, чтобы он не заподозрил во мне засланного казачка. Последовавший смешок обдал холодом и запахом крушения всех планов, но Нинель мужественно не бросала трубку, а ждала ответа. Она всю ночь скрупулёзно рассматривала каждый вариант, поэтому теоретически была готова ко всему, но на практике морально чувствовала себя мышью, над которой проводят эксперимент. Если Петр Сергеевич, действительно, хотел реальный результат, это единственный способ осуществить его долбанутый план, в который он против воли втянул её. - Высоко метите, Нели, - после довольно длительной паузы резюмировал Пётр Сергеевич, выдерживая её и, как настоящий актёр, и доводя этим Нинель до предела. Он знал, что психологически изводил свою собеседницу, однако это доставляло ему почти физическое удовольствие. Имей мужчина возможность её видеть, он был бы полностью доволен. – Отдел местных информационных технологий… это место, где даже носильщики кофе имеют по три высших образования. При всей моей симпатии, Нели… Вы, мягко говоря… Нинель прикусила губу, выдохнула и неожиданно сильно сжала в руке ручку. Ответ был резкий и окончательно выбивающий из колеи её едва установившееся хрупкое душевное равновесие. Снова провал. Снова сначала. Лёгкие мгновенно отяжелели, а сердце начало бешено колотить. Слишком долгое ожидание и атмосфера страха просто на месте добивали организм. Её идеальный план снова погребли под налётом высокомерия и пренебрежения.Опять.. Ты – никто и звать тебя никак…
Мозгами девушка понимала: нужно было спорить, язвить, добиваться своего, однако стресс последних дней, количество выпитых успокоительных, словно бы парализовали её. Всё валилось каким-то нескончаемым снежным комом. Унижаться дальше у Нинель не было сил. Она проходила это с Владимиром, толку от этого «выпрашивания» всё равно не будет. Девушка закрыла глаза и, собравшись с мыслями, уверенно отрапортавала: «Спасибо, я вас поняла». А потом просто бросила трубку, выключая телефон. Разговаривать сегодня не хотелось больше ни с кем. Кажется, Петр Сергеевич попытался что-то сказать, но Нинель не придала этому значения. Нужно было работать дальше. Нужно было всё пересчитывать и начинать сначала. Нинель устало опустила голову на лежащие на столе руки, сдерживая всхлипы. Ей было тяжело принять отказ от идеально распланированного сценария, в котором всё уже было рассчитано до идеальных мелочей. Все остальные варианты грозили ей большими опасностями. Безумно хотелось побыть одной, но, словно в издевательство, к стойке подошёл постоянный хамоватый клиент. - Полотенце мне дашь или оглохла уже? – раздражая сознание девушки, прозвучал грубый голос знакомого хама, любившего поорать и пошвырять что-то в персонал. Однако за деньги терпеть администраторам и тренерам приходилось и не такое. Нинель подняла голову, мило улыбнулась и протянула ему полотенце, желая приятного вечера. У самой же девушки в этот момент было только одно желание – застрелиться.***
Домой Нинель, сдав смену, возвращалась уже поздно. Вечерние смены уже давно стали для неё привычными, и даже дорога к общаге по темноте уже не вызывала такой паники. Конечно, внутри всегда сидело лёгкое опасение, что кто-то может напасть или сделать плохо, но в последние месяцы Нинель отчаянно работала над снижением своей тревожности. Правда, всё разом умудрялись разрушать какие-то вечные сюрпризы. То сваливающиеся на голову ошибки юности, то сюрпризы здоровья. Устав от навязчивых мыслей, девушка просто воткнула наушники в уши и обессиленно поплелась к общежитию. Было холодно, сумка перевешивала плечо, в груди всё пекло от досады и обиды, но Нинель продолжала идти, стараясь заглушить поток собственных сомнений и страхов. Песня “Nagart” начала звучать в ушах, словно бы в насмешку. Давно забытая, хорошая песня из плей-листа. Даже, несмотря на паршивое настроение, Нинель нашла в себе силы, чтобы иронично улыбнуться и покачать головой, как бы сказала Алёна: «Везде нас подстерегают знаки Вселенной». Видимо, Вселенная хотела сказать ей – не становиться куклой рядом с кукольником, вынимающим души. Нинель вслушалась в текст:В театре старинном под ликом луны,
Мастер творения свои оживляет!
Явью становятся страшные сны:
Куклами некто иной управляет!
Кисть деревянная сжала кинжал,
Куклы танцуют в пылу представления!
Кукольник, с криком, пронзённый упал;
Смерть принимая со страхом сомнения!
Девушка кивнула головой в такт песне, шепнув слова из куплета, сделала шаг, но тут же завидев перед собой на скорости перекрывающую ей дорогу чёрную машину, в ужасе отпрыгнула назад, больно ударяясь копчиком об асфальт. Шипение, непонимание, страх на одну секунду всё это прервало опустившееся стекло, из-под которого на неё смотрели льдисто-голубые глаза Петра Сергеевича. И снова, как при их последней встрече, из одного удержавшегося в ухе наушника иронично раздавался подходящий мотив.В театре старинном под ликом луны,
Мастер творения свои оживляет!
Явью становятся страшные сны:
Куклами некто иной управляет!