Два клинка

Общие сборы заняли немного времени. Адептов ордена Гусу Лань Цзэу-цзюнь отправил вперёд, чтобы они доложили о приезде гостя и подготовили всё необходимое к прибытию ещё одного главы клана. Сам же Цзян Чэн, отдав последние указания своим людям, отослал их в Пристань Лотоса. Наблюдая за постепенно растворяющимися в лесу юньмэнцами, он почти не волновался. В конце концов, позор на его голову, если бы он не мог доверять своим адептам во время отлучек. К тому же, если за три дня дома что-то случится, виновные так или иначе понесут наказание. Он осторожно вздохнул, ощущая как глубоко в груди натужно пульсирует золотое ядро. Как бы Цзян Чэн не артачился, стоило признать правоту Вэй Усяня: ему помогли, но не излечили. Сейчас поток ци плавно тёк по меридианам, но что-то во всём этом было неправильно. Словно бы в прозрачный ручей вылили пузырёк чернил, и теперь медленно эта краска заполняла всё водное русло. — Ну что же? Вы готовы? — спросил Вэй Усянь, обращаясь куда-то к дереву за плечом Цзян Чэна. Минута волнения прошла, и в разговоре вновь сквозила знакомая отчуждённость, — обещаю, к четвёртому дню мы точно вернёмся и… — И я снова буду тебе должен? — ядовито выплюнул Цзян Чэн, ещё больше злясь оттого, что Лань Ванцзи, защищая, осторожно оттеснил Вэй Усяня в сторону. — Поговорим об этом после, — Вэй Усянь не стал препираться, — ты, главное, пока не умирай. А то Цзинь Лин сильно расстроится. Ты же знаешь. — Знаю, — сквозь зубы процедил Цзян Чэн, но его уже не слушали. Очевидно, новое золотое ядро Вэй Усяня было не слишком натренировано, и потому два заклинателя медленно углубились в лес пешком. Рядом послышался вежливый кашель. Цзян Чэн нахмурился и уставился прямо в тёмные глаза Лань Сичэня, тот нисколько этого не смутился, лишь поинтересовался: — Глава ордена Цзян, хотел у вас уточнить, способны ли вы лететь на своём мече или вам предложить мой? В мозгу тут же вспыхнула непрошенная картинка, как это увидят со стороны: он в объятиях Лань Сичэня летит в Облачные Глубины на чужом мече. Из носа едва снова не пошла кровь. Этого ещё не хватало! — Я не немощный. Справлюсь сам, — и не дожидаясь ответа достал из ножен Саньду. Немного поколебавшись, наступил на лезвие и поднялся до уровня верхушек сосен. Да, духовная энергия работала не так как нужно, словно бы песчинки перекатывались в потоке, но сейчас хотя бы он тёк непрерывно, а значит, Цзян Чэн мог управлять своим мечом без каких-то серьёзных помех. — Ну же! — поторопил он Лань Сичэня, который не без волнения наблюдал за ним с земли. После этого понукания тот не заставил себя долго ждать, и уже к рассвету они без проблем добрались до Облачных Глубин. Всё здесь дышало тишиной и покоем, и пройди хоть тысяча лет, ничего не изменится. Белые стены, чёрные крыши и вечный туман среди цветущих садов. Время тут как будто замирало, превращая живых людей в призраков, лишённых страстей и эмоций. Но вместе с тем Цзян Чэн провёл в этом месте целый год своей юности, так что душу невольно трогала ностальгия по прошлому. Когда его сердце ещё не зачерствело и было способно на чувства. Тогда Цзян Чэн был молод и полон надежд, были живы родители и сестра, а Вэй Усянь ещё не стал тем, кем стал. А ещё Цзян Чэн был словно восторженный щенок и смотрел на Лань Сичэня как на небожителя: такой сильный, такой умный, такой талантливый. Совершенный внешне и внутренне. Их разделяло всего несколько лет, а Цзян Чэну казалось, что между ними лежит непреодолимая пропасть. Он и заговорить-то с ним боялся, лишь украдкой наблюдая за фигурой в неизменном белом облачении, иногда появлявшейся в поле зрения юных адептов. Сейчас об этом было стыдно вспоминать, война и утраты сделали их равными во всём. И всё же атмосфера Гусу Лань невольно пробуждала в Цзян Чэне прежние эмоции. А может дело было не в Облачных Глубинах, а в том, что произошло прошлым вечером, когда Цзян Чэн открыл глаза и увидел склонившегося над ним Лань Сичэня. И ощутил нежность чужих губ на своих губах. Нежность, исполненную потребности защитить и позаботиться. Это потом он понял, что у Лань Сичэня просто не было выбора, а в первый момент… Но думать об этом означало бередить глупые мальчишеские мечты. Это было не нужно никому, поэтому Цзян Чэн собирался делать вид, что произошедшее никак не трогает его чувства, а Лань Сичэнь так и остаётся просто заклинателем, главой ордена Лань и посторонним человеком. — Вы хотели показать мне вашу библиотеку, — сказал Цзян Чэн, спрыгнув с меча прямо в клубившийся по земле молочный туман. — Думаю, начнём сразу с закрытой секции. — Я рассчитывал, что мы посетим её позже, когда вы немного отдохнёте. Полёт был неблизкий, — мягко возразил Лань Сичэнь, но Цзян Чэн был к этому готов. — Я не хочу умереть оттого, что решил поваляться в кровати, времени у меня осталось всего ничего, и я не буду тратить его на ерунду. — Три дня это всё же не три часа, — снова запротестовал Лань Сичэнь, почти заставляя поверить, что ему не безразлично происходящее с Цзян Чэном, — поспите немного, позавтракайте, и я покажу вам всё, что вы захотите. — Я предпочту начать с завтрака, — всё-таки не уступил Цзян Чэн. Губы Лань Сичэня тронула улыбка, словно бы его забавляла упёртость гостя. — Хорошо, если потом вы уделите достаточное время медитации. Цзян Чэн гневно повёл плечом, возмущённый покровительственными нотками в чужом голосе. Но грубые слова так и застряли в горле, стоило лишь наткнуться на полный искренности взгляд главы ордена Лань. — Как скажете, — буркнул он, — и уже через четверть часа пожалел, что не согласился на сон. Осторожно пригубив вязкую жижу из пиалы, он призвал на помощь всё своё самообладание, чтобы не поморщиться. Лань Сичэнь же сидел напротив, невозмутимый как горная гряда Хуаньшань, и спокойно пил свою порцию отвара. Цзян Чэн помнил, что еда в Облачных Глубинах всегда отличалась особой пресностью, но, кажется, время преступно сгладило реальные впечатления. Резко выдохнув, он одним глотком допил бесцветную, припорошенную тремя крапинками зелени, жидкость, закончив тем самым свои мучения. Да, вышло не очень-то вежливо, но, по крайней мере, предложенное угощение всё-таки оказалось внутри желудка, а не снаружи. Лань Сичэнь тоже отставил пиалу в сторону, и теперь Цзян Чэн не знал, что с этим делать. Его взгляд так и норовил вернутся к созерцанию ярких губ напротив. И самое ужасное, Лань Сичэнь разгадал его намерение, хоть и сделал какие-то свои выводы. Тихо кашлянув, он сложил руки перед собой и слегка поклонился. — Я должен попросить прощения у главы ордена Цзян за прошлый вечер, я поступил опрометчиво, но таков был мой долг. — Я понимаю, — поспешно ответил Цзян Чэн, стараясь не задеть гордость Лань Сичэня, — в извинениях нет нужды. — Рад это слышать, — Цзэу-цзюнь мягко улыбнулся, — но всё-таки я должен спросить. Если моё… вмешательство вам слишком неприятно, в Облачных Глубинах есть много заклинателей… заклинательниц, в случае повторения приступа мы можем попросить любого… любую из них… — Не стоит, — обрубил Цзян Чэн, ощущая как пылают его щёки. Вот теперь он был действительно разгневан, этот Лань решил, что он настолько себя не ценит, что позволит кому угодно… Вот это вот самое. Он вскочил со своего места, — если взялись помогать, то помогайте, — грубо бросил он, — вы обещали показать библиотеку, вот и показывайте. — Да, вы правы, — Лань Сичэнь резко поднялся вслед за Цзян Чэном, но догнал его уже на самом выходе. И сделал лучшее из того, что мог: просто молча повёл его к библиотечному павильону. Это было не обязательно, Цзян Чэн и сам прекрасно помнил дорогу. Но сейчас он всё же был не настолько взбешён, чтобы наплевать на законы гостеприимства в чужом ордене. Хотя и почти приблизился к опасной черте. Он шёл рядом с Лань Сичэнем, боковым зрением замечая движение его белых одежд и внимательный взгляд, устремлённый вперёд, и не мог решить, на что злится больше. На то, что Лань Сичэнь предложил ему такую вопиющую вещь, на то, что решил, что Цзян Чэну всё равно, кто будет его… лечить. Или на то, что всё равно, кажется, было как раз самому Лань Сичэню. Последняя причина была глупой и жалкой. И сгодилась бы для плаксивого юнца или влюблённой девы, но Цзян Чэн не был ни первым, ни второй. А Лань Сичэнь не был ему ничего должен. Наоборот, в неоплатном долгу теперь оказался именно Цзян Чэн. И это стало ещё одной причиной его гнева. Теперь он был намертво привязан к главе ордена Лань. Вот только не тем способом, каким бы ему хотелось. Зал библиотеки встретил их прохладной полутенью. Лучи утреннего солнца ещё не добрались до широких окон и внутри по-прежнему чувствовалось присутствие ночи. Было слишком рано даже для адептов Гусу Лань, хотя Цзян Чэну порой казалось, что здесь учатся от рассвета до заката. Но сейчас библиотека была пуста. Они могли делать здесь всё, что угодно, абсолютно всё, и никто не узнает. Эта мысль заставила Цзян Чэна вздохнуть поглубже, и Лань Сичэнь, заметив перемену в его настроении, наконец нарушил тишину. — На этих полках хранится столько древних свитков, что мы не смогли бы их прочесть и за сотню лет. К счастью, это и не обязательно. Давайте, для начала изучим трактаты Хань Шу об успокоении бунтующего сердца. Может быть, что-то из его практик поможет вам унять боль при очередном приступе. — Может быть, — согласился Цзян Чэн, — только моя проблема не в нервной чесотке или бессоннице. А в проклятье. Это всё равно, что сращивать перелом кроличьим навозом. Я хочу, чтобы вы показали мне те свитки, в которых отыскали ваш способ… лечения. От этого хотя бы будет толк. — Да, непременно, — кивнул Лань Сичэнь, — но, возможно, мы найдём и другой вариант. Не такой необычный, — он взял с ближайшей полки свиток, но даже не развернул его. — А ещё мы можем посоветоваться с моим дядей, он посещал эту библиотеку задолго до моего рождения, и знает во сто крат больше, чем я или Ванцзи. Я могу позвать за ним в самое ближайшее время. В этом Цзян Чэн даже не сомневался, Лань Сичэнь мог всё что угодно: посоветоваться с дядей, позвать дядю, даже притащить его сюда на закорках. Вот только искусно врать он не мог. Или недоговаривать. Прямо как сейчас. Цзян Чэн уставился на главу ордена Лань как на незнакомца, изучая чуть сжатые губы, тревожные движения пальцев и взгляд, устремлённый куда угодно, только не на Цзян Чэна. Будь это кто-то другой, Цзян Чэн подумал бы, что Лань Сичэнь просто не хочет делиться секретом с чужаком. Но крохотное пунцовое пятнышко на его коже, в разрезе снежно-белого ханьфу, в такой притягательной выемке между ключиц, говорило не о клановой тайне, а о самом простом смущении. Лань Сичэнь чего-то стыдился, и это распаляло интерес Цзян Чэна ещё больше. — Покажите мне, — надавил Цзян Чэн. — К чему такая спешка? — Потому что вы обещали мне помочь, а не ставить палки в колёса. Это был решающий довод, Лань Сичэнь выпустил из рук несчастный свиток и двинулся в глубину библиотеки. На Цзян Чэна он по-прежнему не смотрел, только перед собой. — То, что вы увидите, может вас поразить и даже ужаснуть, — сказал он каким-то ломким шёпотом. А Цзян Чэн нахмурил брови. О чём он вообще говорит? Как и многие другие, Цзян Чэн прошёл через войну и пережил столько смертей и боли, что уже ничто не могло его напугать. Он видел, как калечили, истязали и мучили других людей. Он сам сделал немало необходимых, но жестоких вещей. В мире больше не существовало ничего, что сумело бы поколебать его сердце. Но Лань Сичэнь не был в этом уверен, настолько, что красное пятнышко на его груди расползлось по шее. Цзян Чэн шёл позади и готов был поклясться, что захоти он коснуться главы ордена Лань, его кожа сейчас бы горела. Сильнее, чем губы прошлым вечером. Цзян Чэн мотнул головой (этот образ становился его пугающим спутником) и вошёл в комнату в самой глубине библиотеки. Здесь не было окон и живого света, а был запах старой бумаги, сияние ламп и полки, уходящие к самому потолку. А теперь ещё очень суетливый и смущённый Лань Сичэнь. Несмотря на высокий рост, главе ордена Лань пришлось встать на цыпочки, чтобы достать из глубины аккуратно свёрнутых трактатов тот самый, перевязанный тонкой голубой лентой с белыми кисточками. — Разверните свиток, — сказал он, — и не думайте обо мне слишком плохо. Я был всего лишь любопытным мальчишкой, когда его нашёл. И не вспоминал о нём до вчерашнего вечера. Я хочу, чтобы вы это знали. — Хорошо, — согласился Цзян Чэн, но уже не вслушивался в дальнейшие сбивчивые оправдания главы ордена Лань. Бумага была слишком тонкой и готова была рассыпаться при сильном давлении. И Цзян Чэн попытался быть осторожным, он развязал голубую ленту, медленно развернул скрученное полотно и… почувствовал, как в голове мгновенно зашумело. Нет, мягкие штрихи древнего мастера не показывали картины жестоких пыток, не было здесь и образов нечеловеческих страданий. На нескольких полустёртых рисунках были только два человека, двое мужчин, окружённых всполохами энергии ци. Сначала слившиеся в глубоком поцелуе, затем в таких крепких объятиях, что даже деревенский дурачок не усомнился бы в природе их чувств. И в самом низу, почти у рваного края бумаги, был самый яркий, самый детальный рисунок. Всё те же, двое, заключённые в кокон из чистого света. Обнажённые и бесстыдные, на самом пике страсти.