Два клинка

Эти слова стали сигналом. Цзян Чэн почувствовал, что ноги его не держат и начал оседать в воду. Но Лань Сичэнь уже не стоял на месте. Не думая, не сомневаясь, даже не сняв верхних одежд, он бросился с берега прямо в источник. — Сейчас-сейчас, — прозвучал надломленный голос, — сейчас всё снова будет хорошо! И Цзян Чэн очень постарался в это поверить. Приступ накатил внезапно и был ужасающе сильным. В затылке и висках что-то болезненно пульсировало, грозя пробить череп изнутри, то же самое было и с сердцем. Оно словно увеличилось в размерах и старалось разорвать грудную клетку, кроша рёбра в мелкую труху. Цзян Чэн понимал, что задыхается. Воздух не мог попасть в его лёгкие, но Лань Сичэнь уже был рядом. Мокрый с ног до головы, испуганный и совсем не строгий. Но такой решительный. Прохладные ладони легли на скулы Цзян Чэна, и губы главы ордена Лань стремительно прижались к его губам, заставляя воздух наполнить пылающую грудь вместе с энергией ци. Боль тут же уменьшилась, давая передышку, но на этот раз не исчезла совсем. Словно опасный зверь, отступивший после натиска превосходящих сил, но уже знающий, как выбраться из ловушки. Теперь спазм возник в солнечном сплетении, так неожиданно, что у Цзян Чэна потемнело в глазах. Он напрягся, и Лань Сичэнь, мгновенно отстранившись, заскользил по его лицу обеспокоенным взглядом: — Что? Что такое? Что не так? — Не помогает, — прохрипел Цзян Чэн, — так уже не помогает! И это тоже было сигналом. Проклятье набирало силу, и простого касания губ было недостаточно. Оба они понимали, что это означает, и что нужно делать. Образ двух тел из древнего свитка снова вспыхнул в мыслях Цзян Чэна. — Тогда нам нужно… — Да.., — практически выстонал он, и Лань Сичэнь принял этот звук за разрешение. Губы снова встретились с губами, но теперь целомудрие было отброшено в сторону. Поцелуй стал настоящим, глубоким и жарким. Способным остановить нарастающую боль и заставить её отступить, ревя и огрызаясь. Это было невероятно! Нет, больше. Это было чудесно! Цзян Чэн и сам не понимал, как это произошло, но уже отвечал Лань Сичэню, вжимаясь в него грудью, надеясь испить до дна исцеляющую страсть поцелуя. Картина выходила немыслимая, и Цзян Чэн порадовался, что в источниках они были только вдвоём. Мокрые, взбудораженные, исступлённые. Не больной и его спаситель, а одержимые желанием любовники. Теперь Цзян Чэну не было холодно, его кожа горела словно под палящим солнцем. Скажи ему, что она светится, он бы не стал сомневаться. Энергия ци бурлила в нём неудержимой силой, слепляя трещины золотого ядра и снова делая Цзян Чэна живым. Настолько, чтобы наслаждаться каждой секундой поцелуя. Каждым вздохом Лань Сичэня, дрожанием его ресниц и нежным прикосновением ладоней. Вынужденным прикосновением ладоней. Цзян Чэн резко дёрнулся и наконец прервал поцелуй. А Лань Сичэнь будто бы потянулся продолжить, но, вовремя остановившись, замер на месте в ожидании уничижающей реакции. Только вот Цзян Чэн сам не знал, что чувствует. — Ну, — протянул он, без единой связной мысли в голове, — кажется, ваши источники всё-таки работают. Глаза Лань Сичэня округлились, смысл этих слов не сразу до него дошёл, а потом… потом он сложился пополам и засмеялся. Так заразительно, что Цзян Чэн прыснул следом. Мгновение назад они целовались, а сейчас хохотали, держась за бока. И это был лучший способ сбросить напряжение. Цзян Чэн смеялся, не в силах остановиться, и смотрел на Лань Сичэня сквозь выступившие слёзы. Видеть его таким было почти так же хорошо, как ощущать вкус его мягких губ и уж точно лучше тягостного молчания. — Значит, получилось? — наконец спросил Лань Сичэнь, когда сумел успокоиться, — вам действительно стало лучше? — Мне стало не просто лучше, мне стало как раньше, — решил не лукавить Цзян Чэн, глядя, как глава ордена Лань обнимает себя за плечи, — а вот вам бы не помешало вылезти из воды и согреться. Вы потратили слишком много сил. — Не страшно. Но Цзян Чэн не принимал возражения: — Так вы не восстановитесь, снимайте вашу одежду и надевайте мою. Не хватало, чтобы вы схватили воспаление лёгких. — Но как же… — Я настаиваю, не всё же вам меня поучать. На это Лань Сичэню сказать было нечего. Цзян Чэн запрыгнул на берег и помог выбраться главе ордена Лань. Его белые одежды превратились в мокрые тряпки и, прежде чем их надеть, Цзян Чэн выжал их над источником. Они не смотрели друг на друга, пока переодевались, а после не смотреть стало невозможно. — Фиолетовый вам к лицу, — честно признался Цзян Чэн, увидев Лань Сичэня в своём ханьфу. Он был опьянён и очарован, и совсем не уверен, что дело было только в прошедшем лечении. — Спасибо, — ответил Лань Сичэнь, смущённо пряча улыбку, — мне всегда нравился этот цвет. — А что насчёт меня? — не удержался Цзян Чэн, — я похож на заклинателя Гусу Лань? Он не понимал, что на него нашло, но ждал встречное признание с трепетом. А Лань Сичэнь снова улыбнулся. — Какой же ответ вы хотите? Вежливый или правдивый? — Конечно правдивый! — хмыкнул Цзян Чэн, и глава ордена Лань притворился, что тщательно изучает своего гостя. — Для простого адепта у вас слишком дерзкий вид, — сообщил он, но продолжил, прерывая любые возражения, — хотя издали вас всё-таки можно принять за заклинателя ордена. Только клановой ленты не хватает. Лань Сичэнь вскинул ладонь к своему лбу и, кажется, только тут сообразил, что делает. — Я не про свою, я… — Да-да, не объясняйте, — поспешил согласиться Цзян Чэн, но момент был упущен, и между ними снова повисло тяжёлое молчание. — Нам пора возвращаться, — всё-таки нарушил тишину Лань Сичэнь, — в ханьши мы переоденемся. — Да, конечно. Цзян Чэн направился следом, отмечая на ходу, как плотно верхняя одежда облегала широкие плечи Цзэу-цзюня, тогда как ланьское ханьфу на нём самом висело мешком и неприятными мокрыми лоскутами путалось в ногах. Душевному спокойствию адептов Гусу Лань снова был брошен серьёзный вызов. И Цзян Чэну должно было быть стыдно. Дважды за полтора дня так впечатляюще попрать монастырскую безмятежность здешних мест не удавалось даже Вэй Усяню. Впору бы раскаяться, но отчего-то ни смущения, ни мук совести он не испытывал. Хоть в чём-то ему удалось превзойти шисюна. Цзян Чэн легкомысленно хмыкнул, для сохранения остатков приличий прикрыв рот широким рукавом. Несмотря на влажность ткани, от неё по-прежнему исходил слабый аромат сандалового дерева и как будто бы благовоний. Он сделал ещё один глубокий вдох. Однако, этот жест Лань Сичэнь воспринял по-своему. — Потерпите немного, скоро мы придём. — Всё в порядке. Цзян Чэн прислушался к себе и с удивлением обнаружил, что так оно и было на самом деле. Вновь скользнув взглядом по фигуре, облачённой в фиолетовые одежды, он наконец разгадал свои чувства. Это было какое-то собственническое удовлетворение. Пусть заклинатели Гусу Лань видят Лань Сичэня таким, пусть видят старейшины или даже Лань Цижэнь, да хоть вся Поднебесная, это казалось единственно верным, и Цзян Чэну только предстояло решить почему. Как и обещал Лань Сичэнь, скоро они достигли небольшого домика, спрятанного среди зарослей горечавки, в глубине магнолиевого сада. Здесь было как-то особенно тихо и спокойно, можно даже сказать — безжизненно и отстранённо. Цзян Чэн вдруг осознал, что именно здесь глава ордена Лань провёл время уединения, и это было неправильно. За все годы, что им пришлось общаться, стало очевидно, что затворническая жизнь не для такого открытого и жизнерадостного человека как Лань Сичэнь. Пристань Лотоса с её шумными причалами, разноцветными ларьками и цветущими озёрами ему подошла бы гораздо больше. От этой мысли иглой кольнуло в среднем даньтяне, но скоро стало ясно, что неуместные измышления здесь были ни при чём, просто проклятье вновь требовало жертву. Похоже, способ передачи духовных сил через поцелуи начинал себя изживать. И это было плохо. Поглощённый безрадостными думами, Цзян Чэн миновал бамбуковую занавеску и скользнул вслед за Лань Сичэнем прямо в ханьши. Как он и ожидал, внутреннее убранство помещения было слишком аскетично, без каких-либо излишеств, не считая нескольких картин, хаотично разбросанных тут и там, явно принадлежавших кисти хозяина жилища. Что только усиливало эффект пустоты и отчуждённости от жизни. Переодевание не заняло много времени. Было благословением вернуться в сухую одежду, которая вдобавок ещё хранила жар чужого тела. Впитывая тепло, Цзян Чэн непроизвольно повёл плечами, что вновь заставило Лань Сичэня сделать какие-то свои выводы. — Мы можем заглянуть в ваши покои, чтобы вы тоже переоделись в свежее платье, я попрошу найти что-нибудь подходящее вашему размеру. — Нет нужды, пойдёмте уже в библиотеку, пока учитель Лань не заморил несчастных адептов, стараясь быстрее избавиться от меня и моего проклятья. — Дядя не такой, он просто любит правила, — не согласился Лань Сичэнь, но его взгляд говорил, что он едва ли сдерживает смех. Впору вновь устыдиться своему легкомыслию, но на лице Цзян Чэна сама собой появилась кривая ухмылка. Вскоре они добрались до библиотеки, освободив тем самым страдающих учеников, которые безуспешно штудировали старые свитки. Теперь этим неблагодарным делом занялись Цзян Чэн с Лань Сичэнем, но ситуацию это не спасло, и к вечеру они утвердились в мысли, что самая полезная информация хранилась всё же в том самом памятном трактате. По крайней мере, он давал ответ, как поддержать расколотое ядро. Которое, к слову, снова начинало болеть. Цзян Чэн непроизвольно потёр грудь, лишь усугубляя свою тревогу. — Они не успеют вовремя, — он нарушил библиотечную тишину, привлекая тем самым внимание Лань Сичэня. — Прошло ещё мало времени. — Нет, — Цзян Чэн покачал головой, — я давно усвоил, что чудес не бывает, нельзя полагаться на других. Они не успеют. — В вас говорит усталость и меланхолия, которая часто накатывает вечерами, особенно здесь, в горах, — возразил Лань Сичэнь, — не стоит впадать в отчаяние. Вам обязательно станет легче, просто мы ещё не нашли решение. Перед глазами вновь всплыли откровенные иллюстрации из древнего свитка, но Цзян Чэн заставил себя думать в другом направлении. — А знаете что? Мы действительно не всё попробовали. — Да? — теперь Лань Сичэнь заинтересованно подвинулся ближе, готовый к любым предложениям. На сердце от этого приятно потеплело. — Вино. — Нет, — в ужасе прошептал он. — Почему же? — деловито поинтересовался Цзян Чэн, — я уже испортил свою репутацию на тысячу лет вперёд, мне терять нечего, но ведь знаменитая Улыбка Императора, которую делают здесь, в Гусу, не имеет себе равных. Чем не исцеляющее снадобье? Ну как, уважите гостя? Лань Сичэнь демонстративно потёр переносицу, но даже перед тем, как раздалось сокрушённое: «хорошо», Цзян Чэн знал, что ему не откажут. Торговец вином нашёлся в соседней же деревне. Всего ничего от Облачных Глубин, а жизнь здесь играла совсем другими красками. Извилистые улицы уже чернили сумерки, но никто не запирал дверей и не собирался ложиться спать, чтобы завтра с первыми лучами солнца начать исполнять бесчисленные обеты. Цзян Чэн хотел найти тихое место где-нибудь рядом с деревенским полем или даже устроиться на перекрёстке дороги, но был вынужден уступить беспокойству Лань Сичэня. — Если что-то случится, — сказал тот, — нам нужно быть поближе к дому. Не лучше ли испить вина в вашей комнате? — Правило двадцать четыре? Запрещено покидать Облачные Глубины после отбоя? — беззлобно уколол Цзян Чэн, но как обычно, Лань Сичэнь на провокацию не повёлся. — Дело в вашей безопасности и только. Звучало как всегда справедливо, но Цзян Чэну не хотелось в душную спальню, он и так был заперт в клетке нарастающей боли. И в конце концов Лань Сичэнь согласился на крышу башни сторожевых ворот: за спиной уже Облачные Глубины, но перед глазами всё ещё дикие места. Здесь их никто не мог потревожить. Адепты Гусу Лань уже легли спать, да и кто бы посмел упрекнуть главу ордена и его гостя в недостойном поведении? Выглядело это как чистое хулиганство, но после событий двух прошедших дней, хулиганству уже не стоило удивляться. Цзян Чэн открыл пузатый сосуд и сделал первый глоток, на языке тут же разлилась приятная горечь, а тепло пряной жидкости быстро достигло желудка. На короткий миг впечатления от вина даже перебили ноющую боль в затылке. Но только на миг. Цзян Чэн поболтал сосуд и сделал ещё один глоток. — Хорошее пойло, странно, что в юности я его не оценил. — В юности мы на многое смотрим иначе, — сказал Лань Сичэнь, видимо, чтобы просто не молчать. Его профиль был очерчен лунным светом, поэтому могло показаться, что он сам озаряет летнюю ночь. — Злитесь на меня? — прямо спросил Цзян Чэн, изучив абрис тонких губ. — Я заставил вас совершить очередную глупость. — Не злюсь, — мягко ответил Лань Сичэнь, — просто сомневаюсь в разумности этого метода. — Тогда, может, присоединитесь? Знаете, я тут подумал, что ни разу не видел вас пьющим вино. — И хорошо, что нет, — улыбнулся Лань Сичэнь, — вам это зрелище не понравилось бы. Но Цзян Чэн только покачал головой. Глава ордена Лань ошибался. Он не мог ему не понравиться. Но эти слова не стоило говорить. Вместо этого Цзян Чэн снова выпил, и круг луны над горизонтом словно бы засиял ярче. — Некоторые методы просто стоит попробовать, даже если ничем хорошим это не закончится, — сказал он после паузы. — Мой брат мог бы вам это подтвердить. Цзян Чэн усмехнулся, но Лань Сичэнь не поддержал его шутку. — Вы ведь сейчас не про тёмное искусство говорите. А совсем про другое? Вы так и не смогли ему простить историю с золотым ядром. — А нечего прощать, — Цзян Чэн даже удивился собственному спокойствию и вскрыл второй сосуд с вином. Первый неожиданно быстро закончился, — мы в некотором роде обменялись услугами и по итогу оказались в отправной точке. Лицо Лань Сичэня выражало вопрос. Конечно, глава ордена Лань не мог знать о всех несчастьях, постигших несостоявшихся героев Юньмэн Цзян, но для подробностей ещё не пришло время. Цзян Чэн понимал, что до сих пор не может облечь воспоминания о тех страшных временах в слова. Он горько рассмеялся, вино оказалось крепче, чем виделось вначале. — Так или иначе, если бы Вэй Усянь нашёл второй кинжал, он бы меня спас. Снова. И я уже не смог бы говорить, что мы квиты. — Поверьте, молодой господин Вэй не будет ждать от вас возвращения долга и наверняка за таковой свою помощь не посчитает. Думаю, он был бы рад простому возобновлению вашего общения, ну или, например, компании в такие минуты, — Лань Сичэнь многозначительно кивнул на сосуды с вином. — Хм, — отозвался Цзян Чэн, вспоминая их с Вэй Усянем общие попойки, — может быть это было бы и неплохо. Но разбитую чашку не склеишь. — И всё-таки не бывает тщетных попыток, — возразил Лань Сичэнь, а Цзян Чэн красноречиво поднял левую бровь. Уже два пустых сосуда валялось на черепице крыши. Зрение немного туманилось, отчего глава ордена Лань казался то ли призраком гор, то ли спустившимся с облаков Небожителем. — Похоже, теперь вы намекаете мне на что-то ещё? — Я надеялся на вашу проницательность. — Я не сплю с кем попало. Зревшие несколько дней внутри слова, наконец-то, вырвались наружу. Но ответом послужили лишь стрёкот сверчков, да шорох ветра в листве. — Извините? — всё-таки выдавил из себя Лань Сичэнь и в изумлении уставился на развалившегося на черепице Цзян Чэна. — Я не имел ввиду, что вы кто попало, — попытался оправдаться Цзян Чэн, явственно ощущая, что должен объясниться. Ещё не хватало оскорбить главу великого ордена неосторожными речами, — ясное дело, вы очень даже наоборот… Но знаете, я же не гулящая девка. — Я никогда не утверждал подобного, — осторожно ответил Лань Сичэнь, наклонившись чуть ближе, очевидно, пытаясь понять степень опьянения своего гостя. Но Цзян Чэн резко сел прямо, едва не впечатавшись в него лбом. — И потому тот свиток… мне немыслимо просить о такой помощи, понимаете? — О, — только и смог произнести Лань Сичэнь, — но насколько я знаю, вам вообще тяжело просить о чём-либо кого-либо. — Вот ещё, — фыркнул Цзян Чэн, — нормально я могу просить. Вон, Вэй Усянь с вашим братом где-то бродят в поисках кинжала, вы тут… Тоже… Лань Сичэнь прикусил нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, и так хотелось сцеловать эту улыбку с его губ, что на миг голову закружило то ли от выпитого вина, то ли от самой возможности. Но улыбка увяла, так и не распустившись. — Что мы будем делать? — спросил Лань Сичэнь, — если медитации и передача духовных сил прежним способом больше не помогут? Этот вопрос повис в воздухе как напоминание, что сюда они пришли отнюдь не за весельем. — Значит, мне придётся просто терпеть боль, а потом умереть. Сказано это было почти равнодушно, но, конечно, в это равнодушие никто не поверил. — Вы же понимаете, что у вас есть выход? Только вот это был не выход, это была ловушка. Для гордости Цзян Чэна, для его вечных страхов и годами невысказанных обид. — Я не лягу в постель с тем, кто меня не любит, — повторил он, глядя на далёкие звёзды. — А что насчёт того, кто может вас полюбить? — Такого человека я не знаю, и… я ещё не растерял остатки самоуважения. Цзян Чэн покачал головой, никогда бы в жизни он не отважился на этот разговор, если бы оставался трезвым. Только трезвым он сейчас не был, а ещё здоровым и кем-то любимым. Гнев и тоска свивались в его душе в неразрывный узел, он хотел, чтобы вино помогло победить эту боль, а всё выходило ровно наоборот. Оно лишь разбередило душевные раны, и теперь они болели гораздо сильнее телесных. — Знаете, — усмехнулся Цзян Чэн, — кажется, вы были правы, Улыбка Императора оказалась полной ерундой. В источниках мне было намного лучше. — В источниках вы ответили на мой поцелуй, — очень тихо сказал Лань Сичэнь, словно пытаясь донести до Цзян Чэна какую-то мысль, но тот разглядел в этой фразе один только вызов. — Кажется, вы были тогда не против! — Я и сейчас не против. — Что? Лань Сичэнь резко отпрянул назад, словно вдруг испугавшись собственных слов. — Ничего. Я думаю, нам нужно возвращаться. Но сбежать ему всё-таки не удалось. Может, вино наконец ударило Цзян Чэну в голову, а, может, надежда расправила свои мягкие крылья. Только Цзян Чэн не хотел оставлять свой вопрос без ответа. — Повторите, что вы сейчас сказали. — Что бы я ни сказал, — прошептал Лань Сичэнь, — я смогу повторить это только завтра. Не когда вы пьяны. — Я не так уж и пьян, — и Цзян Чэн нежно тронул чужое запястье, зная, что сам переходит черту. В чём он пытался убедить Лань Сичэня вчерашним утром? Что он не похож на своего брата? Что он не развратник? Только сейчас это всё звучало словно насмешка. Нет, он, конечно же, не был таким как шисюн, потому что он оказался гораздо хуже. Даже не спрашивая ни о чём, Цзян Чэн быстро поцеловал Лань Сичэня в губы. Не из опасности или боли, а потому что ему так захотелось. Захотелось разделить своё чувство с кем-то, кто, быть может, относился к нему хорошо. Этот поцелуй не был страстным, не был даже умелым, и энергия ци не имела к нему никакого отношения, хоть и разлилась по телу, принося облегчение. Но Цзян Чэн наслаждался им так, словно бы он мог подарить избавление от всех мук, а потом всё внезапно прекратилось. Лань Сичэнь отодвинулся назад и отвёл свой растерянный взгляд, снова возвращая Цзян Чэна в реальность. Этого следовало ожидать: не понравилось, передумал, ему стало противно. И Цзян Чэн понимающе кивнул, как преступник, убирая за спину руки. Что же он за человек такой, если даже сейчас умудрился всё испортить? — Нам пора спать, — наконец откликнулся Лань Сичэнь, — вы устали и не отвечаете за свои поступки. А я не должен вам потакать. Кажется, Лань Сичэнь убеждал в этом больше себя, чем его. Но Цзян Чэн просто не мог с этим не согласиться. Он чувствовал себя глупым и лицемерным, а ещё отверженным, и какие бы вежливые слова не готовил ему глава ордена Лань, истинного положения дел это не меняло. — Да, уже слишком поздно, — коротко согласился с ним Цзян Чэн, поднимаясь и подходя к краю крыши. Только шаг, и он бы мог взлететь прямо в небо или рухнуть на землю, обрывая свои страдания. Но Цзян Чэн этого шага не сделал, а начал безропотно спускаться вниз, решив принять всё, что готовит ему завтрашний день. Принять без чьей-либо помощи, как и всегда в своей жизни.