Два клинка

Медленно сон покидал Цзян Чэна. Темнота вокруг подсказывала, что если утро и пришло в Облачные Глубины, то было ещё очень и очень ранним. Он сделал глубокий спокойный вдох, ощущая присутствие другого человека рядом и вбирая в себя тонкий аромат его кожи. Сандаловое дерево, горечавка и нечто чувственное и телесное. Скулы тут же запекло, Цзян Чэн дёрнулся и приподнялся на локте, уставившись на дремавшего рядом Лань Хуаня. Тот был из плоти и крови. Не порождённое мукой и болью видение, а вполне себе настоящий Лань Хуань, который безмятежно спал совсем рядом. Его тёплая ладонь соскользнула с бока Цзян Чэна, но к счастью, не заставила проснуться. Остаться рядом или подняться? Может быть стоит распорядиться насчёт завтрака? Подготовить воду для утренних омовений? Цзян Чэн не помнил достаточно чётко окончание вчерашнего вечера, но, кажется, Лань Хуань позаботился о том, чтобы они проснулись прибранными. И всё же полноценных водных процедур это не заменило. Видимо, всё-таки нужно вставать, с горечью пришёл к выводу он, и ждать у порога своих спасителей, если, конечно, Вэй Усянь и Лань Ванцзи не передумали избавлять его от проклятия. Непроизвольно Цзян Чэн дёрнулся во второй раз, вдруг осознав, что не умирает. Да, в груди ворочалось, словно потревоженный в норе зверь, золотое ядро. Оно неприятно пульсировало, но разрываться на части не собиралось. Потоки ци медленно и плавно текли по меридианам. Он знал, что способен свернуть горы и обратить вспять реки. Он был полон энергии и, казалось, самой жизни. Но как надолго? — Как ты себя чувствуешь? — прозвучал мягкий вопрос у самого уха, и напряжённый, словно натянутая тетива, Цзян Чэн буквально выпал из мыслей, оказавшись на голом полу. — Боги! — Лань Хуань мгновенно оказался рядом, судя по всему ожидая наихудшего развития событий, — тебе снова плохо? — Н-нет, нет. Всё хорошо. Всё хорошо, — зачастил Цзян Чэн, выпутываясь из кокона простыней и рук Лань Хуаня, — просто я… Но договорить он не успел, в дверь резко постучали, и голос, который Цзян Чэн ещё не привык слышать, но с вполне узнаваемыми интонациями, прокричал снаружи: — Цзян Чэн! Цзян Чэн, мы вернулись! Ты там? — Где мне ещё быть, идиот, — проскрежетал он, в ужасе переводя взгляд на склонившегося над ним Лань Хуаня и понимая, какую картину сейчас увидят Вэй Усянь и его муж. — Стой! Не входи! — Что? Почему? — ожидаемо дверь задёргалась. — Ты там не умираешь? — Нет! Сказал же, жди! — рявкнул Цзян Чэн, вскакивая на ноги и бросая Лань Хуаню первые попавшиеся тряпки. Если он не умрёт от отклонения ци, так от разрыва сердца — совершенно точно, и всё благодаря никчёмному братцу. Накинув на себя верхнее ханьфу и кое-как запахнувшись, он окинул взглядом Лань Хуаня. Растрёпанный, явно только что со сна, да в добавок и с засосом на шее. Настроение резко испортилось, и впервые за эти дни Цзян Чэн начал жалеть, что, кажется, ему не дадут умереть. Они одновременно посмотрели на окно, а потом так же одновременно друг на друга. — Если ты хочешь, — начал Лань Хуань шёпотом, — я могу… — Что? — очень тихо спросил Цзян Чэн, но тут же сам себе ответил. — Не глупи. И Лань Хуань понимающе кивнул, а потом стремительно поднялся на ноги, пряча порванный рукав за спину. И отошёл к дальней стене комнаты так, что даже Цзян Чэн его почти не видел, только различал неясный силуэт и слышал неровное дыхание. Дольше держать Вэй Усяня за дверью было нельзя. — Заходи, — крикнул ему Цзян Чэн, и в тёмную комнату ввалились двое: сам Вэй Ин и его спутник. Фонарик светился у брата в руках и, о боги, зря Цзян Чэн переживал за свой внешний вид. Тёмное ханьфу Вэй Усяня больше походило на подстилку для собак: в пятнах травы, белой глины и в крапинках тонких дыр, словно он пробирался сквозь колючие кусты. Света фонаря не доставало, но лицо Вэй Усяня тоже изменилось, а ведь прошло всего лишь три дня: сизые тени под глазами, щёки, запавшие до очевидной худобы, и корка всё той же засохшей глины на лбу и подбородке. — Из какой навозной ямы ты вылез? — спросил его Цзян Чэн, пряча за грубостью рвущееся беспокойство. Но Вэй Усянь не стал обижаться, его глаза горели, отражая свет фонаря. — Нет, не из ямы, а всего лишь из озера. Представляешь, тёмный заклинатель выкинул туда второй клинок. Нам пришлось прочесать половину дна, чтобы его найти. А потом из шиповника вылезли лютые мертвецы, а ведь был уже третий вечер, но мы успели. Лань Чжань, смотри, мы же успели! Младший Лань только согласно кивнул, полуобернувшись в ту сторону, где стоял его брат. И больше ничего не сказал, позволяя Вэй Усяню трещать за двоих. А тот поставил фонарь на пол и достал из мешочка цянькунь предмет, завёрнутый в грязную тряпицу. Внутри слоёв ткани лежал кинжал. Он не был похож на первый. Был светлым и ярким, словно был скован из света звёзд. — А ещё, представляешь, он горячий, — зачастил Вэй Усянь, — я обжёг себе все пальцы, пока его доставал. Но мы здесь, на самом деле здесь, и теперь я сниму проклятье. Голова Цзян Чэна закружилась, и он снова прилёг на разворошенную постель, глядя поверх плеча Вэй Усяня. Лань Хуань выступил из темноты, как и раньше спеша на помощь, но Цзян Чэн лишь коротко взмахнул ладонью — «всё в порядке», отдавая себя в суетливые руки шисюна. Это было даже забавно и почему-то приятно. То, как Вэй Усянь хлопотал над Цзян Чэном, пряча за потоком слов облегчение и радость. Значит, ему тоже было не всё равно. Значит, он тоже хотел, чтобы тот жил. — Вот теперь не двигайся, — снова вступил Вэй Усянь, — потому что мне нужно кое-что сделать, — и схватил загрубевшими пальцами белый кинжал. — Только не умри от старания, — предупредил его Цзян Чэн, — я ведь не знаю, как тебя потом спасать. — Не умру, — радостно поддакнул ему Вэй Усянь и приблизил клинок к разрезу чужого ханьфу. Это не было как в первый раз — холод и лёд, и поток энергии от кинжала к живому ядру. Всё оказалось ровно наоборот: белый нож покраснел, словно его положили на угли, и та сила, что рушила золотое ядро, вдруг забилась в корчах, истлевая как дым. Тёмные завитки вырвались из груди Цзян Чэна, зацепились за кончик клинка и втянулись внутрь, изъязвив серебристый металл бороздами ржавчины. Стало как будто бы легче дышать, и Цзян Чэн снова почувствовал себя целым. Облегчение было таким огромным, что на миг потемнело в глазах. Он даже представить не мог, как сильно был напряжён все эти дни. — Эй, нет-нет, — вновь прозвенел голос Вэй Усяня. Тот отбросил бесполезный теперь клинок в сторону и опустился на край кровати, загораживая всё вокруг, — даже не думай терять сознание, мы тебя спасли или нет? — Сколько же от тебя шума, — Цзян Чэн закатил глаза, но чуть помедлив, добавил, — но да, спасли. Спасибо. — Дядя! Дядя! — избавляя их от неловкости в комнату влетел бело-золотой вихрь. И Цзинь Лин плюхнулся с другой стороны кровати, — мне сказали, что ты умираешь, только попробуй! Теперь Цзян Чэн оказался в кольце из рук, Цзинь Лин совершенно бесстыдным образом вцепился в его плечи, блокировав тем самым возможность хотя бы присесть. — Откуда он здесь? — Помимо головокружения в висках появилась боль. Цзян Чэн и забыл, каково это иметь под боком впечатлительного подростка. И всё же он не смог отказать себе в удовольствии обнять племянника в ответ. Крепко-крепко он стиснул костлявую спину и потрепал Цзинь Лина по затылку. Кажется, в последний раз он позволял себе такое, когда мальчишке не было и восьми лет. — Простите нас, глава ордена, это мы предупредили главу ордена Цзинь о возможном несчастье, — в дверях спальни Цзян Чэн обнаружил не меньше десятка своих адептов, склонивших головы в низком поклоне, — если мы сделали что-то не так, просим прощения и смиренно готовы понести наказание. — А мы в свою очередь подобрали всю эту толпу у главных ворот, — весело добавил Вэй Усянь, явно наслаждаясь суматохой и хаосом, — к счастью, рядом с Цзинь Лином не было его мохнатого чудища. Цзян Чэн лишь вздохнул. Похоже, с его появлением нарушение правил в Облачных Глубинах постепенно становилось нормой. — Фея осталась в горах как раз-таки из-за тебя! — буркнул Цзинь Лин и, вперив встревоженный взгляд в Цзян Чэна, задал самый главный вопрос, — дядя, так ты не умираешь? — Если не будешь меня душить, то, наверное, нет. Цзинь Лин ожидаемо ослабил хватку, и Цзян Чэн наконец-то поднялся с кровати. — Значит так, сегодня никто не умрёт, наказания никто не получит, мне нужен человек, чтобы убрать беспорядок, остальные свободны. Позже я дам распоряжение, когда выдвигаемся в путь. — Да, глава ордена! — послышался радостный строй голосов. — Вы тоже, — Цзян Чэн указал пальцем на Вэй Усяня и Цзинь Лина, — идите, отдохните и позавтракайте. И хватит меня позорить. — Как пожелает глава ордена Цзян, — весело пропел Вэй Усянь, подхватывая под руки Лань Ванцзи и надувшегося Цзинь Лина, и всё же старательно отводя взгляд. Кажется, с возвращением приказного тона старые шрамы снова начинали саднить, — увидимся позже! И вот когда шумная толпа выплеснулась из комнатушки, Цзян Чэн с удивлением понял, что среди суматохи совсем не заметил, когда Лань Хуань успел уйти. Он положил ладонь на смятую постель, пытаясь уловить тепло чужого тела, но жёсткая ткань уже остыла, делая сном ночные признания. Их стоило повторить при свете дня, вот только Цзян Чэн не был уверен, что новое утро не превратило их в шутку. В вежливые извинения, логичные оправдания и страшное: «забудем обо всём, ведь вам ничто не угрожает». Он коротко вздохнул, не желая показывать слабость при оставшемся помогать заклинателе, и принялся готовиться к тяжёлому дню. Первые лучи солнца осторожно чертили знаки на полу, у подножия гор истончался туман, а Цзян Чэн всё высматривал в проёме окна высокую фигуру в ланьских одеждах. Он всё ждал Лань Хуаня на своём пороге, но тот так и не появился. У этого могло быть множество объяснений, вот только Цзян Чэн боялся самого простого. Поэтому он вышел в прохладное утро и двинулся прямо к источникам. Какое-то чутьё звало его туда, однако, нашёл он не того, кого хотел. На берегу было сложено белое ханьфу, и сердце Цзян Чэна на мгновение затрепетало, но в каменной чаше плескался один Вэй Усянь. Он стоял под самым водопадом и, отплевываясь и шипя, оттирал с себя дорожную грязь, подставляя воде лиловые синяки. Они россыпью покрывали его спину и плечи, и были такими яркими, что становилось понятно, его трёхдневный поход выдался не из лёгких. Цзян Чэн мог бы просто уйти, но заставил себя задержаться. Вэй Усянь всё равно его заметил, а сбегать было попросту глупо. — И как? Помогает? — спросил он, кивнув на льющуюся с каменного уступа воду. — Вроде того. Когда забываешь, насколько она холодная. И Цзян Чэн невольно улыбнулся, всё-таки они были похожи с братом гораздо сильнее, чем хотелось признавать. Теперь вежливость позволяла закончить разговор, но Цзян Чэн снова остался на месте. — Тяжело вам пришлось? — спросил он, зная какой ответ услышит. — Да ерунда. Бывало и хуже. Главное, что теперь всё хорошо. Всё и правда было хорошо, если не считать, что Цзян Чэн так и не сказал Вэй Усяню самого главного. Слова жгли язык, заставляя мучиться от злости. На самого себя и на то, что предстояло озвучить. Легче было просто уйти, но в конце концов трусить Цзян Чэн не стал. — Спасибо, — сказал он, как и совсем недавно в покоях, — спасибо, что снова спас для меня золотое ядро. Но Вэй Усянь лишь покачал головой. — Не его, — с ноткой грусти ответил он и наконец подошёл к невысокому берегу, — я хотел спасти самого тебя. — Это одно и то же, — хмыкнул Цзян Чэн и получил новую порцию откровений. — Даже в прошлом это не было так, а сейчас… я ведь умер однажды. Не хотел, чтобы это приключилось с тобой. «И я не хотел, чтобы ты умирал», — подумал Цзян Чэн и вдруг понял, что это всегда было правдой. В храме богини Гуаньинь, на той злополучной горе и даже раньше, особенно раньше. После гибели Пристани Лотоса и всего того, что они любили. Именно поэтому Цзян Чэн и выбежал к Вэням, отвлекая удар на себя, чтобы Вэй Усянь мог спастись, а не умер, как их родные. Ради этого он потерял золотое ядро и теперь, глядя в тёмные глаза Вэй Усяня, представлял, как когда-нибудь расскажет ему правду. Нет, не для того, чтобы уязвить или унизить, а чтобы починить то, что было между ними сломано. Он вздохнул и отступил на шаг назад, освобождая Вэй Усяню место. Тот забрался на берег и смешно потряс головой, обдавая Цзян Чэна фонтаном брызг, совсем как щенок или взрослый пёс, которых всегда так боялся. В голосе Вэй Усяня сквозила печаль, но почувствовав в Цзян Чэне перемену, он снова обрушил на него признание. — Даже после всего я буду тебя любить. Так же как Лань Чжань любит Цзэу-цзюня. Эти слова сделали своё дело и пробили новую брешь в той стене, что была воздвигнута между ними. Но не только это, сердце Цзян Чэна забилось чаще стоило лишь услышать титул Лань Хуаня. — Ты ведь видел его? — просто спросил он, зная, что уточнять ничего не надо. — Видел, — коротко сказал Вэй Усянь, глядя на сложенные лодочкой ладони, — кажется, он здорово тебе помог. И на губах Вэй Усяня мелькнула улыбка, смысл которой был Цзян Чэну не ясен. Было в ней что-то доброе и простое, без крупицы сарказма или какого-то ехидства. Но Цзян Чэн всё равно ярко вспыхнул, чувствуя, что не может совладать с собой. — Скажешь хоть слово и, клянусь, я тебя ударю. — Эй, ты же сам спросил? — вскинулся Вэй Усянь, правда без особого задора. Можно было бы на него накричать, можно было бы затеять перепалку, но Цзян Чэн просто затих, понимая, что делает только хуже. Вэй Усянь ведь, конечно же, не был слепым, а уж дураком не был тем более. — Только не говори пока своему этому ничего, — о большем просить не имело смыла, но и это оказалось слишком. — А он уже знает. — Откуда? — На вас просто больно смотреть. — Что? Кажемся настолько жалкими? — Нет, не жалкими. Растерянными и несчастными. Ты должен поговорить с Лань Сичэнем. — Сам разберусь, — огрызнулся Цзян Чэн, но тоже без огонька, заставив Вэй Усяня снова улыбнуться. — Но раз ты не принимаешь братский совет, может, тогда ещё поболтаем? — и придвинулся ближе, так что Цзян Чэн отскочил в сторону. — Не перегибай, — стараясь казаться грозным, ответил он. — Я не буду сейчас с тобой болтать. — А что насчёт завтра? А завтра? Цзян Чэн даже представить не мог, что случится завтра. Возможно, он будет готов прыгнуть в омут с тоски, а может, станет намного счастливее. Но сначала ему нужно найти Лань Хуаня. Эта потребность съедала его изнутри, мучила, делая снова больным. И, наверное, эти чувства были написаны на его лице, потому что Вэй Усянь понимающе кивнул. — Ладно, иди к своему Цзэу-цзюню. «Своему» — несколько дней назад это слово оскорбило бы Цзян Чэна, а сейчас только согревало сердце. Да, он хотел, чтобы Лань Хуань стал его. От кончиков кожаных сапог до тёмной макушки. Чтобы он смотрел на него как этой ночью, не один раз, а всегда. Но прежде им действительно нужно поговорить, и это наполняло душу Цзян Чэна страхом. — Пригляди за Цзинь Лином, пока он в Облачных Глубинах, — он махнул Вэй Усяню рукой и двинулся прочь от источников. Где же искать Лань Хуаня? В покоях, окружённых ковром из горечавки? В библиотеке? — Мой племянник в новом саду, в беседке. — А? — Цзян Чэн даже не заметил, как к нему подошёл Лань Цижэнь. А он ведь просто молча шагал по тропинке. Неужели он действительно выглядит настолько несчастным? — Я сказал, он в новом саду, — повторил Лань Цижэнь. И больше ничего: ни сарказма, ни критики, ни угроз. Словно он знал, что Цзян Чэн выдержать большее сейчас не способен. — Спасибо, — вежливо поклонившись, ответил Цзян Чэн. В третий раз за одно утро произнося это слово. Это гадкое, едкое, унизительное слово, которое теперь стало простым и понятным, полностью отражающим его чувства. Он двинулся быстрой поступью по дороге и побежал бы, если бы не думал, что это только позабавит Лань Цижэня. И всё равно перешёл на бег, стоило оставить позади старого учителя.