По пути

Глава 6

Женьке можно всё рассказать. – Это так заметно, – щурится она в ответ на Ленин короткий спич, когда в пятницу они встречаются выпить кофе на Серпуховской. – Что? – Что он к тебе неравнодушен. Ну вот, опять. Начинается. В голове всплывает воспоминание об искромётных шутках Арланова, когда тот впервые увидел Лену в салоне «тигуана». Почему всем всё ясно, кроме неё? – А он тебе нравится? – Женька не собирается съезжать с темы и бьёт вопросом в лоб. Бля. – Как коллега? – Лен, ну дуру не строй? Как мужчина, конечно. Во рту становится сухо. Признаться в таком вслух – жутко даже подруге. Лена делает большой глоток флэта перед тем, как ответить. – Нравится. Только я думаю, что он не сможет относиться ко мне всерьёз. – Это ещё почему? – Ну, потому что он старше меня на целых пятнадцать лет. Я для него – ребёнок, понимаешь? Мы коллеги. Тем более – съёмки, это ведь другое. Да мне и самой…страшно. – Ну вы же не будете коллегами вечно? – Же, да ты пойми, он взрослый. Был женат. У него за тридцать пять лет таких, как я… и сейчас наверняка кто-то есть, откуда я знаю? Зачем я ему сдалась? Нет, Женька решительно не видит в этом проблемы. А проблема есть. Солнце облизывает высокие стекла кофейни, разламываясь и крошась на ребристой стене. – Рано или поздно вопрос всплывёт. Почему не обсудить это сразу? Не хочешь с ним поговорить? – Нет, конечно, – Ленина чашка стукается о блюдце и возмущенно звенит. – Что я скажу? «Извини, я случайно вешалась тебе на шею, давай сделаем вид, что ничего не было?» – На месте сориентируешься. – На каком месте? Домой я к нему не пойду, на площадке тоже нет смысла разговаривать. Бред какой-то. Женька мотает головой. – Зря ты с ним… так. Честно. Мне кажется, вы должны быть вместе. На вас посмотришь – что в кадре, что в жизни – блядь, будто созданы друг для друга, такая вот банальность. Апрельские сумерки укутывают Москву в одеяло. Столько сегодня хотелось сделать – в редкий выходной – но сил нет даже сварить ужин. Можно заказать доставку, но нужно встать, выбрать, позвонить… К чёрту. После той встречи в баре прошло два дня. Больше они не виделись – следующая смена стоит на послезавтра. Да, Жень, он потрясающий. Он добрый и внимательный. Он плечо, камень, крепость. Слишком хороший, чтобы быть правдой. И мне страшно. А после вчерашнего – еще страшней. Одной пьяной выходкой разрушить педантично выстроенные им границы было так просто, а теперь… А что теперь? «Просто у наших героев нет будущего». Женьке не объяснишь, как больно было видеть букет на заднем сиденье «тигуана» – он явно предназначался не ей: иначе красные розы стояли бы сейчас в её кухне. Третьякова отчётливо слышит в голове мамин голос. Если закрыть глаза, можно увидеть, как та бросает полотенце на стол со словами вроде: «Разведён? Зачем ты ему сдалась, взрослому мужику? Ну попользуется и бросит», или: «Сколько? Лен, да он тебе в отцы годится». Знаешь, мам, отца мне как раз и не хватило. Да и тебя не хватило тоже. Ты так горевала, когда умер Денис, что меня в твоей жизни тоже почему-то не стало. Ты говорила с его фотографией, рассказывала о последних новостях в политике, о дождливой погоде, о любимых им котлетах с сыром, что готовы к ужину. Но была еще я; и надо было – добиться твоей любви не менее эффектно, чем умереть. Лена обводит глазами полки. Медали, медали, стопка грамот без рамок – иначе заняли бы слишком много места. Особняком – кубок чемпионата России по футболу: взяли с девчонками из «Чертаново», а получив, ели потом в первом попавшемся кафе эклеры в глазури и вопили кричалки в свою честь; их тогда чуть не выгнали, но было совсем наплевать и страшно весело. В крапчатую папку первой легла анкета с кастинга «Ранеток» – кажется, это было так давно! – а после туда посыпались бейджи, аккредитации, черновики с текстами и аккордами, фотки, записки и прочая памятная ерунда. Надо, пожалуй, купить еще пару папок – эта уже трещит по швам. Кажется, его не интересует весь этот кропотливо собранный багаж. В чём тогда его интерес? В том, чтобы съёмки прошли хорошо? Чтобы она вжилась в роль? Вопросов гораздо больше, чем ответов. Привыкшая рассчитывать на себя, Третьякова всегда руководствовалась логическими постулатами. Когда девчонки жаловались порой на любовные перипетии, все казалось понятным. Их отношения состояли из одинаковых паззликов – ревность, влюблённость, обида, равнодушие; голодные игры шли по утверждённым правилам. И вдруг в несколько дней система дала сбой. Трехлетний сын маминой подруги однажды показывал Лене сделанные им картинки. Самые простые предметы — домик, машина, стул — нарисованные из необычной точки, были неузнаваемы. Такой же неузнаваемой выглядела теперь её собственная – любовь? привязанность? дружба? Ясно одно: в случившемся виновата лишь она сама. Единственное правильное решение – отстраниться сейчас, по пути, на берегу, пока не зашло дальше. Чтобы не стало еще больней. Когда утром воскресенья Лена заходит в трейлер, отведенный костюмерам, Аня Марлиони – славная и розовощекая – натягивает поверх термобелья нелепый пуховик, а на голову – берет с пимпочкой. Иногда обидно, что ей досталась роль такой сумасбродки: в жизни Аня добрейший спокойный человек, а актриса так вообще – высшего пилотажа. И фамилию-то дали персонажу – Уткина! Но в лице её, через весь создаваемый облик сейчас… для Третьяковой вырисовывается кое-что другое. Серый московский день начинается с незапланированной встречи. Лена выходит из подъезда, Степнов с пакетом дедушкиных рукописей – следом. Помощник нашёлся. Надо бы сказать ему честно. – Спасибо, Виктор Михайлович, что вы мне помогаете. Но, по-моему, это и впрямь смотрится как-то…ненормально. Физрук грозно подходит к ней. – Я как жил, так и буду жить! Понятно? А если мне понадобится помощь, ты тоже будешь думать, что об этом скажет Борзова? Борзова – это полбеды. А вот вся параллель старших классов сегодня явно моет им кости. Мимо, делая вид, что не узнает стоящую пару, шагает библиотекарша – именно она пустила лживые слухи, что учитель с ученицей встречаются. Степнов хватается за её присутствие, спасаясь от неуместного диалога. Уже уходя, Светочка вдруг подзывает преподавателя поближе. Но посекретничать без Лениных ушей не очень получается: виноватые заискивания слышны за три километра. – Вить, а вы… правда на меня больше не сердитесь? Дура, вот же дура. А перед Леной извиниться не хочет – что выставила посмешищем? Степнов же так воодушевлен идеей всепрощения и спортивного азарта, что просто тошнит. – Кто старое помянет, тому глаз вон! – Тогда завтра на пробежку? – Светочка не скрывает щенячьего восторга от этой перспективы. – В 6 утра, возле моего подъезда! – Кулёмина! Ты тоже присоединяйся? А то баскетбольную секцию совсем забросила – репетируешь все. Спортивную форму потеряешь. Бегуны, блин. Издеваются, что ли? Такого Лена не стерпит. – Да, Виктор Михайлович. Втроём будем бегать, – Кулёмина поворачивается и презрительно смотрит прямо ему в глаза. – Может, мне и деда с собой прихватить? Педагоги неловко замолкают. Вот она – верная, нужная фраза! Находится сама собой, с лёгкой руки сценаристов. Третьякова не собирается бегать – втроём. Подъезжая после смены к дому, «фольксваген» паркуется дальше обычного. – Лен? – Его голос, сиплый с молчания, звучит странно в повисшей тишине. – Пообедаем… вместе завтра? Только не это. – Нет, извини. И вообще, ты не приезжай за мной завтра, ладно? – Почему, Лен? Что происходит? – Да так. Проблемы в личной жизни. Только, извини, это тебя никак не касается. Кстати, хорошо выглядишь, – Третьякова не успевает заткнуться на этой фразе: белая рубашка опять убийственно хороша в сочетании с тёмными вихрами… прямо как в минувший четверг. – Тебе нравится? – Слушай. Я рада, что у тебя всё хорошо. Я могу идти? – Да, конечно. Только... я хотел, чтобы ты помнила, что у тебя есть я. – В смысле? – Ну, мы ведь друзья... что бы ни случилось... Я всегда готов тебя поддержать. Лена разворачивается и пристально смотрит водителю в глаза. – Спасибо. Дверь авто захлопывается не с первого раза и громче, чем планировалось. Руки своевольничают – не слушаются, действуют отдельно от тела, бессовестно выдавая накатившую волну дрожи. Она уходит. А он не идёт вслед.