Oceanbound

Свист. Взрыв. Сердце Феликса подступило к горлу, ему хотелось бежать, кричать, прятаться (о, как знакомо это звучало). Через пару секунд на главной палубе началась неразбериха. Крики. Визги. Вопли. Первая волна пришла в движение, туфли и босые ноги стучали по деревянным доскам, когда матросы прыгали с «Эвриалы» на палубу «Сальвадора». Крики. Хёнджин и Джисон уже сражались на другом корабле. Они могли быть мертвы. Джисона уже могли пронзить мечом. Гремели выстрелы, испанцы вопили, кричали, Феликс не мог разобрать слов. Артиллеристы снова зарядили пушки и открыли огонь, Чан исчез с лестницы. Третья и четвертая волны пришли в движение. Сынмин бегал по батарейной палубе и зажигал фонари и факелы так быстро, как только мог, темнота сменилась мерцающим теплым светом. Они выстрелили в третий раз. Испанцы не ответили на артиллерийский огонь, и это могло означать только одно: они действительно застали их врасплох, часть экипажа, вероятно, спала, у них не было времени подготовиться. Сегодня вечером семьи потеряют своих отцов, сыновей, братьев. Их мирная жизнь превратится в горечь утраты. Чего не видели Феликс, Чонин, Лианна и артиллеристы, так это кровавой бойни. Мужчины в красно-синих мундирах лежали на палубе «Сальвадора», совершая последние вздохи. Джисон бросил ванты на шею одного бедного испанского юнги и перерезал ему горло ножом. Хёнджин, танцующий по палубе со стеклянными глазами и злой улыбкой на лице, пронзал своим мечом грудные клетки испанцев, иногда сталкиваясь с другим мечом, и его улыбка становилась только шире. Чан, спокойный по своей природе, бегал по баку «Сальвадора». Он выстрелил из пистолета в череп спящего человека, глазами ища тех, кто стоит выше в иерархии. Капитан со своим могучим мечом пробирался по палубам к капитанской каюте «Эль-Сальвадора», убивая всех, кто попадался ему на пути. Чанбин с грозным глазами уклонился, подпрыгнул, схватил фонарь и с силой ударил им по голове испанского офицера, мгновенно убивая его. Чанбин с угольками в глазах бежал вперед, сбивал солдат с ног и вырывал их кишки прямо на деревянные палубы. Чанбин, уместивший в своих глазах целое море, скрещивал свой меч с мечом Джисона, кивал и сражался с ним плечом к плечу, как это было всегда. Пушечное ядро ​​ударилось о корпус «Эвриалы», едва не сбив голову Лианны с плеч. Сломалась одна из опорных балок батарейной палубы. Артиллеристы снова открыли огонь по счету Сынмина, Лианна поднялась на главную палубу, совершенно не обеспокоенная пушечным ядром. Феликс и Чонин больше не были в безопасности, когда испанцы наконец проснулись и взялись за оружие. — Убивайте их! — Убивайте их всех! — Всех до единого! Бессвязные крики, и вдруг голос капитана, заглушивший весь шум. — За «Эвриалу»! Еще одно пушечное ядро ​​попало в одного из стариков и отправило его в полет по палубе. Феликс отвернулся, он не осмелился взглянуть на пострадавшего, лежащего в углу батарейной палубы. Он не хотел слышать, не хотел слушать, но приходилось. Он слышал крики, вопли, мольбы, что-то летело за борт и с плеском падало в воду. — Вперед! Феликсу хотелось убрать все это, ему хотелось закрыть глаза, отвернуться, свернуться калачиком в углу и плакать, пока все это не закончится, но он не мог. Он не мог. Ему приходилось держать глаза открытыми, прикованными к двери, выжидая, прислушиваясь ко всему, к каждому неожиданному звуку. Ему приходилось крепко держать меч в одной руке, а в другой — нож, готовый к любой неожиданной атаке. Он не мог отключить все это. Ему приходилось сражаться. Ему приходилось сражаться за этих пиратов, ему приходилось сражаться за этих воров, жуликов, убийц. Феликс быстро взглянул на Чонина на другой стороне лестницы, такого сосредоточенного, такого готового, какого угодно, но только не испуганного. И прежде всего Феликсу приходилось сражаться за своих друзей. Хёнджин взобрался по вантам, выше, выше, с ножом в зубах, испанский солдат чуть ниже него пытался схватить его за лодыжки и утащить вниз. Хёнджин вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил матросу в голову. Выше, выше, из вороньего гнезда выпал еще один солдат с торчащим из черепа ножом, и Хёнджин быстрыми движениями сорвал испанский флаг с мачты. Было более ста человек против сорока. Они недооценили количество солдат на испанском судне. Болван безжизненно лежал на перилах «Сальвадора», кровь лилась из раны, пересекавшей его грудь. Одноглазый Джексон потерял и второй глаз, но зрение в шкафчике Дэви Джонса ему все равно не нужно. Кишки Цзи разлились по всему юту, ужас навсегда застыл в его глазах. «Эвриала» теряла людей. Лианна скрылась из виду, в ее стороне просвистело еще одно пушечное ядро. Где она? Феликс и Чонин переглянулись, плохой знак, не так ли? И тогда юноша увидел то, что он никогда, никогда не сможет забыть. С глухим стуком, вниз, вниз, вниз. Голова Лианны. Голова, отрезанная от шеи, катилась по лестнице. Повсюду проливалась кровь, льющаяся из артерий. И выражение ее глаз. Наполненные страхом, сожалением, удивлением. Эмоции, последний раз застывшие в красивых чертах морщинистого лица. Наполненные ужасом. Дыхание Феликса застряло в горле, кровь в венах застыла и похолодела, ноги были готовы подкоситься. Голова Лианны скатилась по лестнице и продолжила катиться между Феликсом и Чонином, пока, наконец, не ударилась об одну из бочек, наполненных порохом. — Más piratas! — Ах! Чонин издал удивлённый вопль, когда из люка над ними высунулись три головы. Испанцы. На их корабле. Первый из них перешагнул через труп Лианны на лестницу, держа меч наготове. Двое следовали за ним. Какого черта. Нет. Нет, они шли сюда, они шли на батарейную палубу, Лианна была мертва, Лианна, их лучшая фехтовальщица была мертва, о нет, вот как Феликс умрет, это был его конец, о нет. Феликс сделал раз, два, три, шага назад, они были на полпути сюда, кто-нибудь, помогите! Юноша услышал позади себя ругательства, он узнал голос Сынмина, еще шаг назад, первый испанский солдат уже был на палубе, его ботинки блестели в свете факелов, он был большим, таким высоким, что его шляпа почти касалась потолка. Синий, красный и желтый, так были одеты испанские моряки, моряки «Сальвадора», гордости испанской армады, и так должен был умереть Феликс, от рук этого человека, этого моряка, здесь не было рыцаря в сияющих доспехах, готового его спасти. Солдат приближался к Чонину, который сделал всего два-три маленьких шага назад и был ближе к мужчине. И тогда Феликс почувствовал вес меча в своей руке. Все, что он когда-либо узнал о бое на мечах, вернулось ему в голову, и, прежде чем он успел подумать хотя бы секунду, он бросился к высокому человеку с огромным острым мечом. Лезвие отражало пламя факела над головой юноши. Звон. На долю секунды Феликс и испанский матрос посмотрели друг другу в глаза. Юноша отдернул меч, прежде чем нанести новый удар, сверху, снизу, сбоку, три шага назад, вокруг, выпад вперед, лязг, еще один, еще, меч подошел ему как раз, он точно такой же, как тот, который был у него дома. Движения Феликса были пылкими, он не мог видеть и слышать никого вокруг себя, только его и мужчину, который снова бросился к Чонину с еще одним матросом. Внезапно Джонни оказался рядом с Феликсом и устремился к более крупному парню, о, слава небесам, он был слишком большим, чтобы юноша мог с ним справиться. Чонин сражался, он не был фехтовальщиком, какого черта его поставили в такое положение, Феликс снова нанес удар вперед, вмешался в столкновение двух мечей, развернулся в пируэте и внезапно поразил солдата сильным ударом в ногу своей стопой. Третий матрос бросился вперед к Феликсу, но юноша быстрым ударом заблокировал меч, чуть не пронзивший его грудь. Что-то порезало бок Феликса. Внезапно он снова мог слышать все, включая кровь, пульсирующую в его венах, крики, доносившиеся снаружи, крики страха, ужаса, удивления и победы. Пушечное ядро ​​разбило бочку с порохом. Огонь. Феликс развернулся, сделал два шага назад, внезапно сделал еще один шаг назад, шаг вперёд, влево, снова влево, и тогда Феликс понял, что здесь только он и солдат, а цель у солдата одна. Испанец бросился вперед, Феликсу пришлось увернуться от меча, наклонив голову, меч юноши случайно задел одну из балок, щепки полетели в стороны, выбив мальчика из равновесия, ошибочный шаг, слишком близко, о боже, Феликс проскользнул под рукой мужчины. И вонзил меч в его грудь. Тишина. Все вокруг Феликса остановилось. Только дыхание солдата и его собственное. Мужчина упал на колени. Он навалился на меч Феликса, лезвие вошло глубже и уже торчало из его спины. Вот только это был не мужчина. Это был мальчик. Примерно одного возраста с Феликсом. Раскрасневшиеся щеки, в глазах звезды, весь мир перед его ногами. Мальчик. С густыми черными кудрями и камзолом на три размера больше. Мальчик. Что-то теплое скатилось по рукам Феликса. Что-то красное начало выливаться изо рта мальчика. Он пытался говорить, но все слова сливались в бурление. Кровь стекала по его подбородку, шее, заливая его красивый камзол. Бульканье. Нет. Предсмертный хрип. — Я… Мальчик схватил Феликса за руку, он пытался сделать вдох, сильно содрогаясь. Еще больше крови. Он потерял равновесие и чуть не упал на Феликса. Его веки затрепетали, звезды исчезли, глаза закатились. Бульканье. Кровь. Везде. Руки сжимали Феликса в мертвой хватке. А потом она ослабла, и мальчик упал на пол. Мальчик. Просто мальчик. — Я… Просто мальчик. — Прости… Феликс всхлипнул. — Прости меня… Он смотрел на то, как краски исчезали с лица мальчика, румянец становился прозрачно-голубым, а вокруг его головы, словно ореол, образовывалась лужа крови. — Прости меня. Феликс не чувствовал, как слезы скатывались по его лицу. — Прости меня, прости меня, я не хотел, я не… — Эй, Феликс, все в порядке… — Нет, я не хотел, прости, я… я… — Феликс. Чонин взял лицо Феликса в свои руки, заставив юношу посмотреть ему в глаза. — Феликс. Он бы убил тебя. Ты только что спас себя. Ты спас нас. Всех нас. — Н-но он… он… он всего лишь мальчик, просто… — Я знаю, но он собирался убить тебя, Феликс. Вот для чего он здесь. Чонин отстранился от Феликса для того, чтобы помочь ему встать, взяв его за руки, это переключило внимание юноши с безжизненного тела мальчика, лежащего на полу батарейной палубы, на его собственные руки. Красные. Все, что он видел, было красным. Липким, теплым красным. Насквозь промокшая рубашка, когда-то бледно-лиловая. Красный стекал по его штанам. Кровь, липкая, теплая кровь стекала по его рукам. Чужая кровь. Это была кровь мальчика. Феликс огляделся вокруг. Три бездыханных тела, одно в углу, одно рядом с пушками. Один в ногах Феликса. Чужая кровь. Кровь мальчика. Феликс наклонился рядом с одной из бочек, его вырвало. *** Тишина вокруг. Ни души в поле зрения. Ноги Феликса были прижаты к груди, лоб к коленям. Он сидел на баке, прислонившись к мачте, ванты неудобно впивались в спину. Перед ним простор, освещенный лунным светом. Единственным, что закрывало обзор Феликсу, был бушприт. Спокойно. Волны, бьющиеся о корпус, были мирными, несмотря на скорость, с которой они направлялись в неизвестность. Бум стоял у руля, Джексон в вороньем гнезде. Никто из них не заметил, как Феликс поднялся по главной палубе на бак и сел. А если и видели, то не возражали. Все было не так, как в первую ночь, которую Феликс провел, сидя на палубе, и на самом деле он предпочел бы сидеть на корме корабля, но ему не хотелось объяснять Буму, почему он не спит. Хотя, судя по тому, что видел юноша, Бум был в опасной близости от того, чтобы задремать, стоя за штурвалом. Феликс не мог заснуть. Последние дни он плохо спал. Понемногу дремал в течение дня, минуты были наполнены только страхом, тревогой и паранойей. Разочарованием. Печалью. Он был всего лишь мальчиком. Они победили. Они выиграли битву, и, боже, это заняло много времени. Они сильно недооценили количество испанских моряков на «Сальвадоре», но в конце концов они победили. Капитан Со в разгар боя бросил голову испанского адмирала на палубу, заставив последних выживших сдаться. Чтобы тут же умереть. Это было кроваво. Красивые, белоснежные палубы наполнились красным. Флаг разорвали на куски и наконец сожгли в знак победы. Одного они оставили в живых. Тот, у кого была небольшая весельная лодка, чтобы уплыть, желательно в Гавану. Мальчик был немногим старше Феликса. Капитан на ломаном испанском сказал ему уплыть и рассказать всем. Рассказать всем, кто отобрал все у испанской короны. Сказать остерегаться пиратов и Братство, ибо они не боялись короны. Рассказать всем историю о капитане Со и «Лос-Галеонсе», о том, как его гениальный план не подвел его, и гордость испанской армады теперь стала пищей для рыб. Мертвецы не рассказывают историй, но капитан хотел, чтобы эта история была рассказана. Золото. У них были тонны золота, серебра, бриллиантов, топазов, рубинов, тканей, драгоценностей, у каждого из них. У Феликса была своя бочка, заполненная бриллиантами, золотыми монетами и несколькими драгоценными украшениями. У них также было несколько прекрасных тканей цвета индиго, которые они продадут, как только доберутся до Тортуги, а затем разделят доход между членами экипажа. Конечно, украшения были прекрасны: несколько золотых колец, столько ожерелий, что Феликс не смог бы повязать их все на шею, браслеты такие блестящие, что им завидовало само солнце. Золотые монеты, серебряные монеты, бриллианты и неограненные алмазы. Феликс знал, что он должен был быть благодарен, они победили. Они совершили ограбление века. Их будут помнить в последующие столетия. Но какой ценой? Болван был мертв. Цзя был мертв. Одноглазый Джексон был мертв. Юнхо был мертв. Жак был мертв. Хелен была мертва. Родриго был мертв. Одноногий Мартин был мертв. Уильям был мертв. Самозванец-Вада был мертв. Джейкоб был мертв. Трое стариков были мертвы. Лианна была мертва. Феликс вздрогнул при воспоминании, его внутренности скрутило и перевернуло. Они похоронили их, как того требовал пиратский кодекс. Помыли, пришили недостающие конечности, привязали камни к рукам и ногам и, наконец, завернули в одеяла. Они попрощались, пожелали легко найти дорогу к шкафчику Дэви Джонса, чтобы паруса были всегда наполнены ветром, волны были мирными, а бочки наполнены ромом и золотом. Феликс ничего не сказал. Он просто стоял там, между Чонином и Джисоном, наблюдая, как Чан и Рауль один за другим сбрасывают тела за борт. Они потеряли много людей. Хороших людей. Больше, чем могли себе позволить, и теперь в экипаже едва насчитывалось тридцать человек. Капитану придется взять больше, тридцать — это слишком мало в случае боя. Они потеряли своих лучших моряков, Лианну, Одноглазого Джексона, Юнхо. Одноногого Мартина. И Джейкоба, того молодого человека. Феликс догадывался, что его плавание длилось недолго. Они также отпраздновали победу. Было забавно, как праздник позволил легко забыть боль. Возможно, это была обычная жизнь на таком корабле. Члены экипажа когда-нибудь умрут. Друзья тоже когда-нибудь умрут. Человек, который прошлой ночью спал рядом с тобой, тоже когда-нибудь умрет. Это было естественно, часть знаменитой «пиратской жизни». Потери, победы, золото, кровь, все такое. Сынмин и Рауль приготовили небольшой пир из всей еды, которую они перенесли из «Сальвадора» на «Эвриалу». Вино. Бочки с портвейном. Ром. Фрукты. Мясо. Множество специй. Еда на этом корабле еще никогда не была такой вкусной, но Феликс все еще чувствовал вкус пепла. Капитан сказал несколько слов о том, как он гордится своей командой, что они лучшие на Карибах, и что это будет только начало: Вест-Индская торговая компания будет следующей в списке. Все прошло по плану, каждый сделал свое дело. Как легко было работать с капитанами Каем, Виссером, Сольер и Джулией (несмотря на то, что Виссер явно преследует их). Они постоянно находились в движении. Они снова миновали залив Русалки, затем повернули в открытое море, зигзагом прошли через несколько островов, чуть не попали в водоворот и, наконец, направили паруса в сторону Тортуги. Гонка еще не закончилась, Виссер мог преследовать их, как и испанский флот. На ночь они опускали половину парусов, Санён предложил им укрыться на ночь в безопасной бухте, но Чан настоял на продолжении плавания. Завтра они где-нибудь как следует отдохнут. Не то чтобы Феликс был в курсе всего, что происходило вокруг него. Он был в тумане. Он не мог спать. Он не мог есть. У него пропал аппетит. Он не слышал, что ему говорили, не обращал внимания, минуты перетекали в часы, часы перетекали в дни. Время должно было исцелить, облегчить ситуацию. Феликс получил рану на боку, не слишком серьезную, но такую ​​глубокую, что ее пришлось зашить. Чонин зашил рану, а Феликс ничего не почувствовал. Ничего. (Он был просто мальчиком). Теперь рана была забинтована, и Феликс молился, чтобы она не загноилась. В противном случае это был бы конец. Он был не единственным, кто пострадал в бою: у Джисона были небольшие порезы и синяки тут и там, у Хёнджина был порез под глазом. Останется небольшой шрам. Чонин и Сынмин, к счастью, выжили и не получили никаких травм. Чанбина не было видно, Феликс о нем не знал. Чан тоже получил довольно серьезную рану в руку, но это не помешало квартирмейстеру бегать по палубам, как всегда восхитительно отдавая приказы. Возможно, он не чувствовал никакой боли или просто привык к ней. Но Феликс чувствовал боль. То, что он ничего не чувствовал, было ложью. С той самой ночи он чувствовал боль. Это была не обычная боль, она была в его голове, он не мог перестать думать об этом, он не мог перестать думать о кровавой луже вокруг него, о том, как звезды исчезли из его глаз, о том, как клинок юноши так легко вошел в плоть. Как это звучало. Тот звук. Феликс никогда, никогда не сможет этого забыть. Он не смог бы. Каждый раз, когда он засыпал, он просыпался и слышал этот звук во сне так ярко, как будто переживал все снова. И снова. И снова. На Феликсе были те же рубашка и брюки. Чонин, маленький ангел, выстирал их. Феликс мыл руки до тех пор, пока его кожа не стала ярко-розовой, крича себе остановиться, но он продолжал, пока вода не перестала иметь ни малейшего оттенка розового. Тот звук. Это продолжало звучать в голове Феликса, сводя его с ума. И эти глаза. Эти глаза. Феликс вздрогнул, он попытался вздохнуть, действительно попытался, и позволил слезам течь. Не было никакой возможности остановить их. Каждый раз, когда он переставал плакать, он думал, что слезы у него кончились, но в следующую секунду снова разражался неудержимыми рыданиями. Он убил мальчика. Он убил испанского мальчика, который был там, чтобы защитить свой корабль. Свою страну. Феликс убил мальчика. Он был так одинок, совершенно, совершенно одинок. Он скучал по матери. По ее голосу. По ее успокаивающим словам, ее объятиям. Он скучал по Эрику даже больше, чем когда-либо, скучал по его смеху, его глупым идеям, его улыбке, ярче тысячи солнц. Песня сирены вернула ему все воспоминания. Но он был один, далеко-далеко от дома. Один. И он убил мальчика. Он убил мальчика, и ничто не могло этого изменить. Ничто не могло спасти Феликса от его угрызений совести. Так. Одинок. — Не возражаешь, если я сяду? У Феликса не было другого выбора, кроме как позволить ему, не так ли? Он всхлипнул, попытался вытереть слезы и сопли, пачкающие лицо. Он покачал головой, прикусив губу. Он не осмелился поднять глаза. Он не хотел. Он не хотел показаться слабым человеком, просто «сухопутным», который не может справиться с жизнью пирата (забавно, что Феликс не хотел иметь ничего общего с пиратами три недели назад, а теперь его желания были полностью противоположными). Он не поднял глаза, когда Чонин сел рядом, когда мальчик взял руку Феликса и начал выводить круги по тыльной стороне ладони. — Он был всего лишь мальчиком, — прошептал Феликс, новые слезы защипали уголки его глаз. Он судорожно вздохнул. — Был, — прошептал в ответ Чонин. Им не хотелось нарушать сонную тишину, нависшую над кораблем. — А теперь он… — Кто он, Феликс? Тишина. Кто он, Феликс? Мальчик, лежащий на дне океана? Брошенный за борт, как только Феликс отпустил его руку? — Он… — Он мертв. Голос Феликса дрогнул. Мальчик был мертв. — Я. Я убил его, Чонин. — Ты убил его. — Я убил невинного мальчика! — Ты не знаешь ничего о его виновности. — Он был едва моего возраста, и я убил его! — Ты убил его. Так они и сидели, Феликс дрожал от рыданий, рукава его лавандовой рубашки приобрели немного более темный оттенок фиолетового, пока он непрерывно вытирал слезы. Чонин, скрестив ноги, водил большим пальцем по тыльной стороне ладони Феликса, успокаивая. — Я убил его. — Феликс, у меня к тебе вопрос. Тон Чонина был приятным и обнадеживающим. Спокойным. — Тебе жаль его? Или ты жалеешь себя? Феликс наконец поднял взгляд и посмотрел на Чонина заплаканными глазами. Чонин не выглядел так, будто винил в чем-то Феликса. Он не выглядел злым. Он не выглядел разочарованным. Он просто сидел и успокаивал. Юноша не понял вопроса. — Что? — Тебе жаль его? Тебе жаль его, что он мертв, а ты среди живых? Что в битве из вас двоих выжил только ты? Что он больше никогда не сможет посмотреть на небо, услышать пение птиц? Тебе жаль его? — Или ты жалеешь себя? Жалеешь, что тебе пришлось столкнуться с морально трудной дилеммой, которая противоречит взглядам общества, в котором ты вырос, но ты решил продолжить путь вопреки ожиданиям этого общества? Жалеешь ли ты, что тебе придется жить с бременем его смерти на своих плечах? Жалеешь, что ты принял решение идти против того, за что выступал, и теперь тебе нужно жить с последствиями? Ты говоришь о том, что ты убил его, а не о том, что он был убит твоим клинком. Тебе жаль себя, Феликс? Феликс проглотил ком в горле. — Тебе не обязательно давать мне ответ. Я просто хочу, чтобы ты немного подумал об этом. Феликс кивнул. У него не было ответа. Он не знал. Но в вопросах Чонина была доля правды. Феликс говорил, что он убил мальчика. А не о том, как был убит мальчик. Тишина. Они оба смотрели на море, слушая волны. Под громкий храп, доносящийся из-под ног. Под шум парусов над головами. Жалел ли Феликс мальчика? Или только себя? Неужели он так сильно переживал по этому поводу, потому что его мать всегда презирала тех, кто убивал кого-то в любых столкновениях, и теперь юноша был тем, кого она будет презирать? Жалел ли Феликс себя, потому что его всегда учили, что убийство — не выход? Или ему было жаль мальчика, что его жизнь так быстро оборвалась, не успев дать насладиться миром под его ногами? — Как ты думаешь, что там? — тихо спросил Феликс, всхлипывая. — Где? — После того, как мы умрем? В бездне? — Я не знаю. Истории рассказывают о великих полях Элизиума и могучих залах Вальхаллы. Они рассказывают о чистилище и многочисленных кругах Ада, а также о Небесах выше ярко-голубого неба. — Как ты думаешь, что произойдет? — Это то, что я рано или поздно узнаю. Возможно, ничего. Возможно, новое приключение. Возможно, я вернусь морской рыбкой. Я не знаю, и у меня нет желания это выяснять. Не тот ответ, который хотел Феликс, но тот, который ему был нужен. — Моя мать всегда говорила мне, что это будет место, где мертвые воссоединятся со своими давно потерянными близкими. — Это было бы прекрасное окончание жизни. — Да. — Как думаешь, мальчику тоже удалось встретиться со своими близкими? — Может быть, и так. А может, и нет. Он также может гореть в аду за свои грехи. Феликс, ты не знаешь, какая жизнь была за его спиной. — Но в его глазах были звезды. — И в твоих они есть. Они у всех, у кого есть эта маленькая искорка жизни. И у хороших, и у плохих. — Я имею в виду, ты не знал его, Феликс, и, как я уже сказал, у него была только одна миссия — убить тебя. Ты ответил на эту миссию не потому, что хотел, а потому, что не было другого выхода. Его присутствие в этой ситуации не было твоим решением. Он был моряком. Солдатом, делающим то, на что подписался. Ты бы по-прежнему сожалел, если бы он был на двадцать лет старше и был бы врагом английской короны? Сожалел бы? — Мне не нужен ответ, но мне нужно, чтобы ты ответил на это самому себе. И только тогда ты избавишься от этой вины, тянущей тебя вниз. Ты спас себя и меня, Феликс, и я всегда буду за это благодарен. Я бы умер на этой палубе, если бы не ты. Чонин посмотрел Феликсу в глаза, и юноша увидел в его глазах искреннюю благодарность. Феликс кивнул. Он попытался улыбнуться, действительно попытался. — Вот вы где, ребята! Хёнджин поднимался по лестнице позади Феликса и Чонина. Юноша быстро вытер остатки слез. Бесполезно, он знал, что его лицо было красным и опухшим. За Хёнджином следовали Джисон и Сынмин, Сынмин выглядел немного сонным. Хёнджин подошел к Феликсу и сел рядом с ним. — Джисон проснулся и заметил, что ты ушел, запаниковал и разбудил нас всех! Я думал, ты будешь на корме. Джисон и Сынмин сели рядом с Хёнджином небольшим полукругом. Феликс слабо улыбнулся им. — Извини. Я не мог уснуть. — Мы это заметили. Сынмин, несмотря на то, что выглядел так, будто предпочел бы сейчас лежать на своей кровати под простыней, не звучал обвиняюще или раздраженно. — Это из-за того испанского моряка, не так ли? Джисон звучал грустно. Феликсу хотелось бы спрятаться, но все, что он мог сделать, это кивнуть. Жалкий сухопутный. Юноша сглотнул, стараясь выровнять дыхание. — Вы… ребята, вы все еще помните свое первое убийство? Недолгое молчание, Сынмин кивнул. Феликс уже знал его историю. — Этого никогда не забудешь. Джисон скрестил ноги и откинул пряди своих черных волос со лба. — Я был совсем мал и не понимал, что произошло, поэтому мои воспоминания немного туманны. Но я помню лицо этого парня. Это было на Тортуге, он пытался украсть мой мешочек с монетами, а я украл у него пистолет и выстрелил ему в грудь. Но я помню его глаза, ясные как день. И как он выглядел удивленным, что ребенок способен на это, — Джисон слегка усмехнулся, чтобы разрядить атмосферу. — Никогда я не убегал так быстро, как от друзей этого человека. — О, я тоже помню. Это действительно живет с тобой, нужно просто научиться существовать с этим воспоминанием. Место и время сливаются с другими воспоминаниями, но все остальное просто… остается с тобой. Думаю, мой первый случай произошел во время одного из первых ограблений, в которых я участвовал. Я испугался, когда голландский моряк схватил меня, и я ударил его ножом. Эти глаза, которые ты никогда не забудешь. Хёнджин смотрел на горизонт, пока говорил приглушенным, мягким тоном. — А какой звук они издавали? — прошептал Феликс, больше себе, чем другим. — И звук тоже. О, нет. — Я был стрелком, я видел из маленького окошка, как выпущенное мной ядро ​​пробило череп одному матросу, — сказал Чонин. Он все еще держал Феликса за руку, продолжая делать маленькие круги. Юноша снова кивнул. — Как вы это пережили? Как вы это оправдали для себя? — снова тихо спросил Феликс. Он чувствовал себя жалким. Остальные, вероятно, не задавались такими вопросами, а просто продолжали жить. Феликс не смел никому смотреть в глаза. Хёнджин пожал плечами. — Я просто… продолжил свой путь. У тебя действительно нет другого выбора. — Да, ты просто должен помнить, что если бы это был не тот парень, это был бы ты, — добавил Джисон. То же самое уже сказали Сынмин и Чонин. Если бы не они, это были бы вы. — Самооборона, — добавил Сынмин. — Эти испанские моряки с радостью смотрели бы, как мы умираем на их палубах! И они бы нас точно не пожалели. Джисон, вероятно, догадался, в чем проблема Феликса. Юноша снова кивнул. Остальные прошли через это, выжили и продолжили жить. — Чувствуете ли вы себя виноватыми? Когда убиваете теперь? — Не совсем. Ты не можешь думать об этом слишком много. Конечно, это люди, у которых есть своя жизнь и семьи, но ты должен помнить, что когда они приняли решение подняться на палубу, они признали морские законы. Насколько нам известно, «Сальвадор» мог попасть в водоворот и затонуть в ближайшие два часа! Хёнджин кивнул в знак согласия со словами Джисона. — Он пытается сказать, что эти моряки знали о риске нападения пиратов, но все же решили покинуть свои дома. Они знали об опасностях моря. Пираты — не единственный риск, особенно на Карибах, — уточнил Сынмин. Они были правы. Феликс был совершенно уверен, что помнит, как его отец говорил что-то подобное несколько лет назад: как только вы ступите на палубу корабля, вы заключаете сделку. — Спасибо. — Не нужно нас благодарить. Мы твои друзья, Феликс, тебе не обязательно проходить через это в одиночку. Хёнджин слегка толкнул Феликса в плечо. Впервые после той ночи мальчик искренне улыбнулся им. Возможно, он был не так одинок, как думал. — Могу я задать только один вопрос? — Чонин прекратил успокаивающие движения, но продолжал держать руку Феликса в своей. Юноша был за это благодарен. — Валяй, — Джисон выгнул бровь, глядя на младшего. — Не тебе. Чонин повернулся лицом к Феликсу. — Что за брехня, что ты не умеешь обращаться с мечом? Феликс почувствовал, как его лицо вспыхнуло, уши стали ярко-красными. Блять. Его поймали. — Что?! — воскликнул Хёнджин, Сынмину пришлось его успокоить. Феликс попытался закрыть лицо свободной рукой. — Вы бы видели его! Он просто танцевал с клинком по палубе, матросы были так удивлены, что на секунду забыли, как атаковать! — воскликнул Чонин. — И то, как ты проскользнул между мной и здоровяком и остановил его в воздухе своим мечом! И пируэты, и все такое! — Пируэты?! Джисон не мог поверить своим ушам. — Я тоже это видел и тоже хочу знать, что за херня! — улыбнулся Сынмин. Джисон выглядел озадаченным. — И как, черт возьми, тебе удалось так быстро, но изящно взмахнуть мечом? Ты чуть не упал, а потом через долю секунды снова встал на ноги и ринулся в бой, как какой-то рыцарь. Что это было? — Ты умеешь пользоваться мечом и не сказал об этом нам?! Совершенно невероятно, я не могу поверить, что мой друг такой лжец! Джисон вел себя слишком театрально, как будто бы столкнулся с предательством века. Феликс хихикнул. — Ладно. Ладно! Технически, Чан спросил меня только о том, знаю ли я что-нибудь о мечах и о том, как защитить себя. Я кое-что знаю о мечах и о том, как защитить себя, так что я не лгал! Я просто немного приуменьшил,— Феликс пытался защитить свое достоинство. — Немного! Пируэты! Джисон сплюнул. — Теперь ты должен научить нас этим своим королевским приемам! — Ага! Я тоже хочу делать пируэты во время боя, — Хёнджин надулся. Смех лился из груди Феликса. — Возможно, я когда-нибудь научу вас чему-нибудь! — Пообещай нам! — Джисон выставил мизинец. — Хорошо, обещаю. И Феликс связал обещание мизинцами.