***
Советник — верный слуга, учитель, шпион, любовник. Советник должен уметь принимать решения и повиноваться воле короля. Советник должен быть исключительно умён, красив, чтобы радовать глаз, но незаметен в толпе. Отважен в бою, силён духом и сердцем, но не безрассуден. — И, должно быть, мёртв, потому что таких людей не существует, — хриплый голос рассыпается в очередной громкой тираде, неуместной посреди библиотеки. В монастыре существует много убеждений, далёких от реальности. В основном потому, что серые стены и расписные потолки держатся по воле Бога, а не фундамента и каменистых плит. Арсений устало поднимает глаза от рукописи и смотрит на товарища. Годы идут, а шутки про то, как Арс смог подмазаться к старшекурснику, постепенно теряют оригинальность вариаций. Ему четырнадцать — Эду завтра исполняется двадцать. И, на самом деле, Арсению иногда тяжеловато поддержать мысль человека, которому в этой жизни уже всё предельно понятно. Ни тебе светлых надежд на будущее, ни смелых заявлений о собственной магистерской квалификации. Только вязкое болото реальности, в которое Арсений ступил слишком рано. — Чего замер? Пиши давай. Арсений надменно хмыкает и откладывает перо на стол. — Так ты не ждёшь того, что тебя выпишут во дворец? — Эд скатился на реплику мальчика. Брюнет коротко стрижен, за ухом виднеется чернильное переплетение татуировки терновника, как дань всем святым, — он так говорит, — но в действительности просто пьяная ошибка молодости. — Таких, как я, во дворцы не забирают, ретивый больно, — досады никакой, только то самое понимание, тупо бьющее в затылок. — И тебя не заберут. Пиши, я не хочу торчать здесь после отбоя. Эд учится на советника, поэтому форма со стоячими белыми воротничками осталась лично для него далеко в прошлом: теперь худощавое тело надёжно спрятано под чёрным свитером. Выглядит небрежно, зато до завистливых у младших курсов взглядов удобно. Арсений знает, потому что спит в таком каждую ночь — Эд подарил в обмен на обещание держать в секрете. Арсений знает, что из библиотеки их никто не выгонит, но комендантский час им обоим нужно соблюсти. Поэтому свежим пером вновь прикасается к бумаге, ровно выводя завитки иероглифов. — Письма из дома приходят? — он щурится, заглядывая смоляными глазищами в лицо. — А тебе? — Я первый спросил, — даже для младшего эти выходки слишком детские. — Я не жду, — Арсений считает себя взрослым, но по усмешке Эда кристально ясно — это всё мальчишеская глупость. — Написал отцу, что отказываюсь от наследства и остаюсь служить при монастыре советником. Как ты. Слова звучат на выдохе, слипшись в одно большое. Мальчик голубых глаз не поднимает, хотя сам желал рассказать, как только запечатал конверт. Будет ли Эд его ругать? Наверняка. Есть ли Арсению дело до этих упреков? Конечно нет. Поэтому он продолжает писать в тишине, иногда пошкрябывая кончиком пальца край бумаги. Играет искусно, так занят важной до одури писаниной, что не отрывается ещё целых семь минут, — отмерил по тиканью настенных часов, пока невидящим взглядом прожигал строки текста. Нарастающий смех всё-таки его настигает. Сначала совсем расслабленный и тихий, но с каждым вдохом становящийся более раскатистым. И через пару секунд Арс дёргается, когда Эд начинает ладонью бить по столу. — Я сказал что-то смешное? — непонимающе лепечет он. Эд качает головой, ухмыляться не перестаёт и смотрит слишком серьёзно для человека, который секунду назад стирал от смеха слёзы. — Ты такой идиот, Арс, просто поражаюсь, — любимый хриплый голос полон нежности, будто бы даже понимания. Эд же упрекает, как Арсений и ожидал, вот только необычно для него. — У тебя есть выбор: заняться полезным делом вне стен монастыря или волочить жалкое существование внутри. У меня такого выбора не было, и будь возможность пойти на это добровольно — не пошёл бы. Арсений надменно поджимает губы — для себя он уже всё решил. И пусть Эд будет десять раз прав, он не вернётся домой. Не потому, что письмо уже отправлено и прощения просить слишком унизительно, а потому, что действительно хочет сделать что-то особенное в этой жизни, на этом континенте, чего никогда не произойдёт на отцовской ферме. — Скажи мне почему, — Эд нависает над столом и больше не веселится. Арсений закрывает книгу перед собой и начинает собирать в беспорядке разбросанные листы по стопкам, лишь бы не наткнуться на этот пытливый, взрослый взгляд. И не растекаться амбициями перед товарищем. — Ты знаешь, — Арсений собирается встать и уйти, но Эд одним взмахом руки впечатывает книгу обратно в стол. — Знаю, но не понимаю. — Ты с этими своими фантазиями к выпуску только спечёшься, — смотрит так, будто желает спасти утопающего, но тот складывает руки и самовольно камнем идёт ко дну. — Послушай меня, Арс: мы лишь мелкие песчинки в водовороте времени, а мир огромен и силён. Нет смысла пытаться что-то изменить, потому что скорее ты погибнешь в борьбе, чем пошатнётся система. До нас с тобой не было ничего, и после тоже ничего не останется. — Ньюмарка цитируешь? Тебе умные мысли не к лицу, — криво усмехается голубоглазый и задвигает стул. Эд гордо улыбается тоже и книгу тащит сам. Стуком шагов по длинным коридорам к жилому корпусу. Эд дежурный по крылу, поэтому проводить уполномочен и постоянно оглядываться не приходится. Они даже могли бы поболтать, пересекая монастырь ровно вдоль, но как-то не складывается после сцены в библиотеке. Старшекурсник руку прячет в карман, а вторую закидывает на плечо младшего, ободряюще прижимая к себе. Мол, всё будет хорошо, я лишь волнуюсь за тебя. И Арс впитывает всё с жадностью, как губка, виском жмётся к тёплому плечу и расслабленно выдыхает. — Сюх, — Попов морщится от неформального обращения, которое позволено только одному человеку в Гнезде, и тот нагло этим пользуется. И бодается, чтобы тот не продолжал. — Пообещай мне кое-что. — Не стану. — Ладно, просто подумай над тем, что я сейчас скажу, — они останавливаются у входа в корпус, и Эд сам поворачивает к себе мальчика. Ловит взгляд и сжимает губы в тонкую полоску. — Напиши домой, скажи, что погорячился, — Арсений закатывает глаза, но его останавливают на месте. — Семья примет обратно, Арс, всегда. По жизни нужно держаться за близких, не отталкивать. Я не хочу, чтобы ты остался совсем один. — У меня есть ты, — упрямо спорит голубоглазый, отчего Эд улыбается как-то совсем грустно. И смотрит, смотрит горячо и преданно. — Есть, — подтверждает. Напоследок будто бы тянется обнять, но, вместо всего, лишь рукой касается плеча и дружески похлопывает пару раз. Арсений смотрит в удаляющуюся спину ещё пару секунд, а потом тоже уходит к себе. Если бы он тогда знал, что это была их последняя встреча, он бы обнял сам. Если бы мог попрощаться, пообещал бы всё что угодно. И не отпустил бы просто так бродить одному по тёмным коридорам. Если бы Арсений не проснулся на следующее утро с тревогой в сердце, если бы не узнал от декана, что Эд сбежал, если бы не было так сильно больно и пусто… Наверное, он бы подумал о том, чтобы вернуться домой. Если бы Арсений не был таким непримиримым упрямцем, не стал бы лучшим на новом потоке советников. И, прогуливаясь по ночным коридорам на пути точно в библиотеку, он не был бы так благодарен товарищу за то, что тот шесть лет назад ушёл из его жизни, оставив после себя пепелище юношеской влюблённости и тягу что-то доказать. Тринадцатого числа дежурство студентам не ставят — полночь по странному стечению обстоятельств всегда полнится бесчинствами. Арсений искренне полагает, что можно и отступиться от правил, когда сильно хочется. Во всей этой истории главное не быть пойманным с поличным. Распахнутые двери скрипят жалобно и громко. В окнах под потолком сверкает молния, и Арсений ощущает ночным хищником. Бодрость объяснима: он ещё днём вернулся из маленького Западного Королевства, где выступил в роли переговорщика с протектором, — проспал до вечера, а в ночь поставили дежурство. Советником нечасто приходится охранять коридоры, в исключительных случаях. Студенты советников боятся. Арсений во всей полноте может понять почему: курс является малочисленной секретной кастой в монастыре. Советники не выбираются из лучших — их замечают в толпе. Ты можешь быть сто раз заслуженным отличником и при этом не быть приглашён, а можешь приходить на занятия два раза за год и с успехом облачиться в чёрное. Никто не знает, что конкретно они делают, когда не пересекают коридоры ровными под линейку рядами. Эд тоже никогда не делился подробностями, только предостерегал. Арсений привык к сопровождающей его волне шёпота и показывать кому-то человечность не был сильно мотивирован. Когда мерный стук проливного дождя в библиотеке перебивается на шлепки кожи о кожу, он только уверяется в своих догадках. Нет лучше места для экстремального перепихона, чем библиотека. В этом есть что-то ироничное и бесконечно глупое, молодых эта перспектива — быть пойманными между пыльных стеллажей в моменте греховного удовольствия — манит, как огонь мотыльков. Сегодня картина, писанная маслом: старшекурсники, парни, трахаются прямо на столе в читательском зале. Арсений сбился со счёту, сколько раз делал домашние задания, сидя прямо там, где один нагибает другого лицом в гладкую деревянную поверхность. Арсений даже бровью не ведёт, облокачивается о шкаф и складывает руки на груди, прокашливается. — Блять, это Арсений! — верхний даже двигаться не прекращает, силясь урвать последние секунды запретного. Блондин на столе поднимает голову и краснеет до самой шеи, ругается и обессилено лбом тыкается обратно. — Арс, — голос глохнет в столешнице, — не смотри, пожалуйста. — Просто дай нам закончить, — перебивает смело второй. Арсений эту наглость проглатывает вместе с желанием пощадить молодых пацанов. — Не стесняйтесь, я не тороплюсь, — советник делает неопределенный жест позволения, а они и не стесняются: только толчки становятся рваными и быстрыми, а стоны громкими до боли. Садится с той стороны стола, за края которого судорожно хватается парень, изгибаясь, сверкая в полумраке голой в испарине кожей. Верхний смотрит на Арсения, будто бы доказывая что-то, нижний уже где-то не здесь, чтобы думать здраво. Голубые глаза хоть смотрят и снизу вверх, но с ощутимым превосходством, властью: — Кончай внутрь. — В куколды заделался, Попов? — Кончай внутрь или ваш междусобойчик завершится в кабинете декана, — гадко ухмыляется он, считав в лице парня мгновенную перемену настроения. Непонятно, доставляет ли обоим удовольствие присутствие стороннего наблюдателя. Но брюнет не отрывается от Арсения ни на секунду, обозначая будто бы принадлежность нижнего только себе. А тот, другой, даже украдкой не подсматривает — прячет румяное от стыда лицо в руках и жалобно всхлипывает уже на пике. Арсений соврёт, если скажет, что это не притягательное зрелище. В каком-то извращённом смысле горячее. И контроль над каждым движением только распаляет азарт затянуть процесс на подольше. И лишь в последний момент блондин, кажется, осознаёт приказ. Расширяет глаза и смотрит на советника, с протяжным «Не-ет» пытается отстраниться. И брыкается только тогда, когда уже поздно. Его парень нагибается, чтобы уткнуться в сгиб шеи на выдохе. Он кончает в свой же кулак. Почти что невинный, такой себе грязный во всех смыслах ангел. Арсений готов его хвалить за выдержку, за покорность и красоту исполнения. Но не делает. С равнодушным видом встаёт, пока начинающие камикадзе натягивают обратно одежду. — Стоять! Арсений обходит стол, приближаясь ровно и грациозно. Голубым взглядом мажет по месту событий, выхватывая в память белёсые капли у самого края и на полу. Возвращается к парочке и заинтересованно приподнимает бровь: готовы стоять друг за друга горой — по ним видно — и загораживают грудью поочередно. — Арс, прости, — задушенный хрип колышет тишину, перебиваемую только стуком ливня по потолку. — Чья идея? — ровно интересуется он. — Моя, — тут же отзывается верхний. И наплевать, даже если выгораживает, у Арсения к нему намного больше негативных чувств, чем ко второму. Это же надо додуматься притащить своего парня в общественное место посреди ночи ради быстрого и ни разу не безопасного перепихона. — Тебе придётся всё здесь убрать, — наклоняет голову, внимая реакциям. — Уберу. Его отпусти, — пальцем показывает на второго, который всё ещё красный и дышит рвано от попыток сжаться так, чтобы вытекающая из задницы сперма не заляпала форменные брюки. — Он стартанёт до душевых, как только ты закончишь, хорошо? — спрашивает даже не у смельчака, получая короткий кивок. — Глаза не поднимай высоко, Бог тебе не поможет. Языком, мой хороший. Слизывай. Удивительно, на что готовы пойти студенты ради сокрытия своих тайн. И, сдерживая ненавистный на себе взгляд, отступает на шаг назад, чтобы паренёк мог присесть на колени рядом со столом. — Арсений! — за дверьми слышатся шум и возня, а через секунду в библиотеку влетает девушка с таким ужасом на лице, будто привидение увидела. — Нужен старший! Советник. Запыхавшаяся, даже не замечает остальных, только смотрит на Арсения такими умоляющими широкими глазами, что в нём самом на мгновение всё холодеет. — Двое мужчин. Они зашли через парадные. Вооружены. Один, кажется, ранен. Требуют старшего. Арс, я не знаю, мне очень страшно, — тараторит всё сразу, захлёбывается воздухом. Приходится перебрать в голове с сотню лиц, чтобы узнать в лице девушки старосту. И дабы успокоить хоть на толику, кивает. Мол, понятно, теперь я здесь, и мы разберёмся. Она дожидается сигнала и бежит назад, зазывая за собой. Арсений оборачивается напоследок к парням и улыбается побеждённо: — У Бога сегодня есть любимчики. И стремится догнать девчонку. Её чёрное платье уже волнами исходит по лестнице вниз. Хотя и ночь, вокруг слишком много студентов. Какая-то суета и непонятный шум от входа. Чем ближе к парадным, тем гуще ошарашенная толпа. И, чтобы пробраться к пустому пространству, приходится отодвигать в сторону тех, кто сам не отступает, узнав в Арсении советника. Двери приоткрыты, заносят в холл промозглый ветер и грохот шторма. Арсений делает ещё два шага к центру, отделяясь от толпы. И близоруко прищуривается с чувством, что ничего хорошего далее не произойдёт. Гости действительно вооружены до зубов, один без сознания, перемазанный в крови, а второй, на глазах спускающий товарища с плеч, обессиленно сам валится на пол. И говорит. Губы его шевелятся неустанно, а слова теряются в ропоте вокруг. — Тихо, — заворожённо проговаривает советник, впиваясь в чужие искусанные уста, выхватывая немые слова. Никто не осмеливается выйти так же близко, но и не успокаивается по первому приказу. От раздражения Арсений сжимает зубы и оборачивается к толпе студентов: — Я сказал, замолчали все! И вот оно — хриплое дыхание, холодом пронизывающее до костей вместе с северным ветром. Ещё шаг. Арсений упирается мысками ботинок в ступеньку порога, готовый сорваться на любой приказ: будь то помощь раненому или команда сомкнуть ряды и готовиться к бойне. — В этом мире я всего лишь гость… Чёрт возьми… — Путник, потерявший дорогу, — Арсений никогда не слышал этих слов вживую, никогда не думал, что пригодится, никогда не рассчитывал столкнуться. Но слышит. И внимает жадно каждому, что путается и срывается на хрип. — Под твоими сводами я дома и пусть твоё величие согреет сердце. В момент отчаяния я пришёл искать убежище. Мужчина валится следом за товарищем, отдав все силы на ритуал, известный единицам. Арсений не ждёт больше ни секунды: бросается к незнакомцу, руками срывая с него лоскуты ободранных доспехов и капюшон с лица. — Представьтесь, господин, — еле как сипит советник. Перед глазами не картинка мокрого в грязи и крови, а того — веселого с хитринкой в прищуре, с татуировкой терновника за ухом, лёгкими объятиями, темноволосого, колкого на сова. Эд. В глазах напротив странное полубредовое узнавание. Арсений наклоняется почти к самому лицу, ещё немного и почувствует щекой неровное дыхание, но ему надо. Так сильно надо убедиться, что не сошёл с ума и что в острых чертах с губами пухлыми в подтёках знакомое лицо. Эд мог знать о том, что монастырь укроет, кем бы он ни был теперь. Мог, конечно. И приполз, только бы не умер на пороге. — Коман-дующий… независимого корпуса… Специального отряда. Скруджи. Он теряет сознание. Хочется залепить пощёчиной, чтобы проснулся и сказал это снова — советник сжимает челюсть — Скруджи. Все вокруг ещё смотрят — это у Арсения вокруг пляшут годы воспоминаний. А кто-то закрывает за спиной дверь, и в рёбра больше не дует. — Ласточкино Гнездо выполнит долг в предоставлении убежища, — гулко объявляет, задрав голову. В своём голосе не слышит слёз и мелочно этому радуется. — Разойтись по комнатам. Старостам проследить. Дежурных собрать здесь. И вне вакуума, где Арсений жадно впивается в знакомые черты лица, все начинают двигаться. Малочисленные дежурные обступают плотным рядом, скрывая происходящее спинами. Второго переворачивают, и та самая девушка, что напуганно звала старших, теперь строго и самозабвенно осматривает пострадавшего, нащупывает пульс под банданой и поднимает взгляд. — Арс, кровь не его… Беспорядочными пазлами в картину реальности: Специальный отряд, оружие, кровь, ненастоящее имя — наёмники. Пока остальные переносят второе бессознательное тело в госпиталь, Арсений скрадывает момент и дрожащими пальцами отгибает высокий воротник и шарф. На шее — прямо посередине, симметричная по самому кадыку, — вязь из клейма четырёх королевств. В монастыре убийцы.***
В госпитале холодно и перманентно стоит запах лекарств. Далеко засветло, в окна пробиваются редкие лучи солнца — распогодилось, кажется. Арсений смотрит на белые тумбы, стеклянные шкафы, отражающие свет, безразлично. Гнездо простояло всю ночь на ушах: Эда удалось положить здесь без лишних церемоний, раздеть только до прилипшей кое-где водолазки, скрыть страшный секрет, который теперь хранит и советник. Блондина мыли и осматривали, потому что после получаса в тепле того начало лихорадить. Пришлось раздеть максимально, благо, на открытых местах не нашлось клейма. Согрели, дали обезболивающее и положили поодаль через две койки. И привязали по протоколу. Честно, Арсений не уверен, что это необходимо, но чёрт их знает. Особенно Эда, который внешне изменился за прошедшие шесть лет практически до неузнаваемости. Вроде бы тот же, но гуляющая молодость совсем пропала: под глазами залегли тени, а между бровями появилась глубокая складка. Арсений не отходил от кровати ни на шаг. Не читал, пропустил завтрак и обед, напряжённо считывая подрагивание каждого мускула. И когда Эд медленно открывает глаза, сразу улыбается. Эта улыбка старая, нежная — та самая, которой он однажды поверил. — Арс, — получается на выдохе, хрипло, но облегчённо. И не осматривается даже, глазами уставившись только в серьёзного Арсения рядом. — Думал, у меня галлюцинации. А это правда ты. — Я. Арсений не придумал, что будет говорить, когда Эд очнётся. Спросить, что случилось — тайна, почему ушёл — уже не важно, как дела — глупо. Поэтому кивает болванчиком, ощущая себя снова четырнадцатилетним пацаном. — Я рад снова тебя встретить, Сюх. — Арсений, — зачем-то поправляет голубоглазый. — Я предпочёл бы, чтобы это случилось при других обстоятельствах. Не когда ты в бегах, Эд. — Не называй меня так, — морщится, проглатывая сухость в горле. На тумбочке стоит стакан воды, но Арс предложит его позже. Когда оправится от шока и проснувшейся колючей обиды. — Сколько я спал? — Часов двенадцать, если по всеобщему, — Эд цокает от заумного оборота и на подушке потягивается, шевелит всеми конечностями под одеялом. — Где Крид? — уже более эмоционально, заприметив отдельные детали палаты госпиталя, вертит головой и даже пытается подняться. — Хей, лежи, — Арсений кладёт руку на плечо и пытается надавить, но друг от этого движения только брыкается всем телом и не отбивается только потому, что руки привязаны ремнями крепко. Арсений отшатывается в сторону, проглатывая разочарованный вздох. А Эд затравленно отводит взгляд. — Прости… Я не хотел сделать больно — это рефлексы. Тебе не нужно меня бояться, Арс, честно, — поднимается на локтях и сдвигает брови. — Я просил убежища и знаю, как себя должен при этом вести. — Я развяжу, — тут же уверяет Арсений с деланной доброжелательностью, но теперь беспокойство мигает оповещением сохранять осторожность. — Но тебе действительно нужно лечь обратно. С твоим другом всё в порядке. Эд кивает. Ложится обратно, пока Арс расстёгивает держатели в основании кровати. Перебирается к рукам под внимательным и немного грустным взглядом. Когда с оковами покончено, Эд неожиданно берёт его руку в свою и сжимает. Арс сжимает в ответ, легонько улыбаясь. В этом моменте слишком много личного, и никаких слов не хватит описать, как здорово увидеть дорогого человека спустя так много лет порознь. В приступе тоски он даже поглаживает большим пальцем ободранные костяшки, стараясь не задеть свежие ссадины. — Ты стал советником, — без интонации говорит. — Это гордость в твоём голосе или разочарование? — Думал, после моего ухода у тебя пропадёт желание связать свою жизнь с монастырём. — Ты не был для меня настолько важной фигурой, не придумывай. — Ай, Арс, больно! — морщится и прикладывает руку к сердцу, но спустя мгновение хрипло смеётся. — И я не связывал свою жизнь с монастырём. Я советник и намерен выполнять свой долг перед королевствами, — прикусывает язык. Вот здесь они и столкнутся. Эд понимает эту секундную заминку и прикладывает руку с закрытому горлу одежды, проверяя будто бы, не пропало ли клеймо. — Считаешь меня убийцей монархов? — с прищуром уточняет, уверенный в правоте собственных помыслов. — Все считают. Специальный отряд для того и основан — лить кровь. Я видел клеймо, и никакой чистотой помыслов от него не веет. — Без нас мир давно бы утоп в голоде и войне. Ты достаточно смышлёный, чтобы понять это, — Эд садится ровно и смотрит в глаза с огнём, присущем исключительно таким вот, убеждённым в чём-то. — Ты советник, советники чтут традиции и хранят мир переговорами и знаниями. А мы творим равновесие мечом и кровью. Потому что любому королю нужно кого-то бояться. Нужна сдерживающая сила, которая в своё время уничтожит конфликт интересов ещё в зародыше. Сердце сковывает льдом от предательства всех постулатов Гнезда. Арсений верит в систему, он верит в королей и в их право вершить судьбы. Фаталистично верит в очерёдность событий и греет в сердце уверенность в том, что можно поступать рационально и правильно, за кого бы ты ни выступал. Эд своими словами стучится в запертый храм этой непоколебимой веры, вызывая беспокойство обитателей. — Хочешь сказать, мы не такие уж и разные? — без толики доверия шепчет Арсений, получая в ответ только довольный кивок. И закрывает глаза, чтобы не видеть, отделаться от чувства. — В бесконечной игре Богов мы — карты одной масти, — снова Эдовы проникновенные изречения. Арсений качает головой и смотрит вглубь комнаты на тело второго наёмника, имя которого вертится на языке, но не вспоминается из-за перенасыщения новой для себя информацией. Посидеть бы ещё в тишине, перебрасываясь редкими новостями с полей. У Арсения экзамены через месяц, а Эд завёл собаку, как давно хотел. Друг описывает свою картину мира в оттенках серого, а не чёрно-белого, что кажется вполне жизнеспособной моделью реальности. Если не учитывать, что мир не холст и даже не шахматная доска, чтобы смешивать на ней цвета, Эд интересный, с заразительной манерой обесценивать любые трудности, перешагивать и идти даже с руками в карманах. Почему-то всё ещё не Скруджи, хотя с пришедшей в госпиталь коллегией официально холоден. Докладывает о неудаче в бою и представляется честно — командующим. Арсений ждёт скандала, какой-то однозначной реакции на сообщение о том, что бывший советник отныне служит наёмником в Специальном отряде, но все старшие чины будто тоже что-то знают и относятся не иначе как с уважением и искренним беспокойством. Арсений впервые осознаёт себя на своём месте. Не в погоне за призрачным успехом, не тонущим в тщетных попытках доказать что-то прошлому, а здесь и сейчас исполняющим волю судьбы.***
Зимы на Юге сухие, морозные, богатые пушистым белоснежным снегом. В лесной полосе на границе королевства царит величественная тишина, природа спит прекрасным сном. Арсений заглядывает в пролески, выдыхая облако пара, и силится разглядеть вдалеке хотя бы намёк на присутствие здесь жизни. Если в ближайшие полчаса не выйдет набрести хоть на что-то — он покинул свадьбу и галопом мчался в отдалённый край просто так. Пробираться сквозь чащу в предрассветное время тяжело: лошадь сопит и топчется на месте, когда сугробы становятся слишком глубокими. Тогда Арсению приходится спешиться и повести коня под уздцы, прокладывая путь самостоятельно по девственному насту. Будь он каким-нибудь зевакой или охотником за приключениями, давно бы уже всё бросил и вернулся в тепло королевского поместья, может, ещё и получилось бы поспать пару часов. Но Арсений упрямый и азартный до кучи, потому, завидев на дереве ножевую засечку, останавливается и оглядывается вокруг. Зимой в лесу как-то некомфортно: птицы не голосят наперебой свои песни, листву не шевелит ветер. Голые ветки переплетаются над головой, рассекая серое небо, а белизна сверкает на много километров вперёд и назад. И тихо, как в чистилище. Но Арс по-прежнему не двигается с места, топчется, оглядывается по сторонам и гладит коня по морде, чтобы не издавал беспокойного фырканья в пустоту леса. Сердце бьётся, как заведённое. По спине бежит дрожь от всё никак не исчезающего ощущения чужого взгляда на себе. И стоит даже тогда, когда сзади доносится короткое «Ку-ку». Замер так же упрямо, как и добирался сюда. Чувство наполненности от достигнутой наконец цели перемешивается со страхом неизвестности, потому только голову аккуратно поворачивает, останавливаясь взглядом на невысокой — эм, маленькой — девочке с перевязью через плечо. Когда переглядка затягивается, Арс отворачивается вновь, легко усмехаясь. Девочка посреди леса. Кому расскажешь — не поверят. — Без резких движений, господин советник, — и голосок у неё тонкий, в сочетании с точёным официозом и довольно убедительным предупреждением звучит уже не так смешно. — А иначе что? — Хозяин вас больше не увидит. Арсений перехватывает поводья другой рукой и медленно разворачивается, выписывая на лице самое доброжелательное выражение из всех возможных. — Съешь меня? — заигрывающе прищуривается он, чем девочку нисколько не впечатляет. Она только хмуро оглядывает его снова с ног до головы, будто примеряясь, как убить его с наименьшими энергозатратами. — Вы не в том положении, чтобы паясничать, господин советник, — всё-таки отзывается и гордо приподнимает подбородок. Арсений оценивает внешность, рост и поставленную речь лет на тринадцать-четырнадцать. Но может и ошибаться — всё-таки дел с детьми он не вёл очень давно. — И здесь не просто потому что заблудились, не так ли? — Я ищу Скруджи, — быстро выдаёт Арсений, отчего-то уверенный, что девочка станет его последним испытанием на этом пути. И она наконец улыбается, но не весело — знающе. Знает, кто такой Скруджи и зачем его ищут посреди леса. А ещё знает, что обычный человек не подобрался бы так близко, не выдал уверенно цель приезда и вообще бы никогда не узнал о том лесу, что скрывает главнокомандующего Специальным отрядом. Девочка будто хочет спросить ещё что-то, довольная правотой, но быстро собирается с мыслями и кивает, чтобы советник следовал за ней. Двигается параллельно вперёд, зазывая к востоку, бросает неоднозначные изучающие взгляды, но молчит, и Арс пробует начать: — Меня зовут Арсений. А тебя? — ноги устают от похода, зато мороз не трогает тело под физической нагрузкой и адреналином. — С вашей стороны глупо представляться. И глупо просить наёмника назвать своё имя, — фыркает девочка. Но Арсений чувствует, что мелкой он интересен — взять только её внимательные цепкие осматривания. Сложно себе представить, как подростку тяжело быть отрезанным от внешнего мира с такой вот жизнью: втайне. — Как ты смогла ко мне подобраться? — лес негустой, во все стороны видно достаточно, чтобы засечь неопытного преследователя. Можно ли сказать, что во столько лет она достаточно опытна? Холодок прокрадывается под кожу от одной мысли об этом. — А вы болтливы. — Я считаю, плохая беседа лучше хорошей тишины. — Или хотите выведать у меня какие-то детали, касающиеся Скруджи, — самодовольно выдаёт она, даже оборачивается, чтобы стрельнуть не по-детски серьёзным взглядом. — Я знаю о нём достаточно, — ухмыляется советник, а девочка притормаживает перед выходом на опушку. Приходится передержать и лошадь, пока она прикусывает губу и мигом поворачивается лицом, оставляя небольшой деревянный дом за спиной. И смотрит в глаза своими желтовато-карими доверчиво так, что невольно хочется улыбнуться, дабы унять нотки волнения, витающие в воздухе. Арсений приподнимает бровь в немом вопросе и украдкой поглядывает выше головы туда, где дом не подаёт никаких признаков присутствия обитателей. — Почему мы остановились? — всё-таки озвучивает вопрос, но не подгоняет, а мягко настаивает на том, что раз решилась, нужно начинать говорить. Она делает шаг вперёд, будто собираясь выведать тайну или же тайной поделиться. А может, просто убить поближе к дому, чтобы не пришлось тащить добычу далеко. Последняя догадка напрягает, и рука инстинктивно тянется под плащ, ближе к оружию. Быть убитым маленькой девочкой посреди леса — вот это потеха. — Скажите, — шёпотом говорит наёмница, едва ли раскрывая замёрзшие губы. — Вы тот самый Арсений, да? И вот теперь внешность находит соприкосновение с детской непосредственностью, любопытством, какой-то искренней верой во что-то большое, светлое, бесконечно далёкое. Она смотрит, умоляя понять правильно и ни разу не переспрашивать. Ответить правду, даже если эта правда разобьёт ей сердце. Он поджимает губы и незаметно выдыхает: — Просто Арсений, дорогая. Я не понимаю, о чём ты говоришь. Ложь скатывается с языка так легко, потому что безопасность девочки превыше каких-либо чувств сейчас. Холодность возвращается к ней на глазах: вытягивается и разочарованно фыркает. А потом машет рукой и больше не роняет ни слова, направляясь к дому. На полпути, где прослеживается вытоптанная дорожка, громко свистит, наверное, оповещая о гостях. Арсений следит за всеми процедурами с нескрываемым интересом. И особенно глубоко и радостно вдыхает, когда на пороге появляется Эд. Внимание с девочки мгновенно утекает к старому другу. Впивается жадно в движения, очертания фигуры в одной рубашке и жилетке на меху чернобурки. Он идёт лениво, чуть ссутулившись под холодным ветром, пока Арсения с ног до головы наполняет идиотской радостью встречи. Они не общались с его двадцати, когда Эд провёл в монастыре под ответственностью советника целых три дня, а затем собрался и ушёл в ночь, но на этот раз попрощавшись. Пообещав, что не забудет. Прошептав напоследок что-то о любви большой и вечной, скрепляющей их одинокие сердца навсегда. А потом были случайные узнавания в толпе, скудные редкие весточки в основном даже не о самом Эде, а его ближайшем окружении. Арсений помнит, как год назад увидел его на конференции Союза основателей. Без слов и жестов, только тёмный взгляд из-под капюшона, такой быстрый, что можно было подумать — показалось. Но нет, идущий вдоль лощеной каменной дорожки Эд — точная копия той самой тени, что из раза в раз появляется в значимые для Континента времена. — Ты зря сюда пришёл, — без предисловий говорит он и облокачивается на невысокий столб ограды. Между метров пять: дальше не идёт ни девочка, ни Арсений, ни командующий. — Я лишь путник, потерявший дорогу, — вежливо говорит Арс. — Разрешите отогреться и напоить лошадь — я сразу вас покину. Девочка непонимающе пялится то на одного, то на другого. Казалось бы, она уже всё давно поняла, а сейчас не может распознать в голосах искусный дружеский отыгрыш. — В дом не пущу. Пои лошадь и проваливай к чёртовой матери. На более он не рассчитывал, если честно. Сложно представить Эда в роли гостеприимного хозяина, — Арсений косится на растерянную девочку — в роли отца тем более. — Лошадь у него забери, — Эд кивает девочке, и та, насупившись от того, что не услышит самого важного, уводит животное к обратной стороне участка. Они остаются наедине, но молчат отчего-то. Эд присматривается к его чёрному одеянию с весёлыми искорками в глазах. — Родительские инстинкты проснулись? — в шутку начинает Арсений, не смея приближаться к чужой территории. — Ты прекрасно знаешь, что это за ребёнок и откуда он взялся, — скучающе говорит он и складывает руки на груди. — Но я спросил не об этом, — приподнимает бровь. Конечно, ему известно, что Отряд похищает детей, чтобы вырастить из них своих последователей. Считает ли это мероприятие гуманным? Не ему судить. — Девочка пыталась со мной заговорить. Ей явно не хватает людей в окружении. Ты бы с этим что-то сделал. — Кара достигла того замечательного возраста, когда вся дурь из головы выветривается только поркой. Тебя вот не пороли, и посмотри, где мы сейчас, — любовно бубнит, но улыбается. — Пришёл просить за своего принца? — Он в этом не нуждается. — Хотя бы знает, что ты здесь? Советник улыбается и качает головой. Эд хмыкает, мол, ты всё ещё чертовски глуп, даже спустя столько лет. Но Арс больше не студент, чтобы в это поверить. — Хочу знать о королеве Севера, что от неё можно ожидать, — наконец выдаёт Арсений причину своего внезапного визита. Дует ветер, раскрывая полы плаща, и уносит дальше звук открывающейся двери дома. Девочка выходит, покачиваясь, несёт в обеих руках дымящуюся кружку. Проходит мимо Скруджи, не поднимая глаз, и смотрит только на Арсения, улыбается, когда вручает дар. Эд громко цокает, мол, я же говорил, что у неё шило в заднице. — Спасибо, — наёмница с мягким сердечком. Чай отдаёт кислым запахом дикой смородины, греет замёрзшие пальцы сквозь кожу перчаток. Арсений кивает, принимая благодарность. А Эд делает вид, что этого всего вообще не было на его глазах. — Ваша лошадь ждёт на заднем дворе, господин советник. Девочку окликают из дома. На дорожку выходит Крид, а она спешит убежать внутрь. Арсению всегда было немного не по себе от этого татуированного по шею бандита со шрамом от уха до челюсти, который он же сам и обрабатывал ночью в монастыре. — Такая воспитанная, — еле успевает вымолвить советник, пока второй наёмник пересекается с девочкой на дороге и становится ближе. — Проблемы, Скря? — тормозит за плечом Эда, но его росту хватает, чтобы предостерегающе нависнуть. — Никаких проблем. Арсений уже уходит. — Эд, я сохраню всё втайне, — с последней надеждой пробует пробиться. — В тайне или нет — я связан клятвой не делиться информацией о заказчиках. Губы сами собой растягиваются в довольной улыбке. Заказчик. Королева Севера. Пазлы складываются из триллиона комбинаций в более-менее просматриваемую картинку, отчего Арс готов кинуться друга обнимать. Но, вместо этого, только поднимает чашку и делает аккуратный глоток чая, пряча победный оскал там, в душистой от ягод воде. — Тогда мне действительно лучше уехать, — без тени грусти на лице, пока Скруджи пытается разглядеть понимание собственной подсказки. И видит. Во взмахе руки, что откидывает плащ, в вежливом поклоне, в уверенных шагах прочь от крыльца. Лошадь аккуратно привязана к столбику у калитки и радостно покачивает головой, когда видит хозяина. Арсений не торопится, растягивая каждое действие втрое: гладит животное по морде, оглядывает место, где она провела последние десять минут, поправляет пряжки на сумках. В конце концов, отмеряет время и географическое направление по компасу. Эд появляется рядом не неожиданно — хрустом шагов по снегу. И останавливается рядом, не касаясь, но уже без напускного высокомерия. — Ты можешь остаться, Арс, — тихо говорит он. Но советник качает головой, все ещё сверля взглядом стремена. — Деньги, еда, жильё, новая личность. Я сделаю это для тебя — только скажи. — Я присягнул, Эд. Не могу, — ровно и равнодушно, спокойно и уверенно. Друг хватает за плечо, чтобы посмотреть в глаза. — У меня достаточно связей, чтобы ты просто растворился в воздухе. Теперь я могу позаботиться о тебе, обеспечить безопасность, — щурится, пока Арсений сдержанно поджимает губы и молчит. — Ты отказываешься от свободы в угоду Короне? Что за чёрт с тобой это сотворил? — Не чёрт, и не сотворил, — он убирает руку и крепче хватается, чтобы залезть на коня. — Я придерживаюсь тех же ценностей, что и двенадцать лет назад. — Очень скоро они станут никому не нужны, — теперь голубые глаза смотрят сверху. Эд сталкивается с уже до боли знакомым непониманием и думает с минуту, которую Арсений ему милосердно даёт. Слишком разные, так просто вышло. Никто не мог предсказать, что, встретившись в читательском зале Ласточкиного Гнезда, однажды они окажутся по разные стороны баррикад. — Грядут тёмные времена, — наконец молвит он скорее с предостережением, чем с надеждой переубедить в чём-то. — Ты готов умереть за своего принца? — Я готов сделать всё ради благополучия Его Высочества. И лучше на этом пути нам с тобой не встречаться, Эд.