* * *
Едва за Игорем и пухлым от вещей чемоданом закрывается дверь, Саша вздыхает. Даже не так — он ВЗДЫХАЕТ, уже ощущая, как скребется в груди тоска по самому важному человеку, а этот человек едва из подъезда вышел и машет дурашливо в высокие окна, зная, что Саша провожает его взглядом. Саша хмыкает и сумбурной деятельностью начинает бороться с поселившейся в квартире пустотой: посуду помыть, пыль протереть, вещи опять же в стирку закинуть… В руки попадается тот самый свитер — серый, огромный, почти что бесформенный, ворот этот еще, который сам по себе вместо свитера использовать можно… Саша придирчиво рассматривает этот предмет гардероба, когда-то ранивший его эстетические чувства — а ведь сам Игорю его и купил, кто ж знал, что это дурость безбожно растянется! Саша ищет этикетку, чтобы понять как это шерстяно-акриловое чудовище стирать, вертит свитер то так, то эдак. Даже в ворот заглядывает. Тоска, жирной змеей, неуклюже ворочается под сердцем, когда Саша по холостяцкой привычке подносит ткань к носу — вдруг и стирать не надо, а так паром обдать и в шкаф. А свитер пахнет Игорем, и Саша глупо делает полный вдох, прикрывая глаза. И тут же сам себя одергивает. Глупость какая. Свитер отправляется обратно на спинку стула, Саша косится на него хмуро и возвращается к прерванной деятельности — все равно не шерсть сейчас в машинку запихивать. Уже поздно вечером от Игоря приходит сообщение с пожеланием спокойной ночи и обещание привезти чак-чак. Саша фыркает, ну какой к чертям чак-чак? Сон не идет, постель кажется просто огромной и от того пустой. Саша ворочается с боку на бок, нагло тянет к себе игореву подушку и тут же возвращает ее на место — сам же в приступе альтруизма постель перестелил. Саша бездумно обводит взглядом комнату, цепляясь за стул со сваленной на нем одеждой. Саше кажется, что игорев свитер нагло ему усмехается. — Да черт бы тебя побрал… — в сердцах бормочет Саша, но волнующую его тряпицу забирает с собой, надевает поверх спальной футболки, зарываясь носом в воротник, дуется сам на себя за подобное ребячество, но успокаивается. Он обещает себе завтра обязательно все-все-все постирать и перестать страдать херней. Саша прикрывает глаза. И если включить хоть немного фантазии можно представить, что Игорь рядом, а не где-то там трясется в поезде…* * *
…когда Игорь приезжает с гастролей — Саша еще в театре. Балалаев неспешно разбирает чемодан, хлопочет по дому: в магазин таки сбегать, ужин состряпать. Удивляется, что Саша действительно устроил большую стирку и даже постель перестелил и ворох одежды на стуле разобрал — это вообще подвиг для Маракулина. В холодильнике только вот мышь повесилась, догрызая початую пачку пельменей. Поэтому Игорь кашеварит, несмотря на то, что с поезда хочется просто лечь и лежать пластом — потом належится, когда уйдет из костей это бесконечное ощущение колесов о рельсы. — Чух-чух… — выдыхает Игорь, едва Саша оказывается дома. Маракулин топчет запятники, снимая нерассшнуровывая обувь. На Саше игорев свитер, тот самый, что не уехал на гастроли со своим хозяином. Игорь смотрит на свое чудо в великоватом для него предмете одежды и улыбается, стараясь не засмеяться. — Ничего не спрашивай, — бубнит Саша предостерегающе, в два шага оказывается рядом с Игорем и утыкается ему лбом в плечо. От Игоря пахнет гелем для душа, чем-то жареным-пареным и собственно самим собой. Саша никому и никогда не признается, но он не может надышаться. И дело вовсе не в котлетном духе осевшем на чужой одежде, хотя желудок и издает китовую трель. Игорь гладит Сашу по волосам, осторожно, невесомо, ждет когда тот подзарядится как от розетки, но Саша стоит так уже третью минуту и сопит только. — Сашенька… — тянет Игорь в какой-то мере смущенно, не такого приветствия он ожидал честное слово. — Там котлеты стынут… — …съем… — бубнит ему уже в шею Маракулин и Игорь не совсем уверен, что речь идет о котлетах.