Ты вечно хочешь к людям –
Больной.
Доверяешь людям –
Смешной.
«Дельфин», Драконь
С того момента, как Рик и Лео познакомились с Расселом и Флетчером и возобновили свои знакомства с Эдом, Алом и Винри, прошла уже добрая пара недель. Но то, что, как думали ишвариты, станет мимолётным эпизодом (хоть одним глазком взглянуть на эти чудные летательные машины!), затягивало их всё больше и больше. Казалось бы, остаётся только радоваться. Но подводных камней было слишком много. Элрики, Трингамы и Винри (про которую Элрики иногда шутили, что она тоже почти уже «Трингам», вгоняя в краску и её, и Рассела – но, впрочем, не Флетчера, который тоже считал это дело совсем решённым) приняли Рика и Лео в свою компанию более чем радушно и сочли эту дружбу как бы разумеющейся по определению. Конечно, не обходилось без смешных казусов – парни в шутку постоянно подкалывали друг друга, изображая смертельную ревность, но в целом, кажется, относились к молодым ишварцам с той самой симпатией, которая свойственна всем молодым и весёлым людям по отношению к себе подобным. Разумеется, Эд демонстративно фыркал и задирал нос, когда Рассел до слёз смешил ничего не понимающего Лео (иногда и Рика) своими абсолютно серьёзными, спокойными и важными шуточками научного толка, которые необязательно понимать, чтобы над ними смеяться; конечно, Ал показательно вздыхал, когда Флетчер воодушевлённо показывал Рику свой кабинет и перечислял своих питомцев (то бишь растения) по именам, приводя этим Рика в восторженный ступор. Само собой, Рассел и Флетчер нахохливались и досадливо пожимали плечами, когда на аэродроме Эд и Ал часами рассказывали Рику и Лео про устройства самолётов, а те слушали их с горящими глазами, кусая губы. Впрочем, даже сами Рик и Лео умудрялись ревновать своих новых и старых друзей друг к другу – при всей той шуточной ревности, которую Элрики и Трингамы нарочито демонстрировали (а может, в том числе и благодаря ей), было совершенно очевидно, что они четверо друг без друга просто жить не могут. С братскими отношениями ишваритам всё было и так понятно (хотя они иногда и поглядывали на Эда и Ала с удивлением и не могли понять, почему это всё так веселит Рассела и Флетчера). А вот дружба – такую крепкую они видели, наверное, впервые. Хотя и выросли в общине, где ценность семейных уз была невероятно велика, а семьёй считались все члены этой самой общины. Всё это были нормальные человеческие чувства. Ну, может, не совсем нормальные, но уж точно очень человеческие. Элрики и Трингамы дулись друг на друга совсем в шутку, Рик и Лео на них порой – почти всерьёз, как обычные подростки на пике своего юношеского максимализма. И это было даже здорово. На них – юных ишваритов – обрушился целый ворох новых чувств и впечатлений, с которыми они часто и густо не знали, как справляться. Так, когда Ал чуть не за руку притащил их обоих в Штаб (потому что фюрер объявил срочный сбор и теперь надо было немножко подождать, чтобы пойти, как и планировалось, всем вместе в музей), Рик и Лео побелели не хуже привидений и были на грани обморока, пытаясь бочком проскальзывать мимо совершенно не обращавших на них внимания людей в сине-золотой форме. А когда Винри, не слушая возражений, усадила их, заглянувших на минутку к Трингамам, за стол с Расселом и Флетчером и накормила по самое не хочу сытным обедом и чаем с яблочным пирогом?.. А когда Эд от широты души «просто так» подарил Рику свои кожаные лётные перчатки и, не слушая ни благодарностей, ни возражений, просто полез дальше возиться с самолётом?.. А когда Флетчер, ворча, залечивал Лео стёсанную коленку («Что за синдром старших братьев?»), а когда Рассел разрешил ему же целый день ходить в своём белом лабораторном халате и делать лаборантам совершенно абсурдные замечания, просто чтоб повеселиться?.. И такого было много, очень много! Почему? Для Эда, Ала, Рассела, Флетчера и Винри всё было очень просто и очевидно. Они все привыкли думать в первую очередь о других, а потому слёту замечали и голодные глаза, и грустные лица, и бледность (это при смуглости-то кожи!) своих новых товарищей. Кроме того, их глубоко возмущало притеснение кого бы то ни было в современном мире. Головы у них были хоть и светлые во всех отношениях, но горячие (даже у Ала с Флетчером), и они яростно бросались на борьбу с мировой несправедливостью. Раз услышав в голосах Рика и Лео затравленные ноты, они, не сговариваясь, решили доказать им, что уже утекло много воды с тех пор, как ишваритов притесняли аместрийцы. Методы доказательств были разными – Рассел и Эд предпочитали прямые и слегка грубоватые разговоры во время прогулок, Ал и Флетчер действовали аккуратнее, через уютные дружеские посиделки и культурные мероприятия. Винри просто ворчала теперь на всех шестерых одинаково, не делая различий между ними. «Все вы, мальчишки, одинаковые психи!» – в сердцах ворчала она, когда они возвращались с велосипедной прогулки помятые, растрёпанные, но довольные – и требовали немедленно ужина. Аместрис, а в нём и самый Централ действительно очень сильно изменились с тех пор, как Рик и Лео в последний раз были здесь. И ишвариты не переставали удивляться этим изменениям. Дело было даже не только и не столько в том, что город разросся, почистился и вообще внешне преобразился в лучшую сторону; не в том, что он стал более оживлённым и деловитым; а в том, что на них – людей с красными глазами – перестали смотреть, как на врагов народа или на отбросы общества. Что Лео, что Рик отлично знали, что такое эти презрительные или насмешливые взгляды. И теперь им всё ещё было очень страшно на особо людных улицах снимать тёмные очки. Но их светловолосые друзья наперебой требовали подобных жертв, Рик и Лео покорно снимали… и ничего не происходило. Спешащим по своим делам людям было совершенно всё равно. Пекари продавали булочки с совершенно теми же улыбками, бабушки на рынке одинаково подмигивали всем молодым людям. И это было странно для ишваритов – так же странно и дико, как было странно и дико Элрикам и Трингамам слушать рассказы о том, как за Лео однажды три квартала бежала бесноватая старушка, размахивая клюкой и вопя, что таких, как он, нужно держать под замком – хотя он всего-то подошёл взглянуть на яблоки, которыми она торговала. Ишвариты ушли из Централа много лет назад и расселились по разным резервациям. С год назад фюрер Мустанг подписал приказ об отмене резерваций, и ишвариты робко и несмело начали возвращаться ближе к плодородному центру страны. Сама их родина, Ишвар, был выжжен дотла, и на месте пустыни они всё-таки своими силами сейчас, в истощённом состоянии, мало чего могли сделать. Это было нелегко. Вернее, было нелегко сначала. На периферии к восточному народу всё ещё относились с большим подозрением и затаёнными предубеждениями. Но чем ближе к Централу, тем спокойнее и миролюбивее их принимали, и общины ободрились. Одна из них – как раз та, в которой состояли Рик и Лео, – решила дойти до самой столицы и обосновалась в одном из малозаселённых её пригородов. Здесь нацизм встречался скорее как исключение – и тот охранник, что не хотел пускать ишваритов на аэродром, был одним из исключений из общего правила. – Придурок, – возмущённо резюмировал Эд, махом допивая свой горячий кофе. Они вшестером зашли перекусить в небольшую кофейню возле Штаба, которую мальчики очень даже жаловали с некоторых пор (здесь работал улыбчивый пекарь, который с некоторых пор прогуливался под ручку с госпожой Бугмен – дочкой скрипача Бугмена, учившего когда-то давно Флетчера, – и довёл после этого знакомства уровень своей выпечки до совершенства). – Ну я б его по самое не хочу!.. – А мы его и так по самое не хочу, – хихикнул Флетчер, грея руки об свою кружку. – Угу, он аж забыл, как дышать, – хмыкнул Рассел, любезно подвигая поднос с булочками поближе к младшим. – Я потом с ним разговаривал и выяснил, что это он, оказывается, переусердствовал, потому что испугался приезда фюрера, – задумчиво добавил Ал, накручивая прядь волос на палец. – Я ему, конечно, высказал, что это его ни разу не оправдывает, он десять раз извинился... Но в итоге по моему требованию его перевели охранять склад иголок. Ещё нам не хватало таких на авиабазе! – Да ну ты что, Ал! – Эд картинно всплеснул руками. – А что, ишварцы, по-твоему, иголками не пользуются?! – Да ну он же их не продаёт, а охраняет!.. – Тоже мне разница! А если им украсть надо будет? – Если, Эд, кому-то понадобится украсть иголку, по голове прилетит одинаково – что аместрийцу, что ишварцу, что драхмийцу, что ксингизцу! А уж с этим наш знакомый отлично справится, поверь! – Ну тоже да… Рик и Лео вертели головами и немного зажато, но всё-таки смеялись. Пирожки, купленные им друзьями, «чтоб не сидели и не облизывались», манили своей золотистой корочкой и божественным ароматом. Компания была живая, разговор – весёлый. Обычная молодёжь! И всё-таки не совсем обычная. Потому что была одна вещь, отравлявшая ишваритам – особенно Лео, Рик об этом не особо задумывался – жизнь. Вещь эта называлась – недоверие.***
На самом деле, не всё было так радужно. Годы вооружённого конфликта и натянутые отношения с ишваритами приводили к тому, что жители Аместриса всё ещё относились к своим бывшим врагам немного настороженно. Однажды Грейсия Хьюз, к которой мальчики заглянули в гости, задержала Альфонса на минутку, пока все вышли, и, немного замявшись, сказала: – Альфонс, я прекрасно всё понимаю и очень горжусь вашей открытостью и дружелюбием. Но всё-таки… будьте, пожалуйста, поосторожнее с этими ребятами, – она наклонила голову, и стало понятно, что речь шла о Рике и Лео. – Нет-нет, я не думаю, что они плохие! – вдова Хьюза поспешно подняла руки, когда Ал недовольно нахмурился. – Просто… они ишварцы. И их народ очень пострадал из-за нас. Вы молодые, вам может это казаться глупым, но… такие раны быстро не затягиваются. И быстро это не забывается, как ты ни крути. Всё равно аукается – и будет аукаться ещё не одно поколение. Вам этого не понять, но… – Мамочка, ты о чём? – весёлая, румяная, радостная Элисия, которую парни буквально всё время пребывания в гостях по очереди развлекали, то катая на своих плечах, то дурачась с ней, выскочила в прихожую и прижалась щекой к материнской руке, доверительно поглядывая на неё снизу вверх. – Да ни о чём, дорогая, – Грейсия, грустно улыбнувшись, погладила дочку свободной рукой по голове. – Просто прошу ребят быть поосторожнее – ты же знаешь, они любят всякие приключения… Элисия фыркнула и строго глянула на Ала. – Братик Ал, выбирайте только весёлые и неопасные приключения! – важно скомандовала она, старательно подражая интонации Эдварда. Младший Элрик тонко улыбнулся. В свои десять лет девочка уже была та ещё актриса. – АЛ, ТЫ ГДЕ ПРОПАЛ?! – Есть, мэм! – Альфонс приложил левую ладонь козырьком ко лбу и в шутку отдал воинское приветствие. И, бегло кивнув им обеим, круто развернулся и бросил через плечо: – Госпожа Грейсия, спасибо… но один ксингизский мудрец сказал, что не доверять друзьям хуже, чем быть обманутым ими. Так что мы всё-таки рискнём. Когда он скрылся на лестнице за углом (слышно было, что Ал громко оправдывается перед друзьями за задержку), госпожа Хьюз тяжело вздохнула, не обращая внимания на нетерпеливые вопросы дочери («Ма-ам, а о чём он? Что это значит? Ну мам, мам!»). – Надеюсь, ты окажешься прав, – пробормотала она, искоса взглянув на портрет покойного мужа. Маэс Хьюз тепло улыбался ей с фотографии, приподняв фуражку. Доверие – вещь бесценная. Но очень опасная.***
Ал высказал госпоже Хьюз то, в чём они впятером – он сам, Эд, Рассел, Флетчер и Винри – были абсолютно солидарны, хоть ни разу об этом не говорили друг с другом. Не впервой им было совершать «прыжок доверия», твёрдо веря, что внизу тебя точно поймают. Поэтому любые намёки на то, что в дружбе с ишваритами может таиться опасность, они демонстративно игнорировали. Вот только им было проще. Конечно, детство было нелёгким – что у Элриков, что у Трингамов, что у Рокбелл. Но всё-таки они росли в мирной стране, на свободе. Их окружали люди, которые не косились на них с неприязнью из-за одного только цвета кожи или глаз. Грейсия была права – кое-чего они не могли понять при всей чуткости и всём желании. Рик и Лео выросли буквально в другом мире – и этот мир их не мог отпустить так просто. Конечно, Эд сказал тогда, при расставании: «Совсем не обязательно, чтобы всё, о чём говорили вам ваши родители, было правдой». Но сложно было в это поверить, когда вырос в постоянных бегах. Или – живя в резервациях. Мальчики-ишвариты были ошарашены той теплотой, с которой к ним отнеслись их старые и новые друзья. Сложно было поверить в искренность, сложно – открыться и довериться. Когда Рик и Лео возвращались домой, их всегда встречали настороженные взгляды других ишваритов: «Ну, что?» А на эмоциональные и даже восторженные рассказы Рика (Лео больше молчал) с недоверием качал головой даже старейшина. Качал – но ничего не говорил, ни к чему не призывал и ничего не запрещал. И всё-таки в красных глазах читалось то, что было аккуратно высказано Алу Грейсией: «Осторожнее. Что-то здесь может быть не так». Рик не замечал или не хотел замечать этих бессловесных разговоров. Он с головой ушёл в новую жизнь. А вот Лео замечал всё – и даже больше, чем нужно было замечать. Он вообще был более замкнутый и молчаливый, чем его младший брат. А ещё очень болезненно ранимый и мнительный (так уж повлиял на самоуверенного и местами хамоватого паренька переходный возраст), чего изо всех сил старался не показывать. В этом смысле он чувствовал странное внутреннее родство с Эдом и Расселом. Тяга к ним двоим была интуитивной, но верной – Лео и не представлял, до чего ранимыми и мнительными были старший Элрик и старший Трингам до переломных моментов в их жизнях (у первого это была встреча с Алом после долгой разлуки, у второго – переезд с братом в Централ и встреча с Элриками). Но, если у Эда и Рассела вот это самое ментальное родство стало поводом стать лучшими друзьями, то Лео испугался. Поскольку он много думал и анализировал, ему вдруг стало страшно. Страшно, когда он понял, что тянется к этим аместрийцам и в душе хочет быть на них похожим. Эти мысли пришли к Лео, когда он лежал на своём матрасе в небольшом, но довольно уютном деревянном домике – одном из семи, которые администрация Централа любезно выделила ишварцам, – и, глядя в тёмный потолок, пытался уснуть. Тогда он сел и, потерянно уставившись невидящим взглядом в пустоту, до боли сжал виски. Рядом с ним на полу, на таком же матрасе, безмятежно сопел Рик – дом фактически принадлежал им двоим. Было тихо и пусто – только потрескивал в очаге огонь. А ему было страшно. Снова и снова перед глазами всплывали картины тех зверств, которые творили с народом Ишвара аместрийцы – от взрывов, от убийства мамы там до похищения брата здесь, в Централе. И везде, постоянно, бесконечно – синяя военная форма. Часто – светлая кожа и светлые волосы. Реже, но тоже часто – голубые или синие глаза. Что за чёрт?! Да разве могло быть у них, ишваритов, что-то общее с этими демонами?! – Лео, ты чего? – сонно окликнул его Рик, перевернувшийся на бок. Лео дёрнулся и неестественно улыбнулся, не поворачивая головы: – Да так, задумался. Сейчас лягу. Спи. Рик пожал плечами, зевнул, завернулся плотнее в одеяло и снова засопел. А для Лео в этот момент в голове всё сломалось – и мир предстал его воспалённому воображению в кроваво-красной жуткой дымке. С этой минуты Лео мучился без перерывов на обед и на сон. Его настороженность и недоверчивость стали прямо-таки болезненными. Он стал не просто замечать, а надумывать. Удивлённое недоверие переродилось в мрачное и озлобленное неверие, которое он, правда, изо всех сил скрывал. Он продолжал улыбаться и смеяться, он продолжал слушать и говорить, но всё, что делали теперь их друзья-блондины, оказывалось под кривым увеличительным стеклом. «Не верится, что они могут так хорошо к нам относиться» превратилось для него в аксиому «Раз они не могут так хорошо к нам относиться, здесь таится какой-то злой умысел». Жить в таком противоречии между мыслями и поведением было очень непросто. Рик и ребята порой с недоумением замечали, что Лео какой-то мрачный или недовольный, но списывали всё это на погоду, характер и недосып. В конце концов, с кем не бывает? Всё усложнялось ещё и тем, что часть сознания Лео восставала против той ереси, которую он себе надумывал. Здоровье и молодость требовали своего, и он был вынужден уговаривать себя не поддаваться эмоциям. Как не поддаваться эмоциям, когда на авиабазе, в ангарах и на лётном поле сердце восторженно ухало куда-то в пятки, кровь приливала к щекам и руки холодели от радости? Когда Эдвард или Альфонс показывали самолёты, рассказывали про них или выделывали свои «фигуры высшего пилотажа» под неизменные маты (уже по радиосвязи) Рассела и Флетчера, Рик смотрел и слушал с открытым ртом… а у него, у Лео, в голове творилась натуральная гражданская война. Самолёты – это Аместрис и аместрийцы. Самолёты – это что-то неестественное, насилие над природой, её порабощение, ведь летать должны только птицы… Значит, самолёты – это против заповедей бога Ишвара, как и та же алхимия. Значит, от этого надо бежать, не оглядываясь. Верно? Неверно – бежать не получалось. Слишком тянуло обоих ишваритов к гордым крылатым машинам, слишком манили таинственные слова «фюзеляж», «крейсерская скорость» и «дальность полёта», слишком хотелось дышать воздухом над – или хотя бы под – облаками. Они – Рик и Лео – условились не рассказывать старейшине и товарищам по общине про самолёты. Но Рик принял это, опять же, легко. Он почему-то был глубоко убеждён, что самолёты их религии не противоречат, просто нужно суметь подобрать правильные слова и всё объяснить, и теперь искал эти слова. Лео думал иначе. Другой такой же тёмной весенней ночью он проснулся в холодном поту. Ему приснилось, что прямо на него, гудя серебристыми винтами, несётся огромный биплан. За его крыльями и хвостом плясали огромные, до самого неба, языки пламени. Это был самый конец марта. С судьбоносной встречи на аэродроме прошло уже три недели. Лео в этот раз не стал садиться, чтобы не будить Рика, – он смотрел в тёмный потолок и глубоко дышал, пытаясь восстановить дыхание. Пора было заканчивать. Так они мучают себя и ставят под угрозу свой народ – опять. Надо было прекращать, обрывать, сжигать все мосты. Под утро Лео, старательно отгоняя страшные мысли о предательстве («Разве это предательство – предупредить удар в спину, который мы непременно получим, если ещё немного промедлим?»), придумал план. Но, чтобы привести этот план в действие, нужно было поговорить с двумя людьми: со старейшиной и с Риком. С первым проблем не возникнет – так считал Лео. А вот насчёт брата он очень нервничал. Но… разве не должен он, старший, вернуть младшего на путь истины?