Innocent Death/Невинная смерть

~ Будь послушным ребенком, будь милым ребенком ~

Убийство далось Гермионе нелегко. Само действие сломало фундаментальную часть ее психики. Бесформенные тени и тихий шепот последовали сразу после того, как она совершила это злодеяние. Каждый треск, чириканье и вздох приводили ее в состояние повышенной готовности, как оленя, только что услышавшего треск ветки в тихом лесу. Дрожащие руки и бессонные ночи в течение целого месяца. В те дни в ее сознании происходила жестокая битва за принципы, мораль и долг. Ничто не победило. В тот день она убила Аврора в его квартире, она была пьяна от ярости, мести и обещаний, превышающих ее возможности. К тому времени, как Пожиратели Смерти сбежали, она уже сидела на кровати на чердаке в убежище Волан-Де-Морта. Моральное похмелье начинало проявляться во вспышках воспоминаний тела Аврора, лежащего на земле. Появились мысли о глубокой, очень глубокой вине. Убивать было непросто, признала Гермиона. И если люди думали, что это не так, то они были просто слабоумными. Невежественные дураки. Они ничего не понимали в человеческой природе. Ее мысли переместились к человеку, который, как она знала, придерживался именно такой идеологии. Гарри Поттер думал, что у него хватит мужества сделать это и многое другое, если ситуация потребует от него этого. Драко Малфой был еще одним человеком, попавшим в эту категорию. Оба одинаково заблуждались. Она могла поспорить на что угодно, что если бы им дали такую возможность, они сломались бы под давлением того, что значит убить кого-то. Никто не мог убить кого-то и спать спокойно в ближайшие ночи. Нет, не в том случае, если преступник одновременно хотел сохранить свою нравственность. Убийство далось дорогой ценой. После того, как оно было совершено, даже в целях самообороны или необходимостью выжить, психологическая и моральная цена этого стала поглощать ум и тело. Чтобы убить кого-то, не разделив при этом часть разума и оставив позади чувства, которые принес с собой сам акт, требовался уровень абсолютного сознания, которым не обладал ни один нормальный человек, тем более шестнадцатилетний. Убийство стало легче оправдывать, но не без некоторых моральных жертв на пути. Она начала использовать неправильное представление о справедливости, живущее в самой примитивной части человеческого мозга. Убедила себя, что люди, которых она убила, заслуживали смерти. Во что бы то ни стало, эти люди заслуживали смерти. Особенно такие, как Сивый. Было нелегко, но и не сложно найти какую-то извращенную виртуозность в этих действиях. Она воздала должное жертвам, которые подверглись нападениям. Люди, которые в противном случае бродили бы на свободе, продолжали бы быть раком для общества. Она не сделала ничего, кроме как восстановила справедливость для тех, кому несовершенная магическая правовая система не смогла помочь. Единственная невинность, в которую верила Гермиона, была невинность ребенка. Магглы были невинны, но по совершенно другому определению. Я не могу убивать людей, которые даже не знают о нашем существовании. Они были невиновны, потому что были непричастны. Внезапно у нее закружилась голова, и она почувствовала, что почти оторвана от реальности. Девушка опустила голову на ладони, когда ее локти уперлись в колени, несколько раз моргнув, она снова погрузилась в свое материальное существование. Ночь. Полумесяц. Мигающие звезды. Пыльный балкон. Кресло. Волшебная палочка. Ветерок, касающийся ее спины и плеч. Казалось, все было в порядке. За исключением мягкого толчка Легилименциии, причины, по которой у Гермионы несколько секунд назад закружилась голова. Толчок носил застенчивый характер, как будто спрашивал разрешения. Трудно уловимый и незаметный. Независимо от того, насколько мягко магия пыталась проникнуть в ее сознание, это не помешало девушке резко вздохнуть, давая понять о своем недовольстве. — Чего ты хочешь? — Гермиона с трудом сглотнула. Боль в ее горле еще не полностью прошла. Каждый раз, когда она делала вдох, ей казалось, что воздух — это наждачная бумага, которую запихивают ей в горло, становилось еще хуже, когда она говорила. Две ночи назад она бушевала, кричала и, в конечном счете, зарычала из-за своей частичной трансформации. Она разнесла все на части, пока состояние ее комнаты не сравнялось с состоянием ее почти кровоточащего горла. То, что она могла произнести хоть какой-то звук, когда наступило утро, было близко к чуду. — Я искала тебя, хотела увидеть. Голос Нагайны звучал сочувственно, мягко. К сожалению, это никак не улучшило настроение девушки. Остатки дистиллированного презрения продолжали проникать в ее разум, вызывая скручивания внутри. К черту жалость, замаскированную под сочувствие. — Я не думаю, что буду хорошей компанией, Нагайна. Присутствие змеи служило напоминанием о ее хозяине. Разделить два существа как личности было трудной задачей в этот самый момент. Ее мысли были перепутаны из-за обиды и разочарования. Зачем ей еще больше наказывать себя, притворяясь, что ее устраивает присутствие рептилии? — Я знаю. Вот почему я пришла. Опять это чертово сочувствие. Утешение, нуждалось ли она в нем? Возможно. Хотела ли она этого от нее? Нет. Не тогда, когда все, о чем она могла думать, это о том, что Нагайна знала все это время и молчала. Гермиона солгала бы, если бы сказала, что это ее не расстроило. Это был вопрос верности. Она действительно понимала ее верность и долг Господину. Но даже в этом случае иногда понимание не означало, что чувства не смогут возникнут и не найдут себе дом в ее и без того темной яме эмоций. — Я чувствую твое недовольство, Гермиона. Высказывай свое мнение. Это прозвучало скорее как просьба, чем требование. Каким неудобным был ее раздвоенный язык. — Я предпочту не делать этого, — ее хриплый голос выдавал негодование, которое она чувствовала, несмотря на все усилия скрыть это. — По крайней мере, скажи мне, почему ты злишься на меня? Глаза девушки не отрывались от темноты горизонта, как будто она искала что-то среди теней. Пламя свечи замерцало, и на мгновение излучающий тепло огонь коснулся ее кожи. Почему я должна? Это было первое, что пришло ей на ум. Но вышло нечто совершенно иное. — Потому что ты знала и не потрудилась хотя бы предупредить меня. Это все, чего она хотела от змеи, предупреждения перед тем, как ее жестоко ошеломят. Она представила, что, как только эти слова будут произнесены, в груди у нее станет легче. Этого не произошло. Чувство осталось там, все такое же тяжелое внутри. Теперь она жаждала ответа, хотя 5 секунд назад ей не нужен был ответ. Тогда почему она затаила дыхание? — Я не могла оставить его, иначе я бы… Какое дешевое оправдание. — Почему? Ты была занята? — Гермиона прервала, — Я представляю, что быть обласканной, висящей на шее у Господина, должно быть, является очень изнуряющей работой. Оставшееся в ее теле презрение было аккуратно приправлено к ее словам. Чего она ожидала? Она уже знала ответ. Нагайна очень ясно дала это понять несколько недель назад. Почему она жаждала большего? Она хотела услышать что-то, что было просто невозможно. Что ей нужно было, так это отказаться от своих невыполнимых стандартов и быть довольной тем, что кто-то заботится о ней, какие бы ограничения не присутствовали. Ее руки вцепились в подушки шезлонга, когда белый шум распространился в ее сознании. Нежелание змеи реагировать на ее замечание становилось совершенно очевидным с каждой секундой. Даже в тишине Нагайна ругала Гермиону, заставляя ее чувствовать, что к ней относятся покровительственно или игнорируют, как к ребенку, закатившему истерику. Верно. Если любимица хозяина не хотела говорить, то и она не захочет. Во рту у нее был кислый привкус. Где-то в глубине души она понимала, что ее слова и поведение были мелочными. Возможно, даже несправедливыми. Ее ногти глубже впились в джутовую ткань, как будто это еще больше укрепило ее в колеблющемся негодовании. Какое знакомое ощущение, текстура была грубой под ее пальцами. Ее взгляд оставался прикованным к тени, когда она поймала себя на том, что вспоминает, что этот тип ткани был таким же, как гамак, который купил ее отец, и, вероятно, даже сейчас остался висеть на заднем дворе. Мама ненавидела это место, говорила, что оно шершавое для ее кожи. По иронии судьбы, это в итоге оказалось любимым местом мамы, где она дремала по выходным. Брюнетка вздохнула, воспоминания вышли через ее ноздри. Каждый раз, когда всплывали воспоминания о ее родителях, они неизменно наводили ее на мысль о Дамблдоре. Как будто каким-то образом ее родители и директор всегда были связаны друг с другом. А если она думала о Дамблдоре, ее мысли возвращались к Волан-Де-Морту. Если она думала о темном волшебнике, то она думала о своих родителях и причине, по которой она здесь, живет в Малфой Мэноре. Она думала о родителях и ее мысли снова были обращены к Дамблдору. Испорченный треугольник, который в равной степени вызывал у нее отчаяние, ярость и меланхолию. Неожиданный удар пришелся сзади, вдавив подушки. Прежде чем девушка смогла отреагировать, Нагайна заскользила по ее рукам и торсу. Холодное прикосновение стало немедленной отсрочкой наказания за огонь на коже брюнетки. Гермиона закрыла глаза и сосредоточила свое внимание на ощущении прохлады. Время от времени поздним вечером дул ветерок, он сделал свое дело. — Твоя кожа колючая, хм, электризующая. Очень горячо, — длинное тело потерлось о любой участок обнаженной кожи, который был открыт, — Хм, твой дурной нрав на вкус как горелый чеснок и гриб фалтум. Это не мои любимые запахи, — ее язык снова дрогнул, — Но со временем это стало привычным вкусом. Возможно, именно нежность в том, как Нагайна сказала это, или, может быть, смысл, стоящий за ее попыткой пошутить, дал ей шанс избавиться от своих ядовитых мыслей. И вот так ее разум успокоился. В основном. Скрылся под успокаивающим прикосновением. В котором она не нуждалась. Совсем. Облака в небе летели по нему с огромной скоростью, как будто они убегали от чего-то ужасающего за горами на севере. Контраст с неподвижностью и безмятежностью на земле, которая внезапно показалась застывшей во времени. Нагайна снова заговорила. — Он был… зол. В тот день он планировал пытать тебя, — это прозвучало скорее как признание, чем то, что она изначально планировала сказать. Это удивило Гермиону. Нагайна была не из тех, кто часто делился решениями своего учителя. В конце концов, разве это не был ответ? Девушка без колебаний поверила ей. В тот момент она не знала точно, что именно она видела. Но теперь, когда она прокрутила в памяти этот разговор, было несколько признаков того, что Волан-Де-Морт был зол. Постоянное подергивание его запястья было одним из многих примеров: два раза, когда он посмотрел на ее палочку. Но большинство признаков исчезло, когда его внимание впервые переключилось на Нагайну во время их разговора. -Ты убедила его не… Голова змеи опустилась на колени девушки. Молчаливое подтверждение. На этот раз она знала, что Нагайна ничего не выигрывает от того, что помогает ей. Что-то скрутилось у нее внутри, карие глаза остановились на пустом месте на полу. — Неблагодарная часть уже пропущена, мисс Грейнджер. В ее голове возник голос Нарциссы, за которым последовал насмешливый голос Беллатрикс. — Неблагодарная девчонка. Была ли она неблагодарной? Принимала помощь как должное? Она осторожно положила руку на тело змеи. Мышцы дрожали и сокращались под ее ладонью, когда она ласкала чешуйчатое тело. — Спасибо. Это были искренние слова, несмотря на то, что они были произнесены тихим шепотом. Ее рот снова открылся, как будто она хотела сказать что-то еще, возможно, извинение. Но после нескольких попыток ничего не вышло. Змея замурлыкала, то ли в знак согласия, то ли из-за ласки, Гермиона не могла сказать. Гермиона не смогла точно определить момент, когда Нагайна решила, что ей нравятся прикосновения девушки. Это просто случилось. Похоже на то, когда змея решила впервые поговорить с ведьмой. Это просто случилось. Хотя сначала брюнетка, казалось, колебалась в обоих случаях, теперь это казалось самым естественным взаимодействием между ними. — Я зла на него. Ее собственное признание. Не то чтобы Нагайна это не знала. — Это не имеет значения, — змея отступила от прикосновения девушки, — На этот раз не подведи, Гермиона. Ты не можешь себе этого позволить, понимаешь? — голос Нагайны стал серьезным, за всем этим зловещим тоном скрывалась тревога. Брюнетка покачала головой, внутренне усмехаясь при мысли о совершении таких зверств. — Он обещал… Ее мрачное настроение снова усилилось. Нагайна поднялась, как кобра, готовая нанести удар, но укус не входил в намерения змеи. Отнюдь нет, она всего лишь хотела полностью завладеть вниманием Гермионы. — Нет, Гермиона, он ничего не обещал! — Он обещал! Возможно, ты забыла! Но в тот день он сказал… Девушка попыталась встать, но змея не позволила ей. Самого веса было достаточно, чтобы заставить ее остаться на месте. — Он сказал, что в тот момент в этом не было необходимости. Теперь необходимость снова возникла. Змея объяснила, как будто это было так просто и логично. Что только подтолкнуло Гермиону к дальнейшему. — И это все? — она попыталась закричать, но не только потерпела неудачу, но и почти заметно поморщилась от боли в горле. Ей было все равно, — Я не могу поверить в то, что слышу. Необходимость возникла снова? Что это должно означать? Он никогда не уточнял, что в будущем все может измениться. Он солгал мне! Он лжец! И теперь у меня есть… — Все это значит, что ты была достаточно глупа, чтобы убить его! — змея громко зашипела, ее терпение достигло предела. Пауза, последовавшая за этим, была почти физически болезненной для них обоих. Злые произнесенные слова эхом отдавались в голове девушки, как плохая мантра. Другой участник снова отругал ее, и это почти заставило ее почувствовать сомнение и почти сожаление о своих действиях в первую очередь. Страдальческого выражения на лице Гермионы было достаточно, чтобы змея на несколько секунд отвела взгляд. Ее хватка, наконец, ослабла вокруг теплого тела. Если ведьма хотела встать, ее ничто не удерживало. Гермиона оставалась неподвижной. — Он не лгал. Он не планировал посылать тебя убивать магглов. Если бы ты не убила его, тебя бы здесь не было. Но это сделано: принимаешь свои решения — сталкивайся с последствиями, Гермиона, — Нагайна заползла девушке за затылок, словно чья-то рука легла ей на плечи. Пытаясь восстановить момент, который у них был минуту назад, она прижалась своей холодной головой к щеке девушки, — Ты возьмешь на себя его обязанности, пока не найдешь замену. После этого, я верю, все вернется на круги своя. — Я магглорожденная. — Ты ведьма. Остальное не имеет значения. — Ты не понимаешь, я-я не хочу убивать невинных людей. Невинных магглов. Юной ведьме не нравилось, как сокрушенно это звучало. — Если ты хочешь отомстить, если ты действительно хочешь отомстить за своих родителей. Ты сделаешь это. Дамблдору это не сойдет с рук, не так ли? — Нагайна сказала, в голосе была та же злоба, как и в случае с кем-то, с кем поступили несправедливо. Одна только мысль о том, что убийство сойдет Дамблдору с рук, ускорила ее сердцебиение, а ее магия вызвала зуд в кончиках пальцев. Что-то в ее примитивном мозгу зашевелилось, наполненное темными импульсами. — Нет, не сойдет. — Нет, не сойдет, — эхом повторила змея. — Нагайна. — Да? — Если бы он пытал меня, мне все равно пришлось бы это делать, верно? — Да. Она не знала, чего ожидала. Главной заботой Волан-Де-Морта было не преподать ей урок. Речь шла о том, чтобы исправить ее ошибки. Раздвоенный язык коснулся ее правой щеки, стало щекотно. — Jadilah anak yang taat, Hermione. Jadilah anak manis, — сказала Нагайна так тихо и нежно, как только могла. Близко к ее правому уху, как будто каким-то образом она шептала это рядом с Гермионой, а не в ее голове. — Что это? — Это то, что говорила мне моя мать, саянг. — И что означает сейян? — «Са-янг» — это означает «милая», — теплое чувство поселилось в ее груди, когда она услышала ласковое обращение, — С тобой все будет хорошо, саянг. Не волнуйся. Она знала, что пути назад не было после вступления в ряды Волан-Де-Морта. Она осознавала свое решение. Однако, осознавать и переживать — это две разные вещи, как она только что узнала. Она чувствовала себя разорванной, и, вероятно, это не изменится в ближайшее время. Несмотря на рациональные мысли, говорившие ей, что, сколько бы она ни думала, был только один возможный исход, если она хотела продолжать существовать. Создать хаос было платой за выход. Другого варианта не было, не так ли? И все же что-то оставалось ясным, как весеннее небо. Она хотела увидеть лицо Дамблдора, когда она бросит в него смертельное проклятие. Больше всего на свете она хотела заставить его страдать. Убийство было необходимым злом, заключила Гермиона. Если она хотела осуществить свои планы, необходимо было следовать приказам и предпринимать действия. Когда она вступила на этот путь, было дано обещание. Она поклялась убить Дамблдора или умереть, пытаясь. Все остальное следует рассматривать как препятствие. И если бы ее совесть и мораль были препятствием… Брюнетка глубоко вздохнула и решила дать своему разуму отдохнуть хотя бы на ближайшие часы. Она осталась сидеть с Нагайной, наслаждаясь ее обществом. Оба продолжали оставаться равнодушными к тиканью часов или изменению положения луны на небе, точно так же, как время и небесные тела оставались равнодушными к их присутствию на этой планете. — Это навевает воспоминания, ты согласна? — Это было не так давно. — Да, извини, это просто… — Нет, я понимаю, что ты имеешь в виду. Я чувствую то же самое, Гермиона. Правда. Но в те времена мои намерения были не самыми лучшими. Ты это знаешь. — Я не возражаю. Ты была честна. Я могу это уважать. Костяшки ее пальцев задели мягкую кожу на голове змеи. Она ценила, что Нагини всегда была с ней откровенна. — Мне жаль. Это произошло естественно, как и остальные их взаимодействия. Она не была неблагодарной, ей нужно было время, вот и все. — Я знаю. И, судя по тону Нагайны, она действительно знала. — Кстати, я думаю, что я… — Давай не будем говорить об этом сейчас, — змея прервала, не желая говорить о сделках и обещаниях. Она еще глубже уткнулась носом в изгиб ее шеи, — Мне немного холодно. — Я всегда могу наложить согревающее заклинание на тебя, — она любезно предложила. Убийства должны даться Гермионе легко. В конце концов, за ней уже был шлейф из трупов. Любые мысли о вине, любые чувства сожаления вскоре были бы затуманены собственной потребностью в успехе. В конце концов, одной из ее самых замечательных способностей была способность к адаптации. Змея хрюкнула в знак несогласия. — И лишишь меня своего тепла? Никогда. Брюнетка почувствовала, как Нагайна еще немного напряглась на ее теле, молча говоря ей, как не хочет ее отпускать. На сердце у Гермионы стало немного легче.