Восстание маленьких злодеев

Ещё через неделю, Истребителю показалось моё спокойствие подозрительным. Параноик. Раньше бы так следил. И впервые с тех пор, как мы приземлились, Николай Леонидович решился поговорить со мной наедине. Было воскресенье, и я пользовался возможностью не выходить на солнце вовсе. Сидел в кухне, далеко от окна, закрыв глаза. — Слава, — Николая Леонидовича жизнь ничему не учит. Но я поучу. И не отзовусь. — Слава. Слава! — но он не смирился и опустил руку мне на плечо так, будто это был удар. — Почему тебя вечно нельзя дозваться?! Я устанавливаю связь с космосом, чтобы поговорить с дядей силой мысли напрямую. — Я просил Вас не использовать это сокращение. — И как же к тебе обращаться? — Ярослав Валерьевич, — невозмутимо отозвался я. — Ярослав Валерьевич, — повторил он, вовсе не так спокойно. И кивал так ехидно, и улыбался ядовито. Что ж, все же, мы отчасти родня. — Да, — так же твёрдо отвечал я. — Я отдельная самостоятельная личность, и ваше неуважение не способствует… — Тебе тринадцать лет! — Да? Не думал, что вы знаете, — и правда чудо, что он помнит. Потребовался не один взрыв, в том числе, агентских задов, чтобы только он обо мне вспомнил! — Послушай… Истребитель сказал мне, что тихое и послушное поведение не соответствует твоему психологическому портрету. Какие серьёзные слова. Какие важные. Какие пустые. Психологический портрет знает меня. А Николай Леонидович — он считает, что все со мной нормально. Что так себя и ведут злодеи. И что такими и должны быть все дети. — Видите, Николай Леонидович, вы лжец, — выдохнул я. — Это как понять? — завёлся сразу же, хотя Истребителю хвалился, как все хорошо. — Вы говорили, что вы мой отец — не знаю, правда, зачем, — но мой отец, хоть ему и было все равно, знал бы, что в детстве я был очень тихим и очень послушным, так что подобное поведение соответствует моему психологическому портрету. — Валера тебя испортил, — отвратительно искренне вздохнул Николай Леонидович. Я улыбнулся через силу. — О да, просто ужасно испортил. Научил возмутительным вещам, — я сокрушенно качал головой, как будто оплакивая свое невинное детство. — Да? — Да, просто омерзительным. — Чему? — Нет, вы не выдержите. — Слава! Не дождёшься. — Ярослав… Скажи мне! — Ну раз вы так хотите, — я наигранно вздохнул. — Тому, вы представляете?, что для ребёнка нормально хотеть внимания, и даже его получать, и даже не только негативное, и даже не как награду за сотню хороших дел. Что иногда можно не уметь, не справляться, или, о, вы не выдержите, даже не хотеть. Что можно просить взрослых о помощи. А ещё… — Хватит. — Я знал, что вы не вынесете такого шока. — Сейчас-то ты чем недоволен? — устало спросил он. Ну да, он же так много сделал для меня. Такие колоссальные усилия приложил. — Ничем, — пропел я. — Всё хорошо, — просто заебись, ещё бы руки по вечерам не дрожали от переутомления. — А Вы? — Я? — Ну, вы чего хотите? Чтобы я буянил, кричал и мешал работе? — Нет! — Ну вот и скажите Истребителю, что вы очень-очень довольны и все в полном порядке, а я просто веду себя так, как во времена, когда был хорошим. — Но я… Обеспокоен, — неохотно и медленно возразил он. — Не знаю, что вы от меня хотите, — снова добраться до души, чтобы плевать в неё, при этом, спя с чистой совестью. — Но я считаю, смерть от голода и истощения это неприятно. — Смерть? Неужели ты думаешь, я дал бы тебе умереть? Я лишь взглянул на него. Молча. Я знаю, дал бы. Дал бы, а потом очень удивился, найдя труп. — А как бы вы могли этому помешать? Если я прямо сейчас умираю от тоски? — я заглянул в его глаза, но они оставались все теми же. Усталыми. Серьёзными. Разумеется, это чепуха. Разумеется, я сам не позволю себе умереть. Когда-нибудь, дядя все-таки вернётся. Когда-нибудь это все закончится. Когда-нибудь станет лучше. Но мне бы хотелось, чтобы хотя бы так до него дошло, что он не победил. Не поймал меня. Николай Леонидович тяжело вздохнул. — Такие как ты от тоски не умирают, — даже слишком холодно сказал он. Ну да, такие как я. У таких как я всегда все прекрасно. — А какие умирают? — Слабые. Хм. Да нет. Слабые как раз живут. Поноют-поноют, и станет легче. — Понятно. Вы хотите, чтобы я вёл себя как сильная стойкая личность и начал вредительствовать и бороться с вами. — Нет! — Ну а что тогда вы хотите? — Я… Я хочу… — он запнулся, потерялся и нервно выдохнул. А потом, словно осененный выкрикнул: — Хочу, чтобы ты признал меня отцом! — Ясно, — я встал с места. — Что ж, самое время начать голодать. Значит, встретимся с вами завтра утром. — Слава! — До свидания.