Восстание маленьких злодеев

Я стоял к камере ближе всего, чтобы смотреть в глаза Истребителю. Я улыбался, настолько уверенно и спокойно, насколько должен улыбаться человек, чья совесть сделалась наконец чистой. Нольди сидел в углу, и его улыбка была такой же точно. А Николай Леонидович сидел между нами и, как всегда, у него выходило просто отвратительно. Но он все-таки улыбался. Наверное, мы были чем-то похожи на счастливую секту, но с этим было ничего не поделать. К счастью, Истребитель не знаток естественности улыбок, слишком много времени проводит с каменным лицом. Чудо, что он сразу что-то понял по моей позе. — Ты снова хочешь что-то сказать, Ярослав? — О да, — согласился я, почти торопливо. — Да. Я хочу… — это было нелегко. Это было невыносимо тяжело и болезненно. — Я хочу попросить прощения. Истребитель моргнул. — Прощения? — Да. Я… — я опустил взгляд, — очень сожалею обо всем, что сделал. Это было, — я мог бы задохнуться, но старался произносить слова чётко и беспрерывно, — из-за одиночества. Я думал, что… — но все же подавился словом, — отец никогда не вернётся, — Николай Леонидович дернулся, но ничего не сказал. — Но мне показалось, — медленно произнес Истребитель, и я почувствовал, как пристально он всматривается в меня, — что ты с ним не ладишь. — Конечно, я был обижен, — энергично выдал я и даже почти шагнул вперёд. Нет. Нельзя. — Но теперь, наконец, вижу, что его набезразличие искренне. Настолько же, насколько его улыбка сейчас. — И я, — подхватил Нольди, — тоже прошу прощения. Я просто испугался, но… За время здесь, я стал понимать, что хочу, чтобы мы с отцом встретились как хорошие честные люди в следующий раз. Он говорил куда более гладко, но я знал, что и ему это далось нелегко. — Я надеюсь, вы оба понимаете, что это не повлияет на срок вашего наказания? — строго спросил Истребитель. — Конечно. — Конечно. Прощение Истребителя имело вовсе не такое значение. Он ведь и без того был бесконечно добр, позволив нам оказаться здесь, а не в блоке тринадцать. — Мы всего лишь хотим идти путем исправления как положено, — мягко пояснил Нольди. — Да. Искупление невозможно без этого, — уверенно поддержал я. Истребитель молчал. Что-то его беспокоило. Что ж, он слишком долго агент, чтобы все было так просто. — А вы, Николай Леонидович? — наконец продолжал Истребитель. — Что вы скажете? Это раскаяние — настоящее? — Да, — выпалил Николай Леонидович. — Я уверен. Мальчики очень изменились и многое переосмыслили. Работа, природа и здоровое окружение творят чудеса. Истребитель помолчал ещё немного, вероятно, задаваясь вопросом, было ли таким нездоровым окружение в Академии, или им следует создать внутри здания оранжерею. — И вы ничего не хотите объяснить мне? Что же это, интересно? Улыбка держалась с трудом. Но головы к Николаю Леонидовичу я не повернул. — Нет. — А ваше сообщение? — Какое сообщение? Какое сообщение?! Повернуться хотелось все сильнее, но я держался. Невинному человеку незачем бояться сообщений, которые получает Истребитель. — Вы не отправляли? — Нет. — Знаете, — я решился вмешаться, хотя и очень осторожно, — отец, — очень трудно было не скривиться, — редко пользуется здесь телефоном. Он лежит в его комнате и даже не защищён паролем. Кто угодно мог его взять. — Точно, совершенно запросто, я бы и не заметил, — Николай Леонидович слишком спешил. Истребитель кивнул, как будто бы сомневаясь. Это все Николай Леонидович виноват. — И есть ещё кое-что, — Николай Леонидович вздохнул. Это была самая важная часть разговора. — Поскольку мальчики близки к исправлению, я хотел бы в сентябре отправить их в школу. — Вот как? Что ж, должно быть, им это пойдёт на пользу. Мы оба закидали. Да. Школа уж точно пойдёт нам на пользу. — На этом все. — До связи. Экран погас, но я предпочёл убедиться и отключить все с нашей стороны. А затем, улыбаясь, повернулся. — И какое же это сообщение, Николай Леонидович?