Восстание маленьких злодеев

Громко кричать было нельзя, и я до боли прикусил язык, чтобы этого не сделать. Но даже так, радостный писк вырвался из моей груди. Если чудеса бывают, то точно не со злодеями. И все же, это было чудо. Это был дядя. Дядя застыл, и миг спустя его взгляд встретился с моим. А вот выражение лица менялось с бескомпромиссно-яростного на абсолютно растерянное ещё где-то минуту. — Яся?.. — поэтому объятия, порывистые и тревожные, оказались совсем уж неожиданными. Но я не промедлил и секунды, прежде, чем вцепиться в него в ответ. Нет-нет, это не сон. И не мираж. Слишком ощутим дядя. И пахнет совсем так, как всегда. Но все же, голос, срываясь: — Ты же на Марсе!.. — На Марсе их ассистентура будет месяц киснуть без своего пепелаца… — он в минуту зацеловал мою правую щёку, но будто бы не смог отпустить меня, чтобы добраться до второй. — Дя-я-ядя, — я немного боялся, что совсем растаю, потеряв лицо… Ну конечно, если экспедиция настолько «внимательная», что может принять случайного пассажира, то может она и потерять его. Такого, как дядя, учёные не удержат. Даже нас не удержали. Но я ещё не успел даже подумать, чтобы повернуться самому. Николай Леонидович, как видно, забеспокоился, и оглушительно стал стучать в дверь. Дядя насторожился, прижав меня к себе ещё крепче, хоть это и не казалось возможным. Я успел поймать взгляд Нольди, в котором для него слишком ясно читалась зависть… — Не бойся, дядя, это добро прорывается в наш мир, в лице Николая Леонидовича, — пояснил я, почти весело. — Я не боюсь. Я думаю, чем больнее, ремнём или ботинком… — Его диссертацией! — с садистским энтузиазмом подал голос Нольди. — А может лучше сразу закидать его редкими минералами? — промурлыкал я. Неожиданно, издевательство над Николаем Леонидовичем показалось мне чем-то иным, чем акт злобы. Почти красивым и точно восхитительным. С дядей все таким становится… — Только сначала, дядя, спроси его, что за сообщение он послал Истребителю. Нам он не говорит! — Так он додумался это и Истребителю выслать?! — его гнев практически вернулся, и мешало этому только… желание меня смять? — А что «это»?.. — и, конечно, утопая в дядиных объятиях, почти удушающих для такой жары, я не мог быть слишком настойчивым. — Мы не знаем, он удалил все с телефона. Но Истребитель… Явно ничего не понял и беспокоился. Дядя набрал было в грудь воздуха, но, видимо, вспомнив, что по паспорту и его убеждению мы — дети, потерялся в словах и в итоге не нашёл ничего лучшего, чем достать телефон. Такая реакция мне не особенно понравилась. А текст внутри — даже ещё меньше. «Валера, думаю, ты доволен тем, во что превратил моего сына. Но чтобы радость эта не была такой долгой, знай, что к моменту, как прилетишь обратно, его уже не будет. Такой позор нельзя смыть, а его самого, очевидно, уже нельзя исправить. И я убью его». Мне пришлось перечитать это несколько раз, прежде, чем я действительно поверил, что эти слова написаны тем же человеком, которому мы в любой момент могли запихать носки в рот. Что он серьёзно… Собирался… Наконец, я передал телефон Нольди, толком не зная, как выразить хоть что-то… Это был даже не страх. Я не мог бы бояться Николая Леонидовича всерьёз. Это было… Глубокое непонимание. Я поднял глаза на дядю, отчасти надеясь, что он может это объяснить. Но… Конечно, не может. — Надо было всё-таки брать настойку на скорпионах у сторожа, — прервал молчание разочарованным вздохом Нольди. Николай Леонидович, судя по звуку, догадался пытаться бежать через окно. Правда, его мы тоже заблокировали, как могли, но слишком надёжно это не было. — Я дозвонюсь до Истребителя из этой дыры, стяну с Коли штаны и отхожу его по заднице его же грязным сапогом, пока не взвоет!.. — дядя явно специально сказал это значительно громче. Я бросил короткий взгляд на Нольди. Он не поспешил возражать, но все-таки, в первую очередь, это не в его интересах. Да и не в наших… Не ждал, что мне придётся спорить с дядей. Но придётся. — Дядюшка… Не надо, дядюшка, — я мягко погладил его по руке. — Не делай этого. Пусть Николая Леонидовича мне не жаль. Пусть я был бы рад посмотреть. Сделать. Увидеть лицо Истребителя. Который не очень-то спешил спасти мир от ещё одного преступления... Но все это стоило бы нам безопасности. Они могли бы броситься сюда и снова отнять дядю! А мы ещё даже не успели отпраздновать это возвращение. — Не буду… — совсем мне на ухо… — Слишком много чести от них бегать! — Нам просто нужно время, чтобы снова бросить им вызов, — немного поспешно выдохнул я. Меньше всего мне хотелось, чтобы дядя думал, что я теперь боюсь. — Хотя бы немного. — Сколько угодно… — Пока он не сбежит, — Нольди кивнул на дверь, за которой сидел Николай Леонидович. — Ну что ты, у нас все ещё есть аргументы, чтобы он молчал, — не думаю, даже после того, что прочитал, что ненависть к нам с дядей в нем сильнее желания быть здесь и изучать природу. А то, что мы сняли, вполне может лишить его статуса… — И мы все ещё не станем отдавать ему средства связи. — А украсть у него не хватит ума, — будто успокаивая меня, выдохнул дядя. — Нет, ну он пытался… — протянул я, возведя глаза к потолку, в знак того, насколько нелепыми считал эти попытки. — Он так стекло разобьёт… И поделом. Вообще-то, если ты хочешь его наказать, достаточно просто сжечь все его труды. Или утопить. Для него же нет других ценностей в жизни. А тело что — поболит и забудет. Я криво усмехнулся, представляя с большим удовольствием выражение полного отчаяния на лице Николая Леонидовича. И я не сомневался, что это выражение мы увидим.