Смерти нет

      17 марта 1933. Берлин. Рошерштрассе, 4       Радость моя, спешу сообщить, что с жильём всё устроилось наилучшим образом: немного побродив по окрестностям Кудамма (это местный Монпарнас, моя дорогая невежда), я наткнулась на небольшой пансион под ажурной вывеской «У Вильхельма» и, движимая праздным интересом (что ещё за Хоэнцоллерны в сердце Веймарской республики?), позвонила с парадного входа, дабы скорее удовлетворить своё любопытство. Оказывается, несмотря на столь «династическое» название, императорская фамилия в заведении отнюдь не в чести, а сама хозяйка фрау Хольм — убеждённая национал-социалистка «с 24-го года, прошу заметить», всем сердцем преданная то ли партии, то ли фюреру — чёрт их всех разберёт.       С именем же на вывеске связана нешуточная семейная драма — из тех, что становятся преданиями. Слушай же.       Давным-давно, когда мы с тобой только зрели в крови наших предков, случилась одна милосердная война, на которую ушёл и с которой благополучно вернулся (правда, без одной нижней конечности) молодой солдат Вильхельм Хольм. Нашёл ли он клад, обирал ли мёртвых товарищей, либо мародёрствовал, история умалчивает, однако вместо ноги у этого бравого вояки образовалась приличная сумма золотом, которую он выгодно вложил в собственное дело, прикупив захудалую гостиницу вблизи оживлённого тракта.       Шли годы, херр Хольм дурнел внешностью и характером, а его детище под вывеской «У Вильхельма», напротив, расцветало на глазах. Обзаведясь водопроводом, канализацией и приличной публикой, постоялый двор обернулся благопристойным пансионом в одном из лучших районов Берлина. «Эге», — подумал херр Хольм и почесал свой сальный седой затылок: раз такое дело, не пора ли жениться и произвести на свет потомство — мальчика или даже двух для пущей верности? Кровь — такой же business, как и всё остальное, здраво рассудил он и спустя год венчался законным браком с дочерью местного лавочника. Тот торговал скобяным изделием по соседству и обрадовался возможности сплавить залежалый товар, на который уже не чаял найти покупателя — больно нехороша была девица, да и умом не Marie Curie.       Херр Хольм, однако, внутренним миром невесты не интересовался, воду с её лица не пил, красоту не ел, а стать оценивал исключительно с позиций здорового деторождения: крепкая, плотная, задастая — и ладно.       Была, была всё-таки у старика деловая жилка: жена приносила ему младенческие дивиденды чуть ли не каждый год и увеличила семейный капитал на семь душ — шестерых девочек и одного долгожданного мальчика, которого в честь отца нарекли Вильхельмом. Хольм-старший, рассмотрев в подробностях микроскопическое хозяйство наследника, так расчувствовался, что тут же вызвал нотариуса и отписал своё дело на сына, поставив несколько обязательных условий для следующих поколений.       Во-первых, отныне и навсегда пансион должен называться «У Вильхельма» и никак иначе. Во-вторых же, наследовать его может только прямой наследник Хольмов по мужской линии, носящий это прославленное имя. В ином случае имущество отходит обществу инвалидов, в котором состоял завещатель.       Представь же себе, какой разразился скандал, когда младший Хольм, женившись, отрастив бороду и брюшко, презрел волю родителя и записал своего первенца Хельмутом. Мотивы этого поступка так и остались неясными: то ли умом Вилли пошёл в свою скудоумную матушку, то ли натерпелся от властного папаши и решил ему насолить — Бог весть. Однако последствия регистрационной записи оказались поистине роковыми: старик Хольм орал до тех пор, пока его не заткнул удар, а Хольм-младший, осознав, что натворил, окончательно раздружился с рассудком и ныне доживает свой век в самой дальней хозяйской комнате. Его жена, нынешняя полноправная хозяйка пансиона, пробовала оспаривать завещание, но с тех пор, как девятнадцатилетний Хельмут истёк кровью где-то под Ипром, потеряла к тяжбе всякий интерес. Веришь ли, когда умрёт последний из Вильхельмов, обществу инвалидов достанется сладкий кусок.       А пока же фрау Хольм ведёт хозяйство по собственному разумению и, должно, получает с него неплохой доход. Как я уже говорила, пансион находится в хорошем районе и довольно велик: занимает три этажа доходного дома, построенного в начале прошлого века каким-то аскетом от архитектуры — ни одной лишней детали, всё прямо, чётко и функционально. Парадный фасад облицован скучным серым камнем, из украшений — лишь строгая лепнина по контуру высоких окон да пресловутая вывеска, сплетённая из волокон кованого чугуна.       Не менее рационально и внутреннее устройство. На первом этаже: столовая, общая гостиная, кухня и хозяйственные службы. Второй и третий отданы на откуп постояльцам, хозяева же ютятся под самой крышей, на чердаке, который гордо именуют мансардой.       Что касается комнат, то их в пансионе двенадцать: восемь небольших номеров на третьем этаже, и четыре просторных апартамента — на втором. В номерах, за постой в которых хозяйка просит одну марку в день, из удобств только умывальник с холодной водой, а все прочие блага цивилизации (душ, горячие краны и уборная) — общие, в конце коридора.        В апартаментах же в отдельном помещении оборудована современная ванная: просторная и сверкающая кафелем, что твоя операционная. Только проку от этой роскошной обители гигиены чуть, потому что сама купальня поистине гигантских размеров: этакий идолище на толстых кривых ногах — поди наполни его чрево горячей водой, когда та, что течёт из тонконосых бронзовых краников — еле тёплая. Либо фрау Хольм искренне считает ледяные ванны полезными для телесного здоровья, либо беззастенчиво экономит на угле, что по нынешним временам не удивительно.       Как бы то ни было, но квартировать я решила на втором этаже, в апартаменте, прельстившись, разумеется, не водными процедурами. Дело в том, что номера третьего плотно заставлены мебелью а-ля «старый добрый бидермайер»: тяжёлые шкафы и комоды, потемневшие от времени и влажной уборки; огромная кровать под проеденным молью балдахином; стол и стулья, обитые тканью в игривый цветочек. Всё это, вкупе с пыльными портьерами и посредственными акварелями на стенах, сжимает и без того невеликое пространство до размеров крысиной норы. Представила себе очередной кризис в этом мещанском королевстве и содрогнулась: лучше переплатить три марки за модный баухаус апартамента, нежели разбить голову о массивное трюмо времён первого кайзера Вильхельма. Согласись, это было бы обидно.       Ты скажешь, что в Берлине полно других пансионов, где можно снять комнату вовсе без мебели и вдвое дешевле, но кругленькая сумма, полученная от мсье Шарова за труды и молчание, жжёт мне карман. Деньги такого сорта нужно спускать легко и быстро — так почему бы не потратить их на комфортное жильё, отдельный постный стол, заботливую обслугу и благосклонность соломенной вдовицы фрау Хольм, чей младший брат Отто сделал неплохую карьеру в NSDAP. Если верить записям Пауля (Адама? Хорста?), вскоре подобные знакомства могут оказаться полезными.       Кстати о тетради Пауля-Адама-Хорста… В ней появилась свежая запись, я списала и прилагаю копию к письму. Сделай милость, не брюзжи — для меня эти записки столь же реальны, как стул, на котором я сейчас сижу, — а тебе всё же стоит посетить глазного доктора, чтобы проверить зрение и выписать очки.       Впрочем, время покажет, кто из нас прав.

Остаюсь твоя, С.