Легенда о Жнеце

Первое, что она увидела, когда очнулась, — шрамы. Свежие, продольные, по одному на предплечье. Агнес лежала на боку и руки находились рядом друг с другом, поэтому было удобно рассматривать. Сравнивать. На правой — обычная кривая, не очень длинная линия. Картина на левой занимательнее. Порез, пусть и тонкий, но длинный, исполосовал рубцом закольцованную восьмеркой змею аж до человеческого черепа, из которого та выползала. Учитывая, что ближе к запястью змея поднимала свою пасть, изгибая шею, шрам резал эту самую шею поперек, как будто обезглавливая. И тем не менее, хоть шрам и уродовал, кривил татуировку — Метка оставалась Меткой. Клеймо, с которым она и в гроб сляжет, и в Аду будет гореть, пока не слезет от жара кожа. Крови при этом не было. Ни на запястьях, ни на ладонях, ни на костяшках — всё зашито, залечено и смыто. В остальном её не трогали. Агнес всё ещё была в платье, на кровати поверх покрывала. Но укрытая пледом. Очень мило. Где-то вечность с лишним у неё не было желания двигаться вообще. Агнес всё так и лежала в одном положении, в том же, в котором проснулась, смотрела на шрамы, моргала только в моменты, когда роговица совсем иссыхала, и чувствовала себя примерно так же — иссушенной. Такой, что лишнее движение — и она раскрошится, как фигура, вылепленная из песка или пепла. Сфокусировав же наконец взгляд на чем-то, что было бы дальше её же рук, Агнес обнаружила, что другая сторона постели расправлена. Подушка немного смята. Здесь спали, и совсем недавно. Рядом с ней. Он не был обеспокоен тем, что было бы, если бы она проснулась раньше него? Он ведь в таком случае и не проснулся бы. Вообще. Или, может быть, накладывал на неё чары, чтобы поддерживать её в бессознательном состоянии?.. — Теперь будем спать вместе, как счастливая супружеская пара? — нарушила она тишину, зная, чувствуя, что он здесь, даже если оставался где-то за пределами её зрения. Её голос сухой, хрипловатый. Слабый. И Агнес не уверена, что выбрала лучшую первую реплику после… После всего случившегося. Ей прежде не доводилось общаться с людьми, которые накануне довели её до попытки самоубийства. Ни подняться, ни повернуть к нему голову — сил никаких. Даже когда тишину стало неприятно тянуть, плодя подозрение, что она ошиблась и его здесь нет. Не ошиблась. Боковое зрение выцепило силуэт — он был поодаль. Одевался, кажется. — Я не льщу себе мыслью, что ты будешь в восторге от перспективы спать со мной в одной постели, — застегивая пуговицы, отмел он её предположение. — Я забрал тебя временно, чтобы ночью ты не наделала еще глупостей. Сейчас можешь вернуться в свою комнату, если угодно. В «свою». Её комнату. Её нынешний склеп. Боггарта там больше нет, судя по всему, — раз Реддлу не нужно, чтобы она снова «наделала глупостей». Но комната уже впитала её ужас. Образы вцепились накрепко ассоциациями в стены, пол, мебель. Стоило о них подумать, мелькнула в уме дробь кадров — Драко, Эван, отец, Уизли, — и Агнес дернула головой, как если бы прострелило болью висок. Не заметила даже, как перевернулась на спину. Уставилась в потолок, боясь даже моргать. Боясь, что закроет глаза, а там они. Ждут её. Под закрытыми веками, в темноте, везде. Но больше всего в гостевой. «Её комнате». А какова альтернатива? Остаться… здесь? Спать с ним рядом, на расстоянии вытянутой руки, так близко, чтобы задушить, но знать, что не выйдет, и это искушение будет пытать её своей невозможностью до посинения — потому что он не позволит. Хоть руки ей свяжет за спиной и оставит так на всю ночь. — «Здесь полно гостевых комнат», — повторила она немного отрешенно. Его же слова, давние. Агнес осилила наконец хотя бы просто повернуть голову на подушке, встретиться взглядами с ним, в паре ярдов от кровати. Уже полностью одетый, в брюках и рубашке, расслабленно прислонялся к ребру стола. У неё не было желания истолковывать свою же фразу, и она надеялась, что он поймет — так любит ведь копаться в её голове, должен знать её наизусть. И он понял, разумеется. Задумался. Ему нет смысла идти ей на уступки: её пребывание здесь — её наказание, а не курорт. Или наказанием был только боггарт? В остальном будет с ней мягче? На удивление, и правда. Согласился, отходя от стола: — Пойдем, выберешь себе комнату. Камеру заточения. Если быть точнее. Но и это — немыслимая щедрость. Агнес воспринимала всё притупленно, все чувства как ампутированы, и ей для понимания происходящего требовалось больше времени, чем стоило бы. Тем более на то, чтобы сдвинуться с места — тело ощущалось каменным, таким же, как когда она истекала кровью на полу ванной. Сознание заперто в теле сжавшимся комком. Пока она всё осмысливала, он уже добавил: — На постели чистая одежда. Переоденься. Твое платье в крови. Тяжелая голова повернулась в направлении края кровати, и равнодушный взгляд нашел небольшую, аккуратно сложенную стопку вещей. Одежда — последнее, что должно её волновать, но это платье действительно было бременем. Непосредственное напоминание о свидании с боггартом, и лучше уж избавиться от всего, что затягивало мыслями в то болото. Агнес сползла с постели, аморфная с головы до ног. То ли всё ещё не проснулась, то ли не проснется вообще. Как механическая безделушка, просто делала, что нужно, не подключая голову. Стала переодеваться. Возможно, предполагалось, что она возьмет одежду и удалится в ванную комнату, но она не видела смысла утруждать себя лишними действиями. Ткань, скользнув кроваво-алым пятном по бледной коже, упала к ногам. Движение, всё так же фоном, — Реддл, кажется, отвернул от неё голову. Надо же. Агнес не стала думать, к чему вдруг такой жест джентльменства. Натянула свободного кроя домашнюю блузку, хлопковые брюки, за ними обувь… Когда она закончила, Реддл уже был около двери — открыл её, пропуская вперед. Он вел себя так, будто ничего не произошло. Никакой полугодовой деятельности Жнеца, никакой попытки зарезать его осколком, никакого шоу ужасов персонально для неё. Агнес не понимала. Это у него так искорежено восприятие мира, что для него это всё нормально, или он понимает, какой это жестокий абсурд, только ему совершенно плевать. Проходя мимо него, Агнес и на дюйм не подняла к его лицу взгляд. Вышла в коридор, не оборачиваясь и не осматриваясь, все равно всё здесь такое же, как она уже успела вызубрить: темные стены, серебряные канделябры, тусклый свет. Наверное, отводящих чар на коридоре больше не было. Наверное, можно было попытаться… убежать. Броситься в любую сторону, а не ходить тут спокойно, не выбирать себе же покои. Но присутствие Реддла давило. А никакого стержня в ней для подвигов, даже — особенно — таких бестолковых и заведомо напрасных, не осталось. Реддл магией открыл одну из дверей коридора, и Агнес отправилась к ней, заглянула внутрь с порога. Сперва даже показалось, что он насмехается над ней и привел в «её» же комнату. Но нет. Просто похожая. Лишь едва уловимые несоответствия вроде расстановки кресел или ширины кровати. Пока она рассматривала, он уже подошел сзади. Не видеть его, но чувствовать всей сутью, отвратно даже в её полуживом состоянии, и она просто отошла отчужденно в сторону, от него и от двери, этим по сути давая немой вердикт. «Нет». Не эта. Реддл никак на её придирчивость не отреагировал, просто открыл ей следующую дверь. Но и следующая не подошла. И другая. Чересчур похожие на «её» комнату, чересчур похожие на его комнату. Ей резала по глазам любая мелочь, натягивая в груди неприятную леску, тянущую воспоминаниями к прошедшей ночи. Может быть, дело было в том, что ей никакая комната не подойдет, что она лучше будет спать на улице в мороз — замерзнет и счастливо умрет во сне, — чем останется здесь. Может быть. Выбрать все же было нужно. Агнес остановилась на той, что была вдвое меньше её первой комнаты в этой гостеприимной злодейской обители. Обширные пространства угнетали ещё в детстве, своей пустотой и ненужной громоздкостью заставляя её чувствовать себя совсем крохотной. Ничтожной. Выбор она сделала молча. За весь этот путь по комнатам Агнес не сказала ни слова: остаток прежней язвительности исчерпался той одной репликой в его спальне. Поэтому она просто зашла внутрь, в отличие от всех предыдущих комнат, осматриваемых с порога, направилась к постели и, сняв обувь, забралась на неё поверх покрывала. Свернулась калачиком, спиной к двери и к Реддлу. От него также никаких комментариев. Зашел за ней и, кажется, пробыл в этой комнате какое-то время, методично накладывая чары, настолько беззвучно, будто его здесь и не было. Агнес и не узнала бы о его уходе впоследствии, если бы не тихий звук прикрывающейся двери. А за ним — щелчок замка. *** Осознанно ли Реддл дал ей время оправиться, либо же просто счел, что с ней сейчас всё равно как с мёртвой, Агнес не знала, но он после этого не появлялся. Существование оттого превратилось в сплошное зыбучее, монотонное, утомительное ничего. Агнес ничего не делала. Если до знаменательного ужина с Реддлом она думала о том, что здесь не хватает книг, или отвлекалась на любые мысли, рассуждения, воспоминания, то теперь ничего из этого. Никаких мыслей. Одно лишь мутное понимание, что эта непроглядная пустота хотя бы лучше пытки боггартом, да и то, его разноголосое эхо изредка всплывало в памяти, заставляя содрогаться и сжиматься на постели ещё больше. Совсем неподвижной она всё-таки не была. Не замуровала себя в постели. Эльфы приносили еду — Агнес не упрямилась, ела, хоть и не из чувства голода, которого не было вообще. Знала: воспротивится — заставят. А это лишние действия, лишняя суета, лишние усилия. Проще смириться с такими мелочами, чем выскребать из себя силы на тщетную борьбу. Также и с прочей рутиной — эльфы наполняли ей горячую ванну, в которой Агнес растворялась часами, откинув тяжелую голову на бортик и не замечая того, что вода давно остыла, и покидала её, опять же, лишь при появлении эльфов. Которые по сути руководили теперь всеми её действиями, чтобы элементарно не сгнила заживо в своем коконе прострации. Удивительно — её не мучили кошмары. Или наоборот, не удивительно. Разум начисто освежевали, там неоткуда брать ресурсы для просмотра сновидений — во всяком случае, ярких, а не мешанины из незапоминающихся образов. Где-то на третий — четвертый? пятый? — день такого проживания в реддловской резиденции он снова почтил её своим присутствием лично. Снова ужин. Снова друг напротив друга. Эльфы выдали ей ещё одно платье, на этот раз даже смастерили прическу, но предыдущий ужин ощущался куда красочнее, очевидно. На этом Агнес не проронила ни слова. Кажется, она на него даже не посмотрела. Даже когда он говорил с ней. — Ты сотрудничала с Орденом? Какое тебе уже дело, хотела бы она спросить, но и так понимала, какое. Заполнить любые прорехи, выяснить мельчайшие детали, знать всё. Агнес не собиралась ему в этом потворствовать. А он спрашивал. Об окклюменции, о её заграничном времяпровождении, о том, одна ли она всё проворачивала — вопросы разбивались о глухую стену, не встречая никакой реакции. Агнес всё так же безмолвствовала и всё так же смотрела куда-то в сторону, видя очертания Реддла за столом только краем глаза. В конечном счете он вздохнул и разрешил ей уйти в комнату — домовой эльф переместил её из столовой прямиком в спальню. Ни шага без контроля. Как будто её свинцовая апатия могла быть только стратегией, чтобы притупить его внимание и сделать внезапный выпад. Если бы. Такого состояния у неё ещё прежде не было. После убийства Драко ей нужно было продолжать жить ради отца. После смерти отца Агнес существовала по инерции, не особо представляя, что можно как-то иначе. Загружала себя работой. Службой. Нескончаемая деятельность. Сейчас у неё ничего не было. Всё совсем потеряло свой смысл. Вечерние застолья с Реддлом протекали одинаково. Его вопросы, её молчание. Ей нравилась мысль, что это явно отнюдь не то, как он мог себе представлять её поведение взаперти. Рассчитывал ли он на продолжение борьбы? Что-нибудь от неё интригующее, непредсказуемое? Реддл держал её при себе, по его же словам, потому что не хотел расставаться с тем, к чему он привык. Но не мог же он довольствоваться одной только картинкой, имитацией того, что всё как прежде, где Агнес — просто часть привычного ему интерьера. Или мог? А если нет, какая Агнесса ему была нужна? Ведущая с ним премилые беседы? Язвящая ему? Оказывающая ему сопротивление? Если ему не нужна была та пустая болванка, что сидела перед ним за столом, это обнадеживало перспективой, что в какой-то момент ему надоест. Надоест, и он избавится от бледной пародии на Агнес одной простой зеленой вспышкой. Для этого в нем было слишком много… упрямства? Не хотелось думать «привязанности». Однако факт оставался фактом, дни сыпались сквозь пальцы, а Реддл не желал решать проблему самым простым — и самым желанным для неё — образом. Решал иным. Один из таких вечеров разнообразился внезапным приказом Реддла подать гостье пальто, перчатки и зимнюю обувь. И Агнес, себя же за это презирая, почувствовала, как в омертвевшей грудной клетке что-то дрогнуло. Даже пусть Реддл всего лишь устроил ей прогулку по окрестностям под ночным небом, все равно… ощущалось иначе. Наполнить легкие свежим воздухом, почувствовать покалывание мороза на коже, подставить лицо под крупные хлопья снега, опускающиеся с мягкой, грациозной плавностью. Реддл даже никак не рушил момент — следил за ней, но не вмешивался и не портил своими комментариями временную идиллию. А затем, разумеется, обратно в клетку — в дом, в гостевую спальню, под замок. Прогулка стала прецедентом. Реддл теперь несколько раз в неделю, помимо ужинов, находил для неё время, чтобы ненадолго прогуляться с ней по бескрайним просторам его личных территорий. Не произнося ни слова, потому что, очевидно, бесполезно. Просто сопровождая её. Эти прогулки делали с ней что-то странное. Оживляли её. Хруст снега под ботинками, шелест хвои, естественный свет, если они выбирались днем или ранним вечером. И всё. Всё, что нужно. Настолько её оживляло, на контрасте с абсолютным затворничеством, что иногда её тянуло оставить на этой ледяной тишине хоть трещину, хоть словом, любым. Заговорить с ним. Ещё немного, и она забудет звук своего голоса, а он был единственным, с кем можно утолить потребность в общении, и это искушало, это угнетало — тем, что в такие безмятежные моменты, не наполненные насилием и болью, он, очевидно, не казался ей главным злом её жизни. Агнес осекала себя. Напоминала, что даже это может быть манипуляцией. Дать ей иллюзию свободы? Привязывая её к себе даже без слов — просто находясь рядом? Пусть катится к чертям. Исключительно он виноват в том, что Агнес искала подвох в каждом его действии. Даже когда он внезапно перестал появляться — у нее возникло размытое подозрение, будто он мог бы вот так играть на контрастах, заставляя её тосковать по моментам, когда он вытаскивал её из заточения спальни. Подсознание невольно рвалось наружу, к свободе, а раз прогулки ассоциировались с ним, значит рвалось и к… Её подозрение опровергало тот факт, что однажды, спустя несколько дней его исчезновения, когда она уже сочла, что лишилась своих прогулок, её всё же вывели в сад. Но не он. Неожиданно — Пожиратель Смерти. Реддл поручил, видимо, какому-то Пожирателю Смерти в его отсутствие следить за ней, пока она гуляет по окрестностям его владений. Чтобы она не лишалась глотка свободы из-за нехватки у него времени. Это рушило же всю концепцию. То, что он выпускал её из стен особняка, по-прежнему вписывалось в его слова про «не покинешь пределы этого дома» — она все ещё ни шагу не ступила за пределы его резиденции, просто та не ограничивалась самим зданием. Но это? А как же угроза, что никто, кроме него, не будет знать о том, что она здесь? Вряд ли его просто штормило по крайностям, однако искать объяснение его замудренным действиям и переменам в планах было слишком утомительно. Закрывшаяся глубоко внутри себя и едва замечающая реальность, она просто приняла это как незначительный факт, даже если тот имел значение. Практически и не обращала внимание на этого надзирателя, держащегося тенью на весомой дистанции от неё, но наблюдающего за каждым её шагом, чтобы не сбежала, не убилась, не навредила себе. Главным было, что ей, надо же… всё больше помогало. Такой пустяк. Просто побродить, выбраться из мрачных стен его логова, и хоть сад вокруг дома был не менее мрачным… Агнес постепенно раскачивалась. Приходила в себя. Возвращала в строй голосовые связки, в одиночестве комнаты припоминая вслух слова на разных языках или формулы заклинаний — чтобы не забыть позорно в этой сплошной бездеятельности. Затем так и вовсе стала говорить по мелочи с домовыми эльфами. И не только. *** — В какой момент ты решила, что хочешь меня убить? — на очередном ужине, уже вернувшись в резиденцию, задал Реддл очередной вопрос. Без особой вовлеченности, энтузиазма, вероятно, скорее по привычке, чем всерьез ожидая от неё ответа. Но как она могла бы проигнорировать такую тему? — В первый же день нашего знакомства. Реддл, делавший глоток из бокала, замер и поднял на неё глаза. Несколько секунд внимательно рассматривал, словно просчитывая, могло ли ему послышаться или она правда наконец с ним заговорила. Острить насчёт её внезапно нарушенного обета молчания он не стал. Как ни в чем не бывало развил тему, не теряя в кои-то веки найденную нить: — Ты знаешь, что я не об этом, — улыбнулся он уголком губ. — Девять лет ты это желание сдерживала — что изменилось? — Увидела, как же хорош мир без тебя. Агнес всё бы отдала — если бы у неё хоть что-то было, — чтобы снова оказаться в тех далеких краях, не тронутых рукой Реддла. А он не упустил возможность напомнить ей: — Какое это в таком случае несчастье, что «мира без меня» в конечном счёте не будет существовать вовсе. У неё холодок пробежал по коже, такой, что захотелось повести оголенными из-за выреза вечернего платья плечами, только бы согнать. Агнес совсем забыла о том, что пока она разлагается здесь в изоляции, где-то далеко за пределами особняка кипит жизнь и торжествует смерть — иными словами, гремит война. — Ты уже продвинулся в Магической Европе? — Значит, теперь тебе интересно? «Теперь»? Он ей уже рассказывал? Было бы странно, если бы нет, он ведь обещал ей, что она будет с первых рядов наблюдать за становлением нового мира. Но она не помнила. Его слова проходили сквозь неё, ничего в ней не оставляя. Ей стало жутко, просто до отвращения некомфортно. Не помнить кусок своего существования. Какой вообще сегодня уже день… Или месяц?.. Словно разбуженный от спячки, её рассудок всполошился роем вопросов. Кусались, неприятно жалили мозг. Ни один из них она не задала. Не желала утолять жажду Реддла делиться с ней своими свершениями. — Нет, — просто ответила она. Неинтересно. Агнес снова замолчала, не продолжая тему, но Реддл все равно выглядел вполне удовлетворенным. Наверное, счел, что, несмотря на её упрямство, это было уже что-то. Уже какой-то сдвиг. О том, сколько уже она здесь находится, она разведала впоследствии у эльфов. Узнала, что куда-то исчез, оказывается, целый месяц. Вяло тек за окном февраль. Было страшно даже думать, что там сейчас в Магической Великобритании и Магической Европе. Что с обществом? Что с Орденом? Сдались ли под блокадой ещё какие-нибудь Министерства? Напрямую она спрашивать не желала, да и не смогла бы — судя по всему, обстановка была напряженная, потому что, если прежде Реддл пропадал максимум на неделю, то в этот раз… Агнес могла по-прежнему путаться в днях, однако, по её туманным подсчетам, уже четвертый раз подряд безликий Пожиратель Смерти заменял Реддла в качестве надзирателя на прогулках. Учитывая, что те устраивались около пары раз в неделю… минуло уже почти две? — Кажется, ваш хозяин начинает забывать о своей гостье, — невзначай заметила она, когда Дрид — та престарелая черствоглазая эльфийка — убирала поднос с едой из её комнаты. Не сказать, что Агнес по нему скучала, но это могло быть предлогом разузнать, где он вообще. Эльфийка же нахмурила безбровый лоб и, будто лично оскорбленная, надменно ответила: — Хозяин никогда ничего не забывает. «Ну и где же он тогда?», так и просилось далее, пусть Дрид скорее всего и ответит что-нибудь про то, что это не её и не эльфова ума дело. Чувство протеста дернуло вместо этого озвучить иное. — Той январской ночью, помнится, он очень даже забыл наложить на зеркало защитные чары. — Хозяин никогда ничего не забывает, — повторила эльфийка, складывая на поднос посуду, и Агнес хотела было уже фыркнуть, когда та уже продолжила: — Чары были на зеркале. Хозяин проверял всё, проверял не раз, проверял и зеркало. Для эльфов загадка, как гостья сломала зеркало. Не такого поворота диалога Агнес ожидала. Но прежде чем она успела бы что-то ещё ответить, Дрид уже исчезла. Были? У неё на предплечьях — прямые доказательства того, что не были. Не было там никаких чар. Что она, кулаком проломила магическую защиту? Агнес была, конечно, в состоянии какого-то страшного аффекта, но так не бывает, магию берет только… магия. Её брови сдвинулись. Мозг пытался обработать какую-то очень простую, но очень туманную мысль. После целого месяца, за который она только смотрела днями — неделями — в одну точку, её извилины должны были уже распрямиться. Шестеренки покрылись пылью, оттого сломались и отвыкли работать, однако Агнес их заставляла, усердно заставляла перерабатывать, осмысливать, думать. «Магия». Магия, магия, магия… К моменту тех событий Агнес — спасибо мятежникам в том числе — не колдовала практически две недели. Вроде бы пустяк, но для ведьмы, привыкшей колдовать ежедневно, если не ежечасно… Сама же твердила Реддлу много лет назад, что, если забрать у грязнокровок палочки и запретить колдовать, магия начнет искать другие выходы. Как в детстве, когда маленький волшебник ещё не знает магических законов, правил и формул, но в моменты эмоциональных всплесков, например, банального страха… Сердце забило быстрее. Зрачки застывших глаз бегали по короткой амплитуде, пока мозг пережевывал, до костей обгладывал полученную для ума пищу, и остановились в какой-то момент. Упали взглядом на её руки. Агнес уже похоронила в себе магию. У нее нет и не будет больше палочки. Ей не дадут колдовать. Если оглядываться назад и покопаться в её состоянии, это определенно входило в десятку причин её опустошения, причем было, наверное, где-то в тройке лидеров. Отнять у волшебника способность творить магию — все равно что отрезать ему конечности. А теперь выходило, что?.. Нет, Агнес не так самонадеянна, чтобы поверить, что запросто сумеет — особенно в таких условиях — овладеть беспалочковой магией. Но так или иначе, магия в ней была, копилась и могла быть использована. Даже если хаотично и даже если без её контроля — это уже не ничего. Но что ей делать с этим прозрением… Как это использовать? Агнес уже и не надеялась отсюда выбраться. Погрязла в своей безысходности. А появившаяся маловероятная перспектива встряхнула этот ил, и ощущалось оно… странно. Непонятно. Непонятно, что чувствовать по этому поводу. Существовать в абсолютной беспомощности было и тяжелее, и легче одновременно — хотя бы не влекло угрызения из-за собственной чугунной пассивности. Кроме того, это неожиданное пробуждение сказалось на восприятии заточения. Что вообще она здесь делала всё это время? Агнес все равно что выбралась из комы и не могла теперь понять, как это было физически возможно, не делать ничего столько времени. Лежать, сидеть в кресле, глядеть в стену или в окно, спать. Вероятно, очень и очень много спать. За этот месяц с лишним она компенсировала, наверное, немалую часть скопившегося за полгода недосыпа. Теперь же бег времени, до этого аномально быстрый, замедлился просто невыносимо. Ей казалось, что она физически чувствует каждую тянущуюся, изнуряющую своей пустотой минуту на часах. Могла ли она на правах гостьи попросить у эльфов книги? Или газеты. Даже заключенным в Азкабан за хорошее поведение проносят передачки, а уж у неё условия так и вовсе практически райские. Это не ускользнет от внимания Реддла. Сочтет, возможно, что она идет на поправку, и это может стать концом его к ней непонятной снисходительности. Вопросов в прежних объемах ей точно не избежать, а она не уверена, что сумеет продолжать отмалчиваться. Поэтому единственное, чем она могла занять время, не привлекая к этому эльфов, — тренировки. За время полуторамесячного бездействия её тело ей же опротивело: истощенное, ломкое и слабое, как будто заржавевшее в своей лености, даже подъем по лестнице требовал стараний. Какое-то унижение по сравнению с тем, как легко ей давалась физическая нагрузка раньше. Счастье, что мышцы не атрофировались совсем, хотя словно бы к тому были крайне близки. Всё, из чего состояли её личность и её жизнь, как будто по кускам стиралось. Исключительно чтобы проверить, насколько всё плохо, при первом же подходе упражнений она не стала себя жалеть, прощупывая грани возможностей своего тела. И всё, разумеется, плохо. Ноги не выдержали и двадцати приседаний, чересчур быстро став ватными. При попытке качать пресс не только припекало отвыкшие мышцы живота, ещё и раскалывалась голова с малоприятной долей тошноты. Руки, не державшие за эти недели ничего тяжелее столовых приборов, подломились уже на восьмом отжимании, хотя раньше она проделывала на несколько десятков больше в рамках элементарной разминки. Так и оставшись лежать, не поднявшись на подогнувшихся руках, она задремала прямо на полу. Но когда проснулась — сразу же попыталась снова. И продолжала, пока не выжала из своих мышц всё, что было возможно. А ведь всего месяца два-три назад она спокойно бегала от авроров, прыгала между крышами и подтягивалась, успевая ещё и отстреливаться. Вернуться к тому состоянию стало навязчивой идеей. У неё не было абсолютно никакого плана действий, никакой внятной причины восстанавливаться, но и продолжать существовать без какой-никакой цели больше не могла. Агнес тренировалась утром, днем, вечером. Иногда чаще, если получалось. Выматывала себя до дрожи в конечностях и невозможности передвигаться вообще. Реддл всё так и не скрашивал пока больше её заточение своими ужинами, поэтому Агнес могла себе позволить часами после таких упражнений просто лежать, умирая от боли во всем теле и чувствуя, кажется, мельчайшее в мышцах натруженное волокно. Когда в один из таких вечеров Агнес услышала стук, была уверена, что её с постели не поднимет даже новый боггарт. Эльфы к ней никогда и не стучат. А Реддл всё равно зайдет, если ему нужно. Ей потребовалось несколько минут и еще пара-тройка повторных стуков, чтобы понять, что звук исходил не от двери. Агнес приподнялась на локтях, нахмурила брови. Не понимала. Откуда звук? Галлюцинации? Первые недели после встречи с семьей её могли донимать отголоски их фраз, но это ощущалось не так. Сейчас — чересчур реально. Чересчур раздражающе, непрекращающимся перестуком, как будто по… По стеклу. Агнес метнула взгляд к окну, не представляя, что ожидала увидеть. Третий этаж. Не ломится же к ней по плющу внезапный герой-любовник, чтобы вытащить принцессу из замка чудовища. Через силу заставив тело подняться с кровати, она подошла ближе. Разглядела наконец очертания в ночной темени. Оказалось, к её разочарованию, что это просто птица. Какая-то сова. Или не какая-то? Не какая-то. Мерлин… На секунду оцепеневшая, затем Агнес подорвалась. Затушить ближайшие канделябры: убрать хоть немного освещение, чтобы стекло не отражало комнату, а дало вглядеться, что там снаружи. Снаружи — немалого размера птица, с большими желтыми глазами. Два пучка перьев торчали из склоненной набок головы. — Ушастая?.. — вырвалось у неё, пока сердце валилось по позвоночнику вниз. Это не могла быть она, это бред, и Агнес спутала, наверное? Свою сову не видела слишком давно, а есть ведь похожие, это просто совпадение, это не может… Ушастая же, как будто услышав нелестное к ней обращение через стекло, важно тряхнула перьями и собралась улетать. — Нет, Гемера, Гемера, — исправилась Агнес тут же, не до конца понимая, верит ли сама в то, что сова только что могла на неё обидеться. А та и вправду после этого вернулась к стеклу. Что происходит? Что, милостивый Мерлин, происходит? У неё, наверное, уже просто продолжал расходиться по шву и так рваный рассудок, подкидывал ей миражом картины, выдавал желаемое за действительное. Ещё немного, и появятся в комнате маленькие драконьи детеныши, а за ними, может, и взрослые чудища. Агнес все равно пыталась придумать этому объяснение. Она могла оставить клетку открытой. Или Гемера выбралась сама — умная птица, пусть и стервозная, продавец не раз об этом сказал при покупке. А там уже отыскала хозяйку благодаря совиному чутью, тому, что дает отыскать волшебника хоть в любой точке мира. Только вот зачем? Никакого письма на её лапе не было, даже никакой веревки не повязано — письмо не потеряно, его не подразумевалось вовсе. Да и кто бы ей написал? Брахман? Смешно, он наверняка давным-давно в родных индийских краях, с той поры, как Агнес перестать появляться. Но что тогда? Что, что Гемере нужно? Совы — не эльфы, не обязаны во что бы то ни стало служить, если им не платят, а обычной симпатией Ушастая к своей хозяйке явно не прониклась. Просто сидела и смотрела на Агнес сквозь стекло, будто чего-то ждала. Окно заколдовано, но руки все равно бездумно потянулись к створкам, задергали в попытке сдвинуть. Не получалось. Как бы ни пыталась. Так и не дождавшись ничего, Гемера всё-таки отвернулась с явным намерением исчезнуть. — Нет-нет-нет… — забормотала Агнес и застучала ладонью по окну, сама не зная, зачем. Даже если бы она смогла его открыть — как ей сова поможет? Агнес некому писать письма и банально нечем, здесь ни пергамента, ни чернил. Но и отпустить так легко последнюю хлипкую нитку, связывающую её с прошлой жизнью, Агнес не могла. Бить по стеклу она перестала только когда Гемера, уже вспорхнув с окна, стала отдаляться, становясь все меньше и меньше — растворяясь темным пятном, а затем и крошечной точкой в ночи. Отчаяние, в котором Агнес за этим наблюдала, не сразу дало ей почувствовать, что стекло под её ладонью… вибрирует? Еле ощутимо. Может быть, это простое следствие ударов по нему. Продолжающееся даже спустя несколько секунд покоя. Физика какая-нибудь, и не более. Наука, которая волшебникам — ей уж тем более — слабо давалась, так что Агнес не разбиралась в ней совсем. Тепло, исходящее от стекла, — тоже следствие ударов? От стекла ли… Или от её ладони на нем? Агнес чувствовала странное покалывание в пальцах, не от онемения, которое было бы следствием отбитой о стекло руки, а греющее, приятное. Неестественное. Похожее на магическое. Всплеск магии? Опять? С предыдущего — и пока единственного — прошло больше месяца, поэтому, может… Стараясь не потерять это ощущение тепла, Агнес стала мигом перебирать в уме все известные ей заклинания, что могли бы открыть это гребаное окно. Отпирающие, разрушительные, даже взрывающие — осталась бы без руки, да и черт с ней. Надо только визуализировать… представить… трещины, или целый град осколков, или просто открытые створки — и направить блеклое тепло колдовства в эту картину, претворить в жизнь. Ничего так и не происходило. Разумеется, это не так работает, это вообще не работает, с чего она вдруг взяла, что сможет вот так просто?.. Без палочки?.. Наивная. Какая же она безнадежно наивная. Её плечи опустились под тяжестью бессмысленности. Ощущение магии стало ускользать и вскоре растаяло совсем. Как и чувство того, что Гемера здесь вообще была — словно Агнес почудилось. Может быть, это и так. Может быть, Агнес всего-навсего продолжает сходить с ума. *** Почудилось или нет, Агнес не могла перестать время от времени посматривать теперь в окно, надеясь увидеть там два желтых глаза. И на прогулках. Особенно вечерних, если уже стемнело и можно было бы не сразу разглядеть птицу неподалеку — вглядывалась в ветки, высматривала совиные очертания. Хоть и понимала, что ей это ничего не даст. Даже если бы Гемера прилетела, когда Агнес не заперта в стенах комнаты, за каждым движением узницы следят. Агнес не то что коммуницировать с кем-то через сову не смогла бы — она не может даже взять какой-нибудь камень в саду, или ветку, да что угодно. Всё квалифицировалось как опасное. Ей можно только ходить. Изучать окрестности. И если прежде Агнес гуляла бесцельно, то теперь она исследовала территории целенаправленно. Что занимало немало времени. Резиденция любого высокопоставленного лица, не говоря уж о самом Темном Лорде, подразумевала впечатляющие масштабы. Сады здесь можно назвать почти настоящим загородным парком, пусть и совершенно жутким в своей безлюдной тишине. Аллеи вились по всей территории в каком-то определенном непостижимом порядке, мрачноватые скульптуры как будто жили своей жизнью — Агнес была уверена, что они меняли свое расположение в зависимости от дня недели. Мраморные фонтаны могли бы работать и зимой благодаря магии, однако Реддла, вероятно, пейзажные красоты собственного дома не сильно беспокоили — фонтаны молчали, промерзнувшие насквозь. Оценить же по достоинству редкие цветы в садах Агнес не могла, вся природа спала непробудным сном. Зато манил своей угрюмостью лабиринт из живой изгороди. Вроде обыденность среди поместий чистокровных волшебников, и все равно тянуло, как впервые, узнать, что там внутри. Прогуляться, заблудиться, умереть от обморожения. Стоило ей только приблизиться в один из дней ко входу в лабиринт, дорогу ей непреклонной фигурой преградил тот самый Пожиратель Смерти. Черепообразная маска не выдавала эмоций, сам он не сказал ни слова, однако волшебной палочкой указал в сторону — отойти. В лабиринт ей нельзя. Видимо, мало приятного будет в том, чтобы её оттуда потом вылавливать. Ей невыгодно спорить, поэтому она просто развернулась, возвращаясь к аллее и продолжая прогулку вдоль аккуратных заснеженных кустарников. В задумчивости — и в дымке странной меланхолии — она касалась пальцами в перчатках сухих веток, когда внезапно для себя же решила попытать удачу. — Для чего тебе маска? — спросила она, поворачивая голову к Пожирателю. — Я и так понимаю, кто под ней. Пусть и не сразу. Ей было просто безразлично изначально, но теперь, когда мозг проснулся… Не так уж много проницательности нужно, чтобы догадаться. И по его палочке, и по росту, и по походке. Банально по факту того, что он единственный, кому Темный Лорд мог доверить пленницу без опасения, что та сумеет причинить своему стражнику вред, или склонить его на свою сторону, или сбежать от него еще каким угодно образом. Вальяжно прислоненный плечом к фонарю, Пожиратель Смерти поначалу не отвечал, смотрел на неё — через черные бездны маски-черепа не видно его глаз, но Агнес чувствовала этот взгляд. Мог ли он вообще с ней разговаривать? Мог или нет, он все же отлип от фонаря, сделал шаг к ней. Его рука в кожаной перчатке потянулась к жуткой личине — снять её, открывая лицо и скидывая заодно капюшон. — Она удерживала меня от искушения высказать тебе всё, что я о тебе думаю. Ни за что Агнес в этом не признается, но она, кажется, даже соскучилась по этому подонку. Или так на неё просто действовал голод по общению с кем угодно. Видеть чье-то ещё лицо, слышать чей-то ещё голос кроме Реддла и эльфов. Даже если это лицо и голос Барти Крауча. Который наверняка, судя по тону, мечтает прибить её голыми руками. Очевидно, он обо всем в курсе. И хорошо, и плохо. Лучше, чем если бы знали только она да Реддл, но что ей это даст? Дальше Крауча оно не пойдет, он верен Лорду до мозга костей, не подведет его даже одним неосторожным словом. Единственное, чем он мог бы ей помочь: — Почему бы тебе не свести тираду о том, что ты обо мне думаешь, к простому Убивающему? — И сразу отправиться за тобой следом в могилку? Тебя проклинать запрещено. — Он был, кажется, очень недоволен таким раскладом. — Даже если начнешь выпендриваться. Даже коротким маленьким Круциатусом. Бедолага. Значит, если она попытается сбежать, ему разрешены только какие-нибудь оглушающие, парализующие, связывающие чары. Это звучало как преимущество, но преимуществом не было, учитывая, что на побег у неё все равно меньше одного процента шансов. Крауч крепко держал палочку — и был готов в любой момент пальнуть по ней при малейшем подозрительном движении. — Тебя это не озадачивает? — поинтересовалась она. — Я — предательница Темного Лорда, убила столько его людей, твоих сослуживцев, убила бы тебя, будь у меня возможность. — Его глаза сощурились, но он не прерывал её. — А он мало того что не казнил, не запытал меня до смерти, так еще и заставляет тебя присматривать за мной, тратит твое время на мои прогулки. Как-то это все слегка… несправедливо. Не находишь? С секунду он просто всё так и смотрел на неё. Так серьезно, будто действительно обдумывал её слова, хотя она и понимала, что всё не может быть так просто. Конечно, не может. Последовала его усмешка, а за усмешкой — полноценный смех. Крауч смеялся, искренне повеселенный. — Розье, — мотнул он головой. — Это ты так сейчас пыталась открыть мне глаза? Не совсем, но неужели этого мало? Чтобы задаться вопросом, а так ли вообще Темный Лорд страшен, тот ли это вообще безжалостный к предателям правитель, перед которым все поголовно трепещут? — Да, так и побежал предавать сильнейшего мага современности за одну только его небольшую слабость к одной полоумной, — осклабился он, и Агнес едва не содрогнулась от того, как он это назвал. «Слабость» к ней. Крауч же лишь снова покачал головой: — У всех гениев всегда свои причуды. И ему плевать на то, что Реддл обрек на казнь кого-то из его людей, чтобы выгородить её? Плевать, что не сдержал данное народу обещание в отношении страданий Жнеца? Понятно, что Крауч не был человеком высоких принципов, и всё же… Это всё как-то добавляло очередную дозу горечи в целый уже котел отчаяния. Крауч не причинит ей вред. Не убьет. Не поспособствует побегу никак. Но, может, хотя бы… — Он уже казнил Жнеца? — попробовала она. — Что сказал остальным о том, что со мной? Ещё один его смешок. — Какая же ты, надо же, наивная, Розье, если думаешь, что я вытреплю тебе хоть что-то. — Он шагнул обратно, назад, кивнул в сторону сада: — Иди гуляй. Воздухом дыши, снег потрогай или для чего там ещё тебя выпускают. И нацепил обратно маску, этим заканчивая разговор, толком и не начавшийся. Возможно, Краучу вовсе нежелательно с ней говорить, если не сказать запрещено. На пару фраз, однако, всё же заговорил — истосковался? Кого еще ему донимать в лордовских рядах, если главная «зануда» вдруг оказалась Жнецом и теперь томится под замком у Лорда… Ей было интересно, как он вообще отреагировал, когда узнал. Шокировался ли или, может… догадывался? Вряд ли. Он явно был на неё озлоблен, но тирадой о том, какая она дрянь, всё-таки не наградил, вопреки явному изначальному желанию. Агнес не стала к нему липнуть, пошла делать, что велено. Гулять. Учитывая периодичность и продолжительность её вылазок, ей потребуется, наверное, месяца четыре, чтобы осмотреть здесь всё и набросать какой-никакой план отступления в случае внезапного чуда. Вероятность которого колебалась у нуля. Но Агнес уже пресытилась отчаянием. Это не назвать надеждой — Агнес не оптимистка — и не назвать безнадежностью. Просто стремление делать что-то. Кроме того, ежедневно Агнес возвращалась к окну. Со стороны могло бы показаться, что она мечтает из него выйти, что по сути правда. Однако главной целью было ощутить то же тепло, что прилило к ней от эмоций при появлении Гемеры. Иными словами, Агнес пыталась воззвать к запертой в себе магии. Та откликалась неохотно, с перебоями. Стекло иногда вибрировало, иногда нет. Через раз слышался в створках непонятный скрежет, как будто окно ворчало от её тщетных манипуляций. Бывали моменты, когда казалось — вот-вот. Получается. Кровь шумела в жилах и приливала к ладони, сердце отбивало чересчур громкие удары, что-то рвалось из самой её сути, и надо было только направить. Оно обрывалось. Нить ускользала каждый раз. Агнес не могла уловить закономерность, если та вообще была. В одни дни тело само истекало магией, кровь пела запертой в ней силой, в другие — какое-то халтурное молчание: волшебство в ней не утруждало появиться ни щепоткой. Имеют ли вообще смысл её старания или этим она только тратит попусту излишки своей магии, когда стоило бы их копить и ждать взрыва? Для неё магия — сплошная загадка. Данность, законы которой нужно просто принимать, даже если не всегда их понимаешь. Такой установкой живут практически все волшебники: магия на то и магия, не всё в ней можно объяснить. Реддл одарил бы её за такие суждения обычным своим снисходительным взглядом, как и бывало порой когда-то. Они ведь это обсуждали. Вечерами в её особняке, настолько давними и настолько беззаботными, что кажутся теперь утопией. Агнес помнила, как он рассуждал, на одной из миллиона его лекций в библиотеке. Если не пытаться постичь магию, она так и останется сакральным божеством, на милосердие которого волшебнику остается лишь молиться и ждать от неё снисхождения, в то время как все должно быть наоборот. Магия — инструмент. Магия — наука, все таинства которой могут и должны быть изучены. Неудивительно, что ему беспалочковая магия давалась. Далеко не в тех же масштабах, что при использовании орудия, и всё же — на что-то он был способен, и, может, будь сейчас всё иначе, рассказал бы ей, научил бы. Но их «уроки» давно позади. Теперь ей справляться самой, методом проб и ошибок. И снова проб. И снова ошибок, и снова проб. И снова ошибок. Что вообще она планировала делать, если удастся разбить защитные чары, разбить окно? Спуститься можно было бы по мелким выступам на фасаде здания, но у неё не было в комнате верхней одежды — вообще любой одежды, кроме белья, ночной сорочки и пеньюаров, — её выдавали только по необходимости, когда она могла выйти под присмотром. Поэтому, скорее всего, если всё же что-то да свершится, Агнес просто использует осколок стекла, чтобы вскрыть себе горло. Увы, окно всё так и оставалось непреклонным. *** Реддл тем временем то появлялся, то исчезал. Ужины стали редким явлением, и он, несмотря на тот короткий разговор за столом пару недель назад, был на них не так многословен, не мучил её вопросами, на которые все равно не получил бы ответы. Был где-то в себе. Что-то изматывало его. Если учесть, как часто он пропадал, очевидно, что дел у него было по горло. И счесть бы это хорошим знаком — может быть, на фронте трудности, всё идёт не так, как он хотел? — но она помнила, что ровно так же холоден и отстранен он был незадолго до победы над Орденом и становления его диктатуры. Спрашивать об этом Агнес не стала. К своему же удивлению, спросила вдруг другое. — Как долго ты намерен меня здесь держать? — нарушила она спокойным вопросом это молчание за столом, и Реддл посмотрел на неё. Они не говорят, не взаимодействуют, Агнес так ничего и не знает о происходящем в мире и знать не желает. В чём вообще смысл? Не будет же это продолжаться до её старости. Тишина так и постелилась дальше, как это бывало каждый раз при его бесплодных попытках завести беседу на протяжении столького времени. Но на этот раз на вопрос не ответил он. *** Однажды ей приснилось, что у неё получилось. Получилось сбежать. Вернее, началось всё с другого, с абстракции, с кошмара. Сама Смерть перед ней. Худое, громоздкое нечто, в несколько раз больше человека, но при этом сгорбленное, и острые позвонки её согнутого скелета выпирают так, что напоминают шипы на спине какого-нибудь чудища или торчащие зубьями детали сломанного напополам механизма. Отрепья мантии свисают клочьями теней с угловатых рук, растворяясь во мраке, как часть этого мрака. Часть всего. Костлявая рука с тощими и длинными пальцами — каждый как жуткая волшебная палочка какого-нибудь темного мага — смыкается на шее. Агнес не чувствует земли под ногами. Взятая за горло, парит в черноте. И ни вдохнуть, ни выдохнуть, только смотреть в бездонные глазницы удлиненного черепа самой Смерти, склонившейся к ней. И лишь когда воздух в легких заканчивается, только когда Смерть распрямляет за своей кривой спиной большие, как у стервятника, крылья, чтобы унести её навсегда в своё логово, Агнес просыпается. Но и не просыпается в то же время. Выныривает из сна в другой сон. Не очень понимает, куда и где она, всё та же тьма, просто хочется… воздуха. Дышать. Ей нужно вдохнуть, и не выходит. Агнес поднимается, находит пеньюар, кутается в него, обнимает себя руками, мечется, пытаясь деться куда-то от чувства скованности, запертости и особенно — удушья. Чувство удушья не покидает, воздух вроде и есть в легких, а вроде мало, ей нужно… Нужно. Просто нужно — как угодно. И как-то очень легко вдруг открываются собственной магией — по велению бессмысленного сна — те упрямые створки, и обдает её потоком воздуха через этот прямоугольник окна, вбитый между ней и всем остальным миром, и насладиться бы… но мало. Этого мало, всего ей очень мало. Улететь бы, как хотела с ней улететь в кошмаре Смерть — или как впорхнула тогда Ушастая, в конце концов, — взлететь бы вот так же птицей, а ещё лучше драконьим чудищем, чтобы спалить это место дотла. С Реддлом — заживо. Спалить, улететь и раствориться в тьме неба, но у Агнес нет крыльев, и она просто садится на подоконник, просто свешивает ноги и просто вылазит, и всё ощущается так правильно и естественно — во снах всегда так. Что бы ты ни делал, так и надо, всё в порядке вещей. Босая нога упирается в выступ на фасаде стены, затем другая, Агнес цепляется руками за край окна, и переставляет ногу ещё ниже, на другую часть декора, и другую, и опять руку, и другую, и… не боится сорваться даже, ведь если сорвется — всего лишь проснется. А если не проснется… ну и пусть. Спускаться по еле-еле выступающим из стены архитектурным элементам оказывается не сложнее, чем спуститься по лестнице, и в этом никакой логики, но что можно спрашивать со сновидений? Игры её подсознания. Подсознание помнит, как лазила Агнес раньше, как использовала своё тело во всех тех давних злоключениях её как Пожирателя Смерти и Жнеца, и достраивает ту же кошачью ловкость, что была у неё когда-то. Только пару-тройку раз нога соскальзывает — видимо, мозг решил всё же подкинуть реалистичности, каплю дегтя в котел меда, но Агнес вовремя удерживается, балансирует, и всё. Всё совершенно в порядке. А там и дерево оказывается неподалеку, если сместиться по стене в сторону, и вот уже Агнес, перебравшись по веткам и спрыгнув, встречается с землей. Наконец — воздух. Так много. Будто окунули в море воздуха, и наконец можно его наглотаться, напиться вдоволь свободы. Костлявая рука невидимой Смерти размыкает свои пальцы, и Агнес дышит, размеренно дышит, наслаждаясь. Запрокидывает голову, смотрит на тяжелое, насыщенно-серое небо, кутающее сверху, как одеяло. Но поднимается ветер, пробирается неприятно под тонкие ткани. Оттого Агнес сонно поежилась, не зная, куда от него скрыться, размышляя, откуда бы вообще во снах взяться такому холоду. И стала смутно осознавать, немного хмурясь, что, кажется… Не спит. Эта мысль, абсолютно дикая, обрушилась на неё, пробрала с головы до ног, отгоняя остатки сна. Взгляд метнулся наверх — к открытому окну, на немыслимой высоте, с которой она только что… слезла?.. Чувствуя, как плещет в сердце ужас — щедро захлестывая целой волной паники, — Агнес отшатнулась и тут же содрогнулась: стало на порядок холоднее. Стоило же одернуться от этого холода обратно к стене, и потеплело. Чары. Здание хранило в стенах тепло от согревающих чар, наполняющих все комнаты, и это, во всяком случае, объясняло, почему весь этот декор на фасаде не оледенел и почему она не свалилась с этой высоты на первом же скользком выступе. Но это не объясняло всё остальное. Вообще ничего. И её изламывал страх, страх обычного непонимания, как такое могло быть, страх перед собой — Агнес ведь себя не контролировала. Даже не назвать это лунатизмом, она всё помнила, каждую мелочь, но воспринималось всё иначе, через целую толщу, а теперь выкинуло обратно в отчетливый реальный мир. В понимание, что она буквально, сама того не осознавая, вскрыла без палочки защитные чары и вылезла из окна третьего этажа в минусовую температуру. Босая и в пеньюаре. И что ей теперь делать? Бежать, идиотка. Внутренний голос отдавал почему-то голосом не то Драко, не то Эвана. Агнес его послушалась, не могла не послушаться. Заозиралась. Её комната выходила на боковую часть здания, но какая это сторона? Восточная, западная?.. В какую сторону брести, чтобы добраться до той части территории, где сады, фонтаны, лабиринт?.. Агнес выбрала наугад и, держась ближе к дышащей теплом стене, чтобы не замёрзнуть раньше времени, двинулась вдоль. Выбраться за пределы резиденции ей вряд ли суждено: уж на забор, без того высокий, с традиционно готическими пиками наверху, явно должны быть наложены ещё одни чары. Но хотя бы затеряться где-то на необъятной территории… банально заныкаться в укромный уголок, окоченеть там намертво или отыскать что-то, чем можно себя проткнуть. Каменная кладка под босыми ногами была прохладной, но не ледяной и не заснеженной, чистой. Ей везло. Агнес почти спокойно смогла, крадучись, добраться до угла здания, из-за которого осторожно выглянула. И как назло. По всем канонам подлости. Он. В отдалении, шел твердым — как будто напряженным — шагом по широкой аллее от главных ворот к главному входу. Возвращался в дом откуда-то. Разбирался, наверное, с делами на континенте: у него был его обычный официально-зловещий вид — чёрное одеяние, сверху частично напоминающее строгой фактурой военный жакет, но доходящее полами почти до длины обычной мантии. Крайне статусно. И признать бы, что красиво, но, честно, даже в его одежде сквозило это невыносимое высокомерие. Дожидаться, когда он исчезнет в доме, нет смысла. Здесь выбираться из укрытия глупо: окна целым строем выходят именно на главную аллею. И прятаться тут негде. Ей нужна была другая сторона. Туда Агнес, развернувшись, и двинулась. Уже поздно для ужина, а помимо него Реддл её не трогает и в спальню к ней не наведывается. Если эльфы ещё не бьют тревогу, он может даже ничего не узнать до утра. А к рассвету, если ей повезет, найдет уже только её труп. Эти мысли воодушевляли, отвлекая от перспективы того, что её ждёт ближайшие несколько часов в случае этого её «если повезет». Полоснуть осколком вены хотя бы было быстро. И даже тогда не сложилось. Затянутая в эти размышления, Агнес продвигалась тихо, медленно, боясь любым неосторожным движением привлечь внимание. У окон немного наклонялась, прячась. Прикидывала, в доме ли уже Реддл и, если да, то пойдет ли сразу наверх или задержится на первом этаже. Не задержался. Но и наверх не пошел. Агнес не понимала, откуда он появился — она проверяла, она выглядывала из-за угла, она перестраховалась, но стоило ей пройти дальше… Из-за колонн, из ночной темени, просто возникла фигура. Прямо перед ней. У неё едва не вырвался защитной реакцией смешок, но лицо не шевельнулось ни от единой эмоции — как фарфоровая маска, и тело казалось таким же фарфором. Полая, освежеванная кукла. Уже не просто пленница Реддла — пленница своего же сумасшествия, над собой не властная, ведь этого всего не планировалось. Этого всего не должно было быть. Агнес не должна была оказаться в таком виде и таком положении без мало-мальски наброшенного плана, даже при всей её нелюбви к планированию. И вот она стоит перед ним, смотрит на него потерянно и не представляет, что ей делать. — Предлагаю мирно вернуться в дом, — произнес он со своей обычной безукоризненной вежливостью, словно Агнес была действительно просто гостьей, заблудившейся в неположенный час. А Агнес, не спуская с него глаз, уже шаг за шагом, спиной, пятилась ко всем тем открытым просторам резиденции, к которым и стремилась. Дальше от него. Дальше от согревающих чар особняка: мороз, не медля, уже совсем скоро кинулся на неё хлесткой и цепкой хваткой промозглого холода. Бежать было бы нелепостью. Да, совершенной нелепостью — она ведь никогда и не пыталась на их прогулках, потому что знала: напрасно. Безоружная, беспомощная… Лишняя трата сил. Никогда не пыталась, хотя была одета куда более подобающе для выживания при таких температурах. Что уж сейчас?.. Сейчас Агнес бросилась от него. Развернулась и бросилась бежать — в бесфонарную черноту, в хитросплетение деревьев. Без единой мысли в голове. Просто зашедшееся сердце подстегнуло, как кнутом. Агнес все еще даже не была полностью уверена, что не спит. Разве что во сне снег не обжег бы босые ступни так сильно. И бежать было бы сложнее: во сне продираешься как через смолу, и догонялки с чудовищами из кошмаров всегда обречены — всегда догонят. Не станет же догонять он. Бежать за ней… ему не по статусу. Зато весьма по статусу было бы потренироваться в прицельности по движущимся мишеням. Рефлекс дернул её в сторону, когда Агнес услышала свист вспышки — и та пролетела в дюймах от неё. Черт возьми. Быть мишенью Тома Реддла — наверное, самый абсурдный для неё и самый страшный для любого человека кошмар. Но её он жалел. Это ведь всего лишь Оглушающее, Агнес различила по цвету. Самый обычный Остолбеней, которым ему и пользоваться-то должно быть стыдно. Просто ей причинять вред он не намерен, вот и приходилось… размениваться на детский сад. И продолжать. Потому что она не останавливалась. Исчезла тотчас после первой вспышки в гуще деревьев, кустарников, усложняя ему задачу попасть. Ноги несли её практически сами. Так быстро, что уму непостижимо — Агнес не помнила, когда последний раз так бегала. Так, будто у неё был хоть какой-то шанс дорваться до свободы, хотя на деле — напрасное метание по всё той же клетке, только временно расширившейся. У неё не было никакой надежды. Ни на что. Но она бежала. Остановится — и её сожрет заживо отчаяние, Агнес не хотела, не хотела в него возвращаться, в то свое мерзкое состояние, не хотела и не могла. Крытый ветвями участок закончился слишком быстро, и она вылетела на дорожку, окруженная примерно ничем. Снег под ногами жалил кожу, но хотя бы сцеплял с землей, не давал скользить. До какого-то времени. Пока этот снежный слой вдруг совершенно неестественно — магически — не обратился в лед прямо под ней. Целой дорожкой. Опору тут же выкинуло из-под ног — мир кувыркнулся, ударяя её спиной о заледеневшую землю. Сволочь. По инерции она беспомощно прокатилась ещё немного, а затем перенесла вес так, чтобы соскользнуть с дорожки обратно на снег и, подорвавшись, юркнуть за громоздкую садовую скульптуру — ровно за миг до того как еще одна вспышка прошлась по льду. Скульптура — так себе спасение, но лучше так, чем ничего. Укрыться хоть на миг от прицела его палочки. Перевести дух. Глотать ледяной воздух больно, физически больно, каждый вдох обжигал разгоряченную грудную клетку, в которой сердце бешено качало кровь. В остальном мороз почти даже не ощущался: адреналин временно ей помогал, превращая тело в ходячую печку. — Прекращай это ребячество, — услышала она приближающийся голос. — Ты же знаешь, что не сможешь убежать. Не сможет. Конечно, не сможет, но что ей, просто выйти к нему? Агнес уже совершила немыслимое, в каком-то, видимо, состоянии очередного аффекта после сна — как после боггарта, — выбралась наружу сама, и теперь?.. Впустую? Её взгляд лихорадочно метался по пространству в поиске решения. Какое-то нашлось, и Агнес, понимая, что чем больше медлит, тем ближе он, побежала снова. Уже не бесцельно. Одним быстрым рывком — к лабиринту живой изгороди. Агнес успела услышать свист заклинания, но не успела увидеть: мир как окунулся в чернильную тьму, стоило преодолеть этот порог, ворваться внутрь конструкции из высоких живых стен и даже там не останавливаться, петлять по поворотам, бежать, бежать на ощупь, нашаривая руками сливающуюся с темнотой листву. И не разбирая дороги — направо, направо, вперед, тупик. Назад. Другой поворот. Направо, и налево, и… тупик. Да твою же мать! Её бег постепенно замедлялся. Неизбежно. Агнес уже еле передвигала ногами, прихрамывая: замученные мышцы полыхали, в боку кололо, едва не сгибая пополам, а худшее — голые ноги наконец в полной мере прочувствовали всю колючесть снега, пронзающего иглами ступни от каждого шага. Как ходить по каленым углям, только те ещё вонзаются куда-то глубже, обнимая болью ноги вплоть до бедер. Холод облизывал горячие кости наждачкой. Агнес всё равно не останавливалась, зная, что если остановится — не заставит себя идти дальше вообще. А ей нужно было. Дальше и дальше — вглубь. Реддл мог быть уже где-то здесь, внутри. Ещё пока ближе к выходу или в любой момент мог оказаться уже прямо за следующим поворотом. Мог идти сейчас совсем рядом с ней, параллельно, за стеной из густых крон. Наверняка ещё и заглушил звук своих шагов, в отличие от неё — под ней снег, по её ощущениям, хрустел просто оглушительно. И дыхание её — чересчур шумное. Вырывалось густыми клочками пара в морозный воздух и заглушало для неё практически все прочие звуки. Это только вопрос времени, когда он найдет её. Ей не нравилась тенденция того, как часто она становится загнанным в ловушку зверьком — то мятежники, то призраки её же жертв, — и особенно если условным «охотником» был долбанный Реддл. Что он с ней сделает, когда найдет? Может ли он в наказание за побег устроить ей повторную пытку боггартом? Если она и после первой-то явно не в своем уме… Ждать можно чего угодно, и это пугало больше всего, пугала эта неизвестность вкупе с мраком, и с холодом, и жутким антуражем. Все эмоции здесь, в этом злосчастном лабиринте, обострились в тысячу раз. Её трясло. Бессилие опутывало по рукам и ногам, но прекращать пустую беготню она тоже была не в силах. Реддл, с которым она так спокойно проводила ужины всё это время, стал вдруг казаться её воспаленному мозгу настоящим безликим монстром, абстракцией из кошмаров, и ведь бродит где-то здесь, может ждать за любым поворотом… Поворот. Поворот. Поворот. Тупик. Назад, и снова поворот. Вперед. К выходу она идет или глубже внутрь? Будь у неё палочка, воспользовалась бы компасом, чем Реддл вполне и мог располагать всё это время. Не только компасом, ещё и поисковыми чарами… Это бессмысленно. Всё — с самого начала. Но не бессмысленность подкосила ей ноги. Нечто материальное. Агнес почувствовала вдруг тугую хватку на щиколотках, от которой тотчас споткнулась — коленями и ладонями рухнув на снег. Уже начавшие привыкать к темноте глаза кое-как разглядели: от живых стен отделились ползучие ветви, тонкими змеями обхватившие её ноги. Агнес попыталась тут же отодрать силки от себя, отчасти даже получилось: растения хлипкие совсем, полумертвые, рвались под онемевшими пальцами, как веревки. Но появилась вскоре ещё одна такая веревка — окольцевала запястье и отвела одну руку в сторону от ног, сковывая движения. Только тогда Агнес сдалась. Выдохнула тяжело. Грудь горела так, что хотелось выплюнуть легкие. Плечи опустились. Холод драл когтями тело, остывающее после бега, и Агнес уже не мелко потряхивало, а совершенно чудовищно колотило. И впереди — он. Конечно же. Неспешно приближался к ней, возвышаясь над ней мрачной фигурой. — Не вынуждай меня надевать на тебя браслеты, забирающие магию. — И даже сейчас он, после этого абсурдного марафона, само спокойствие. — Мне бы не хотелось унижать тебя подобным образом. — То есть держать меня взаперти и выгуливать раз в пару дней, как питомца, не унижение? Каждое слово давалось с трудом — зубы вот-вот застучат о зубы. Тяжело дышащей и из последних сил пытающейся умерить дрожь, ей приходилось ещё и запрокидывать голову, если она желала смотреть ему в лицо, когда он уже подошел к ней, оказавшись совсем близко. Присел на корточки рядом с ней, и её наконец обдало теплом согревающих чар. Неспособных прогреть тело сразу, но достаточных для того, чтобы хотя бы кости не лязгали так сильно, не ходили ходуном от свирепых температур. Его алый взгляд был внимательным, вдумчивым — не злым за побег, не жестоким, не насмешливым. Какое милосердие с его стороны. Смотреть на него так близко и удерживать себя от желания выцарапать ему эти глаза слишком сложно, и Агнес отвела взгляд к изгороди. Наивно. Его пальцы тут же подцепили её подбородок, возвращая к себе её внимание и спрашивая в ответ на её замечание: — Как, на твой взгляд, мне ещё стоило бы поступить? Пожурить тебя за твои преступления, сказать больше так не делать и отпустить? — Агнес только стиснула крепче челюсть. — Поделись со мной, если знаешь лучшую альтернативу. Мне было бы крайне интересно послушать. Очевидно, у неё — ничего, Агнес промолчала, и тогда снова сказал он: — Ты должна понимать, что любого другого я выпотрошил бы за один только процент всех твоих деяний. — Лучше бы выпотрошил. Агнес теперь как заевшая пластинка, и только он в этом виноват. Что-то в его отношении к своим приближенным немного не так, если те мечтают лишь о том, чтобы либо его убить, либо просто умереть, даже если самыми мучительными способами. Реддл отпустил её подбородок. Наградил лишь одним долгим, нечитаемым взглядом, а после отвернул немного в сторону голову, чтобы позвать: — Дрид. Хлопок рассек морозный воздух — эльфийка появилась рядом незамедлительно. — Забери её в дом, — приказал он ей, одним взмахом палочки разрезая на ногах и руке Агнес живые путы. Дрид повторять не нужно, тронула плечо «гостьи» своими крошечными пальцами, и уже через миг Агнес окунулась в тепло ванной комнаты, настолько резко-контрастное, что на секунду потемнело в глазах. Голову сдавила тупая боль, и в горле запершило. Ощущения до того мерзопакостные, что захотелось просто сползти на плитку, лечь и не вставать. Если бы только эльфийка не стала тыкать её колючим взглядом и своими ручонками, призывая смыть уличную грязь и переодеться. Тело же у Агнес закостенело, будто проржавевшее, и ей потребовалось приложить немало усилий, чтобы действительно избавиться от следов временной свободы. Смехотворная жестокость — пережить эту сумасшедшую беготню, чтобы снова оказаться здесь. И часа не прошло. Проклятье её закольцованного существования: как бы она ни старалась выпутаться, он всегда возвращает её себе. Ему это даже ничего не стоило. Не желая согреваться, Агнес нарочно использовала прохладную воду. Руки ледяные, пальцы не слушающиеся, и это неспадающее окоченение — блаженное напоминание о том, как близко она подобралась к освобождению. Куталась в это недомогание тела, как в утешение и наказание самой себя. Когда она наконец вышла из ванной в спальню, Реддл был там. Стоял к ней спиной, у окна, может быть, накладывал или уже наложил чары заново. Или хотел понять, как вообще они могли быть сняты. — Я начинаю всерьез задумываться о том, чтобы связывать тебя, когда надолго оставляю одну, — сообщил он, не оборачиваясь к ней. Агнес прошла к одному из двух кресел, забралась в него с ногами, прижимая колени к груди. — Только чтобы удовлетворить какие-то твои собственные наклонности, я так понимаю. Язвительность прозвучала недостаточно язвительно. Голос скудный, бесцветный, Агнес больше сосредоточилась на дрожи, которая из внутренней и мелкой снова вылилась во вполне себе реальную, крупную, сотрясающую всё её ничтожно свернувшееся в кресле тело. Реддл всё равно за такую вольность полоснул по ней взглядом, повернув голову, — тем же взглядом, что и во все былые разы их обыденных перебранок, где Агнес переходила черту. Но тут же заменился оценивающим. Обводящим её внимательно… — Усилить согревающие чары? Так жалко она выглядела? Агнес мотнула головой. Обойдется. Реддл же подумал о чем-то, продолжая мучить своим взглядом, и затем вдруг прошел ко второму пустому креслу, расположился в нем, не намереваясь уходить. Агнес не отыскала в себе никаких эмоций на этот счет. Ни с момента, как вообще увидела его в спальне, ни сейчас. Никакого даже обычного давления от его присутствия. При теплом свете гостевой комнаты он — отнюдь не то же, что в черноте лабиринта. Как художники меняют тона в полотне, играя акцентами, вот и здесь: как два разных портрета из-под кистей разных творцов. Там — зло во плоти, сейчас — просто молодой мужчина, и если не смотреть в его красные глаза, то даже почти похож на человека. Агнес смотрела на него, пытаясь хотя бы примерно набросать, о чем он может думать. Девушка, которую он присвоил себе уже почти как десяток лет, с которой проводил больше всего времени эти годы, уничтожена. Вскрыла себе вены, не говорила с ним неделями, а теперь вдруг смогла воспользоваться магией без волшебной палочки и вылезла из окна в февральскую ночь, только бы сбежать от него. Обеспокоен ли он этим? Куда уж там. Агнес не отрицала, что в этой его загадочной голове он мог быть не так безучастен: уж там кипят вечно мысли, к глубине и масштабу которых ей даже близко не подобраться. Но внешне он оставался всё той же непоколебимой ледяной глыбой. На неё напало странное чувство, похожее на то, что ей владело, когда её тянуло на воздух. Отрешенность, но более дымчатая сейчас, чем была тогда. Не держащая в неволе тисками, не дремучая и густая, а так… Слабый флер невменяемости. Подтолкнувший к тому, чтобы неспешно спустить ноги с сидения кресла. Подняться. Направиться к нему. Агнес подошла к его креслу, спокойно, непринужденно подошла — словно всё в порядке вещей. С тем же спокойствием и той же непринужденностью она уперлась сперва одной, затем другой ногой в сидение по обе стороны от него. Всё как целых шесть с чем-то лет назад, только в этот раз она сразу опустилась на него, беспечно села на его колени. В этот раз лучше. Тысячекратно. Потому что Реддл оторопел. Не как это делают обычные люди, никаких вскинутых бровей или расширившихся глаз, его лицо не потревожила ни одна эмоция. Однако он застыл. Настороженно застыл, как застывают в замешательстве. Он даже ничего не сделал, когда Агнес нырнула руками под жесткую ткань его расстегнутого верхнего одеяния, просунула их дальше, ему за спину, где подцепила рубашку, заправленную в брюки. Один из темнейших магов современности, бездушная сволочь, правитель черт-знает-скольких Министерств и буквально зло, сам дьявол по плоти… Вздрогнул. Когда оголенной кожи его спины коснулись её ледяные пальцы, нагло забравшиеся под его рубашку. Будь он хоть сотню раз воскресшим чудовищем, от рефлексов тела не деться, и это… забавляло. Грея руки о теплую, практически горячую кожу, Агнес ещё и уткнулась замерзшим носом ему в шею. У него приятный одеколон. — Никак не прокомментируешь свои действия? — наконец, спросил он, видимо, справившись с кратковременным смятением. Никак. Пусть думает себе, что пожелает. Ей было достаточно того, что хоть на миг он перестал контролировать абсолютно всё. Его тепло же тем временем медленно, очень медленно передавалось ей, проникало в тело, и замороженная кровь таяла, циркулировала так, что стали покалывать конечности. Неприятное и приятное чувство одновременно. Агнес ещё больше прильнула телом к этому источнику, прижалась плотнее. Что не очень-то источнику понравилось. — Либо слазь, либо не ерзай, — велел он, с утомленным вздохом опуская голову на спинку кресла. Сперва она не поняла: разум закутан в пленку, как при полудреме, и смысл его слов доходил не сразу. Но затем её смешок опалил ему шею. Вся эта ночь — перелив граней калейдоскопа острого бреда, как при лихорадке. Уже достаточно согревшая лицо, Агнес коснулась его шеи не кончиком носа, а губами. Прильнула ими, чувствуя биение его пульса: удар, удар, удар под его кожей, размеренно, но сильно, будто сама его кровь отгоняла её от себя, не терпя ласки. И напряжение. Это напряжение его тела под ней — он буквально стал вылитой из мрамора статуей. — Что такое, Том? — невинно поинтересовалась она и оставила ещё один поцелуй, выше по шее, чуть ниже мочки. На этот раз с мимолетным касанием языка. Реддл повел головой, будто ему было неприятно, но будь так — что ему мешало осадить её? В его руке волшебная палочка, одно легкое движение, и её откинет к другому концу комнаты. Он не осаждал. Не прерывал, не язвил, не комментировал вообще. И она продолжала. Её бедра придвинулись к нему ещё больше, крепче сжались, отчего тело вопиюще-тесно приникало к телу. На его заострившейся челюсти отчетливо проступили желваки. И он всегда так насмехался над человеческими слабостями. Агнес не сдержалась, прошептала ему усмешкой на ухо: — Теряешь голову от таких мелочей? Руки, уже достаточно теплые, но все еще остающиеся под его рубашкой, повели по бокам от его спины к его прессу. То самое недосягаемое тело — под её ладонями. Тело, к которому глупая-глупая юная Агнес когда-то так хотела прикоснуться, и у неё больше не было причин сдерживать себя, не угодить маленькой девочке внутри себя. Держа ладони на мышцах его живота, красноречиво окаменевших, Агнес отстранилась от его шеи, выпрямилась и заглянула в его глаза. Кажется, он готов был её четвертовать прямо здесь и сейчас. Несмотря на эти игры, дальше оно не зайдет, они оба это понимали. Агнес ему не отдастся, даже пусть и заныло проклятым томлением внизу живота от собственных же действий: это ответ бестолкового тела, а не ума. Умом Агнес на это не пойдет. А Реддл брать её силой, как животное, не станет. Или она всё-таки думает о нем лучше, чем он был. Но пока он ещё даже не прикоснулся к ней. Ни к талии, ни к бедрам, хотя вот она, перед ним, на нем, видение из какого-нибудь неправдоподобного грязного сна. Или фантазии. Мог ли он об этом фантазировать?.. — Неужели ты никогда не представлял такую сцену? — решила она облечь мысли в слова, потому что, собственно… почему нет. — Я на твоих коленях. Поверженная, льнущая к своему повелителю. Еще бы где-нибудь прямо на престоле, а не в кресле комнаты… — Её губы изломало кривой ухмылкой. — Я ведь для того тебе нужна? Ублажать взор. Развлекать. А когда сошла бы с ума окончательно, видимо, снимать твое напряжение. — Агнесса, — осек он её, предостерегая, прежде чем её начнёт совсем заносить. Но её уже. — Для чего ещё тебе меня здесь держать, правда для бесед? — Которых больше и не было, за исключением всей этой её тирады, не имеющей конца: — Ты знаешь, что на Востоке правителям веками полагались наложницы? Испокон веков. И ты устроил себе то же самое, выбрал себе ту, что дарит, скажем… более яркие впечатления. Агнес вытащила руки из-под его рубашки, но опустила их запястьями на его плечи, так чтобы их лица разделяло расстояние её вытянутых рук. Не прикрытых рукавами, и шрамы на предплечьях, идущие вдоль вен, резали глаз, служа напоминанием, кого она прямо сейчас подначивает непонятно на что. Но до чего же ей плевать. — Уверена, осенью ты очень наслаждался мыслью, что овладел Жнецом, а теперь я ещё и полностью в твоей власти. Это ведь тебя всегда распаляет?.. Контроль. Не станет же он отрицать? Хоть что-то из сказанного? Реддл не стал, но Агнес не знала, из-за того ли, что она права, или потому что считал ниже своего достоинства отвечать на её провокации. Смотрел на неё так раздражающе спокойно и, какая-же-сволочь, попросту терпеливо. — Ты ведь осознаешь, что подобными речами не более чем унижаешь саму себя? Агнес сейчас вцепится ему в лицо. Ещё немного, и точно. Вся эта наглость с её стороны должна была увеличить накал, заставить его вечно каменную маску треснуть хотя бы немного, а по итогу еле-еле нашаренная ею леска, натянувшаяся в первые секунды этого представления, попросту ускользнула. Вильнула и исчезла. Играть с Реддлом в провокацию — что биться головой о стену, самой паршиво, так паскудно-больно, а толку никакого. — Я так тебя ненавижу, — заявила она совершенно искренне, не сводя с него глаз. — Ты бы знал, как сильно. — Он и знал, безусловно, знал, его этим не удивишь. Зато последующей репликой… — Но ещё больше ненавижу мысль, что, полагаю, при других обстоятельствах могла бы совершенно идиотски тебя полюбить. Его брови еле заметно приподнялись. Конечно. Незнакомое для него слово… — Если бы не приказ устранить Драко. Может быть, через несколько лет после смерти моего отца… — рассуждая вслух, Агнес снова позволила себе тронуть его, коснулась кончиками пальцев его подбородка. — Скорбящему сердцу в абсолютном одиночестве не нужно многого. — Чуть приподнявшись с его бедер, она смотрела на него теперь сверху вних, нависая, но наклоняясь к его лицу. — Но ты предпочел избавить меня от сердца вообще, и это, думаю, такая оплошность с твоей стороны… — Её пальцы обвели выступ его кадыка и дрогнули, борясь с желанием просто задушить его. Вместо этого она всё продолжала говорить, понижая тон до немного торопливого шепота, в дюйме от его губ: — Не находишь, что искренние чувства были бы куда более надежным мотиватором оставаться с тобой, служить тебе, чем то, что ты взрастил на моей сломанности? Их лица были настолько близко, что могло показаться, будто она хочет поцеловать его. Не хочет. Более того, она была так зла, Мерлин, как же её злило, что даже сейчас он выслушивал всё это без видимых эмоций. Не сказать что совсем равнодушен, но и не покороблен. Ничуть. Нравился спектакль? Даже сейчас Агнес просто развлекала его. И это побудило её сменить курс: — Но откуда тебе было знать, верно? — отпрянула она от его лица на более приличное состояние при всем неприличии её позы на нем. — Ты не знаешь любви. И я думаю, что понимаю, почему. На его лоб обыденно падал локон, и Агнес подцепила его пальцами осторожно, задумчиво, медленно пропуская между указательным и средним, рассматривая темную мягкую прядь, будто никогда так близко не видела. — Едва ли твой отец взглянул бы на твою мать добровольно, так что… можно поставить целое состояние на то, что здесь замешана магия. Скользкая, очень скользкая дорожка, Агнес это знала, и это лакомой дозой адреналина взыграло на нервах. Опять. Это уже хроническое. Аддиктивное. Единственное, что заставляет её чувствовать себя живой. А в его лице — всё та же внимательность, отдающая щепоткой… не задетости, очевидно, это было бы слишком просто, а какой-то… настороженности. Некоторого непонимания, к чему это всё и с чего бы ей говорить о его родителях, которых она знать не могла. Легкий прищур красных глаз и одно только ожидание, что последует дальше. Может быть, настала наконец пора разыграть самые лучшие, несправедливо схороненные в её инвентаре карты. — Интересно, имел бы ты хотя бы половину твоего успеха, если бы не был внешне копией своего магла-отца? Что-то мимолетно вспыхнуло наконец в его зрачках. Агнес уже было подумала, что вот-вот… вскипит, вцепится ей в глотку, напомнит ей её место. Покажет, что слаб. Уязвим — что его можно уязвить. Как всех людей. Однако эта тень злости в его глазах оказалась так же быстро растворена, насильно им рассеяна, потушена. Реддл в еле уловимом раздражении дернул уголком губ, маскируя всё это усмешкой, абсолютно искусственной. — Хорошая попытка, Агнесса, но ты целишь наугад. Не стоит браться играть на том, в чем не можешь быть уверена. — О, нет, я весьма и весьма уверена… Я очень отчетливо помню, как он выглядит. Сидящий перед ней Реддл — точь-в-точь тот напыщенный, раздражающий одним только голосом и выражением лица Реддл-всадник в окне хибары. Неоспоримо привлекательный лицом, да, но так и сочащийся излишним лоском и такой… пустой. Агнес не очень-то справедлива, сравнивая их. Красивых людей встречаешь и забываешь: она легко забыла бы Реддла-старшего из того воспоминания, если бы не его прямая связь с тем, кто её по-настоящему интересовал. Младший же въедался в память. Производил неизгладимое впечатление на каждого, кому встречался. Его взгляд, тон голоса, осанка, жесты, манеры, знания и колоссальная сила… внешность — только ещё один штрих. Убрать её, и ему просто было бы несколько сложнее. А оставить её, но убрать прочее? Если бы он, например, воспитывался Мраксами… не знающим элементарной грамоты, неопрятным и нелюдимым. Сгнил бы в той обветшалой лачуге, и никому бы не было дела до самого наследника Салазара Слизерина. Ему, выходит… повезло. Оказаться сиротой. Никого и ничего не иметь. Чтобы самому себя воспитать и самому выстроить всё с нуля. Вопросы на грани философских. Агнес отбросила их, потому что Реддл всё равно не воспринял её всерьёз. Снисходительно вздохнул, как будто говорил с ребенком, у которого разыгралась фантазия. — Его могила вдвое старше, чем ты, — напомнил он. — Если же ты о каких-нибудь его изображениях, то едва ли где-то могла отыскать. — Не изображения. Я видела его своими глазами. — У тебя, должно быть, жар. И в сопровождение предположению коснулся тыльной стороной ладони её лба. Но Агнес перехватила его руку. Грубо припечатала обратно к подлокотнику. Не смогла бы этого сделать, если бы он приложил хоть каплю усилий, однако он, кажется, был взаправду застигнут врасплох. Её поведение в кои-то веки ввергало его в чистейшее непонимание. — Я видела и Тома Реддла-старшего, и твоего одичалого дядюшку Морфина, и обезьяноподобного Марволо, и твою прелестную мать, — смаковала она слова, глядя ему в глаза. Её веки даже ни разу не сомкнулись, Агнес не моргала, и это походило на стадию превосходного, необычайно сладкого помешательства. — И раз ты рос в приюте, я полагаю, маловероятно, что ты мог застать Меропу живой? Но я расскажу тебе, какой она была. Её ладонь со всей нежностью легла на его скулу, сама же Агнес приблизилась к его уху с другой стороны и зашептала, как шепчут обычно сокровенные тайны: — Твоя мать, ведьма с чистейшей кровью, наследница самого Салазара Слизерина, была невзрачной, безобразной, магически посредственной женщиной. Дерганая, неуклюжая и затравленная… но не будем её судить. Если учесть, с какими уродами она жила… — Её слова восхитительно-остро резонировали с мягкостью тона и с тем, как ненавязчиво она очерчивала большим пальцем его скулу, не уставая разглагольствовать: — И если тебе передались гены именно от них… эта их дикость, их звериная жестокость в сочетании с тем кошмарным нарциссизмом и претенциозностью Реддлов… судя по всему, у тебя не было ни единого шанса стать человеком. Твои свершения в таком случае неудивительны… — Агнес не сдержала ещё одного презрительного смешка: — Чего вообще стоило бы ожидать от их потомка, который уже в детстве вешал бедных кроликов? Это, пожалуй, один из лучших… нет, лучший момент в её жизни за последние годы. Агнес давно приноровилась искать наслаждение в вещах, в которых ни один адекватный человек не стал бы, но это било все рекорды. Чистейший бальзам на душу, лечащий все эти бесконечные язвы, рубцы, нанесенные им же. Увы, Реддл не казался пораженным, во всяком случае, не самим смыслом поведанной информации — конечно, имел какое-то представление о своей семейке, раз наведывался к дяде еще в школьное время. Однако его взгляд стал задумчив просто до чрезвычайности. Отрешен. Реддл пребывал где-то так глубоко в недрах своих мыслей, что, кажется, вовсе забыл о существовании Агнес, по-прежнему сидящей на его коленях, словно это было самым естественным в жизни. Вся эта неразбериха вылилась в один только его холодный скупой вопрос. — Откуда? И даже не взглянул на неё — всё ещё не выбрался из клубка раздумий. А Агнес поймала себя на мысли, что если бы он вместо этого хотя бы одним словом явил злость, которая, возможно, скрывалась сейчас под сотней слоев этой его невыносимой сдержанности, она могла бы даже поцеловать его — только чтобы собрать губами вкус его яда и своего триумфа. Но он был спокоен. И Агнес — тоже. Улыбнулась, не ответила ему. Поднялась, слезла с его колен, расслабленно отходя назад на несколько шагов от его кресла, чтобы оградить себя от всевозможных искушений. Только тогда он поднял на неё взгляд — ледяной, острием пронзающий до самого нутра. — Такая грозность, — заметила она, вместо того чтобы как-то объясниться. — Иной раз удивляюсь, что стало с тем… как там было? «Я отдам себя и все мои таланты в ваше распоряжение, профессор Дамблдор», — подражая той его скромности. — «Стану вашим слугой». В его глазах — новая доля недоумения. Но это всё. Ну же, Салазар тебя побери. Вспыли уже наконец. Убей, кинь Круциатус, переломай до хруста тело, как переломал рассудок. По одной кости на каждое прозвучавшее непозволительное слово. Почему бы не скинуть наконец с себя маску? Показать, какое же он неисправимое чудовище — и никакая «слабость к одной полоумной» уже не должна быть тому преградой, должна потерять всякое значение на фоне его неизмеримо громадного эго, которое нельзя трогать. Судя по всему, для него первостепенным сейчас было не покарать зарвавшуюся пленницу, а хотя бы понять, собственно, какого черта. И это тоже, как ни посмотри, приятно. Даже если она не спровоцировала его на агрессию — все равно подарила ему отвратительное чувство непонимания, и Агнес представляла, как же быстро должны проноситься у него в этой его гениальной голове мысли, чтобы это всё осмыслить, проанализировать, расставить все по местам. Зайти он решил, видимо, издалека, по наиболее очевидной цепочке «Дамблдор — Орден Феникса», заявил: — Ты сотрудничала с Орденом. Как когда-то за столом, но уже не спрашивал — констатировал. Агнес отрицательно покачала головой. И не лгала. По сути ведь. Сотрудничество — очень громкое слово. Агнес сотрудничала только с Уизли, едва в Ордене появляющимся, и со спонсором всего озвученного, который у орденовцев вовсе числится предателем уже давным-давно. Может, взаимовыгода и могла бы взрасти со временем, если бы Уизли продержался в Великобритании дольше, но по итогу её редкая помощь Ордену — всё равно что благотворительность с её стороны. Это, кажется, сильно не вписывалось в уже как-то наспех выстроенную Реддлом мозаику объяснений. Но помогать ему Агнес не станет. Надо бы закончить на этой ноте, пока все веселье не превратилось в унылый допрос. — Спокойной ночи, Том. Буднично, легко и беззаботно. Уже отвернувшись от него, она всего-навсего двинулась к постели, в которую как ни в чем не бывало забралась. Легла под одеяло, натянула его по шею и, расположившись головой на подушке, повернулась лицом к стене. — Я не закончил разговор. Она закончила. Таким стальным тоном пусть пугает тех, кому осталось что терять и чего бояться. Свой главный аттракцион страхов Агнес уже пережила, и если он захочет повторить — всего-навсего уничтожит ей психику с концами, превратит в ничто, всё равно что в инфернала, вроде бы живого, но не обремененного разумом, как после дементоровского поцелуя. Разумеется, он всё ещё мог бы просто выпытать умалчиваемое и наказать за дерзость куда более обыденными методами, но тогда он продемонстрирует, что, «целя наугад», она попала. Задела. Вывела. Это не вязалось с его драгоценным хладнокровием. Агнес вслушивалась в каждый шорох, ожидая, что будет дальше. Слышался же только треск фитилей в канделябрах, от Реддла — ни звука. Невероятно долгое, затянувшееся мгновение затишья. Размышлял?.. В конечном счете он только позвал эльфийку и распорядился принести лечебные зелья, приоритетно от лихорадки. Задумавшись о том, действительно ли у неё жар, Агнес будто вернулась откуда-то из помешательства обратно в тело и наконец прочувствовала. Её чуть знобило. Отбитые на льду мышцы спины ломило, в затылке тянуло болью, и легкие как будто скребло изнутри когтями. Это всё мелочи, всё так неважно. Важно было, что Реддл в итоге, оставив ей зелья, просто погасил свет и просто ушел. И Агнес, прикрыв уставшие глаза, ничего не могла с собой поделать — еле заметно улыбнулась в темноту, засыпая с чувством полного морального удовлетворения.