Осколки песни

      Солас шел по снегу так, словно не должен был оставлять на нем следов: его походка была грациозной и легкой, крадущейся, как у дикого хищника. Невесомым движением ладони эльф зажег факел, воткнутый металлическим основанием в снег, и их лица осветило магическое синее пламя. Оно согревало, но как-то иначе, не снаружи, а изнутри. Магия, недоступная Лавеллану даже в мыслях. Более того, он не знал никого из своих сородичей, кто владел бы таким мастерством. Магия Соласа была похожа на искусство, на мысль творца, забавляющегося с формой, материей и тактом.       Каждый раз, оставаясь с Соласом один на один, Лавеллан ощущал, что его охватывает трепет. И не тот, который он ощущал рядом со старейшинами племени или Хранительницей. Нет, Солас ощущался по-другому. Он был своим, но в то же время необъяснимо далеким, будто нить между ним и окружающим их миром истончилась и вот-вот рассыпется в прах.       Лавеллан наблюдал за тем, как сине-бирюзовые всполохи пляшут в глазах Соласа, делая его гладкое лицо, лишенное любых татуировок, подобием восковой демонической маски. Внутренней решимости не хватало на то, чтобы сорвать тишину неловкостью вопроса.       — Тебе стоит к ней прислушаться. Она мудрая женщина, с прекрасной интуицией. Поверь, она чувствует момент, когда люди могут сплотиться… Или же разобщиться. Лавеллан редко приходил к Соласу с советом. Почти всегда — с вопросами. Видимо, эльф уже привык к их наличию у Вестника, поэтому начинал разговор сам, не дожидаясь.       — Ты вряд ли этим интересовался, леталлин, но люди еще никогда так не славили ни одного из наших собратьев. Ни из ныне живущих, ни из давно почивших. — Тень пробежала по его лицу, и Солас обратился к Лавеллану, который стоял, не обронив ни слова. — Ты можешь собой гордиться. Все мы можем.       Алларос за этими словами услышал тихий хор голосов. Эхом, тихим переливом, торопливым шепотом. Все мы. Давно отжившее, древнее, неувядшее, что смотрит с изнанки веков.       Может быть, показалось. Может быть, целитель переборщил с эмбриумом в лечебном вареве. Лавеллан всегда на него реагировал плохо. Но обычно — просто болью дергало виски. Вряд ли стоило сейчас перебивать Соласа с расспросами, почему он слышит голоса предков в его словах.       — Но. Та сфера, в руках Корифея — он владеет ей и, к сожалению, она принадлежит ему. Вряд ли без неё он был бы так опасен, Алларос.       Голос эльфийского мага-отступника всегда звучал ровно, будто бы он читал по книге. Взгляд темных глаз блуждал по острию горных вершин, окруживших их со всех сторон и невольно ставших свидетелями тихого разговора. Лавеллан не удивился тому, что Солас знал имя того, кто пришел их уничтожить, как и знал то, что произошло в Убежище перед его падением. Еще одно его удивительное умение — не задавая вопросов, знать все ответы.       — Когда я увидел её… Когда почувствовал… Я понял, как он смог проделать Брешь. Именно этой силой был уничтожен Конклав. И если уничтожение всех предводителей Церкви, магов и храмовников, которые уже были готовы заключить мирное соглашение, было в его планах, то свою роль сыграла одна деталь, которую он не учел. - Тонкие губы Соласа тронула невесомая улыбка. - Он не учел тебя, леталлин.       Это была первая улыбка, которую позволил себе Солас в присутствии своего собрата. Обычно эльф оставался нейтральным ко всему: к шуткам Варрика, ворчанию Кассандры, шумным пьяным песням со стороны таверны. Окруживший их мир — людской, безумный, лишенный всякого покоя — был ему близок, хоть и не устраивал. Поэтому Солас словно бы томился в ожидании, ведомый незримым предчувствием, накапливая знания и собирая ниточки в своих руках.       — Итак, ты сломал его планы и забрал Якорь. - Он коротко кивнул на метку, неторопливо продолжая монолог. - Хотя это довольно грубое название, но шемлены никогда не были близки к легкости языка...       — Солас. Откуда ты вообще про это знаешь? Я видел эту сферу своими глазами. Но ты… - Лавеллан не договорил, потому что слов уже не хватало. По взгляду Соласа Вестник прочел, что тот остался доволен пытливостью и тем впечатлением, что его уверенное знание произвело на собеседника. Он мог бы не ответить, оставив вопрос в воздухе. Лавеллан бы понял. Как понимает ребенок, что до корзинки с римдальскими ягодами на верхней полке не дотянуться, и, вместо того, чтобы капризничать, смиряется с данностью своего роста. Но Солас умел поощрять здравое любопытство и внимание к деталям.       — Я много читал, леталлин. То, что написано на забытых языках забытыми предками. Были упоминания неких средоточий силы, через которые Боги общались с нашим народом. Это были их окна в мир. В наш мир, понимаешь? Только представь, что произойдет, когда люди узнают, чей артефакт в руках Корифея. Присвоив себе осколок истории нашего народа, он может стать угрозой для людской веры. Чувствуешь иронию?       Теперь очередь Лавеллана искать правильные слова на заданный вопрос. Он нахмурился, мысленно обращаясь к будущим событиям и приоткрывая сумрачную завесу. Грядущее раскручивалось неровной нитью, обретая очертания: косые взгляды, шепот за спиной; «Это эльфское. Эльфское. Говорили нам — до добра эти длинноухие не доведут»; разочарование в глазах последователей; взгляд веры сменяется взглядом презрения и ярости; занесенный нож вот вот вонзится в податливое, открытое, беззащитное. Нет.       — В конце концов, виноватыми окажемся мы, - просто ответил Лавеллан, мыслями возвращаясь в настоящее. Солас, всё это время ожидавший его ответа с привычным спокойствием, согласно кивнул. Возможно, он заглянул туда же, куда смотрел Алларос мгновение назад, ведь вряд ли что-то может укрыться от его цепких глубоких зрачков.       — Именно. Поэтому мы должны быть готовы. Будь внимателен, леталлин, подпитывай их веру словом и действием. Надеюсь, мы сможем нанести свой удар по врагу до того, как Корифей даст людям новые семена, чтобы взращивать ненависть. А пока… Послушай меня, Алларос, здесь и сейчас. Слушай внимательно, — приблизившись, Солас заговорил твердо и четко, от былой невозмутимости не осталось и следа. — Вера не может крепнуть среди снегов в палаточном лагере. Людям нужен кров, ресурсы и уверенность, что ты способен отвести от них все беды. Слушай меня! У Инквизиции появилась цель. В тебе — смысл. И не смотри так. Я знаю, что ты еще не понял. Завтра же отправляйся на север с разведкой. Веди людей туда. Они последуют не за мной, не за Искательницей или церковницей — они пойдут за тобой. Путь будет долгим и сложным, но я знаю место, где мы сможем укрыться и нарастить силы, пустить корни и окрепнуть. Ты найдешь его, Алларос.       Из всех, кто был в Инквизиции, только Солас называл его по имени, данному в клане; титул Вестника Андрасте имел для него лишь практическое значение. Признание эльфов в глазах людей, позволившее им, наконец, выйти из тени. К тому же, Алларосу нравилось, как звучит его имя голосом Соласа — мягко, шепчуще и на выдохе, словно бы он снова возвращался в клан, где имена созвучны запаху цветов, крику птиц, танцу бабочек в сумерках.       Да, Солас не был долийцем. Честно сказать, Лавеллан трудно представлял себе его жизнь до встречи у Бреши. Он знал лишь то, что маг-отступник предпочитал одиночество. Одиночество немыслимо для эльфов, они всегда — будь то город, или кочевая жизнь среди лесов — селились ближе друг к другу, собирались в кланы и общины. Но Соласу был нужен только Солас. И тем удивительнее был тот факт, что он добровольно присоединился к Инквизиции, поддержав Лавеллана на этом пути.       — Ты найдешь Tarasyl'an Te'las.       Он уже слышал эти слова. Когда-то давно, от Хранительницы, когда еще был нескладным и озорным учеником, которого интересует не история эванурис, а возможность лишний раз пробраться со старшими на охоту. Но Хранительница была терпелива. Она рассказывала про это место. “Крепость, что сдерживает небо — Скайхолд”.       Переход в горы действительно оказался сложным. Они шли днем, в сумерках ставили лагерь, а наутро шли дальше. Алларос, вместе с Соласом и Кассандрой, гнал лошадей вперед, чтобы разведать местность. Кони смиренно сносили холод, снег и ветер, что нельзя сказать о Лавеллане. Он ненавидел снег, утром настроение падало, стоило только увидеть, как грубая ткань палатки покрылась ледяной коркой, холодный ветер растрескал кожу на пальцах, несмотря на перчатки из волчьего меха, щеки чесались от холода и окрашивались красным. Холод сковал не только их тела, но и то, что теплилось внутри, под кожей. Разговоры были редкими и короткими, неохотными. Сводка, отчеты по оставшейся провизии, пересмотр нормы пайков на одного человека. И самое тяжелое — подсчет тех, кто не смог осилить переход.       Люди гибли, особенно те, кто был ранен и ослаб после нападения Корифея. У них не было сил, у Инквизиции — достаточных снадобий и отваров. Солас почти не спал. Днем он был на разведке в отряде Лавеллана, а с вечера до рассвета дежурил в лекарских шатрах. Глядя на залегшие темные круги под глазами эльфа, Алларос с ироничной грустью думал о том, что сам сейчас выглядит не лучше. Их дорога была выстлана скорбью и мертвыми телами, которых хоронили прямо в снегу, чуть дальше от вытоптанной ими же дороги. Погребальные песни пели уже в пути, не останавливаясь. Потому что знали, что если остановиться, если позволить отчаянию захватить разум, то тогда не выживет никто.       Черный ворон зашелся хриплым пронзительным криком над головами и скрылся за холмом. Рассвет пятого дня пути был ясным и морозным, утренние звезды еще не успели погаснуть, а солнце — выкатиться из-за цепочки темной гряды. Лавеллан, держа в руках поводья, проводил птицу взглядом и улыбнулся краем губ. Он не знал наверняка но чувствовал, что они уже близко.       Лагерь неспешно собирался в путь, Кассандра осталась, чтобы помочь сложить провизию, поэтому в этот раз они с Соласом искали дорогу для каравана вдвоем. К тому моменту, как солнце показалось на небосводе весь свой сияющий лик, они вышли на старый тракт, которым пользовались отчаянные путники, чтобы пройти из Ферелдена в Орлейские земли. То тут то там по обеим сторонам тракта виднелись обглоданные ветром сигнальные статуи и жертвенники, символы и принадлежность которых невозможно было угадать. Лавеллан предположил, что Солас знает, но не стал задавать вопросов. По тракту идти было легче, но усталость вгрызлась в затылок, отчего разговоры казались неподъемными.       — Алларос. - Окликнул его откуда-то со стороны Солас. Вестник не заметил, как он погнал коня в сторону от тракта, где каменные глыбы выступали неприветливыми зубьями, торчащими из самого чрева земли, отчего преграда казалась непроходимой. Они спешились, чтобы протиснуться глубже, в каменный неровный лес, и забраться выше по острым камням. Тракт остался далеко внизу, а непослушные спутанные волосы Лавеллана подхватил свободный ветер, который носился под небом без всяких преград, изредка задевая ледяным животом вершины гор. Алларос забыл о холоде и ноющих мышцах, об усталости и заботах о провизии. Подставив обветренное лицо горному воздуху, он вдохнул полной грудью, чувствуя, детский и живой восторг, плещущийся где-то под ключицами. Солас улыбался уголком губ, искоса глядя на Лавеллана, и не произносил ни слова. Он ждал, когда тот увидит.       И Лавеллан увидел, отчего глаза его распахнулись и заслезились от холодного порыва ветра. Он увидел Скайхолд.       Древняя крепость безмолвным каменным исполином замерла на склоне горы, заменяя собой острый каменный пик. Несмотря на то, что она поражала своим размахом, её было не увидеть с тракта — скалы надежно скрыли древнюю постройку от людских глаз. Давно оставленный эльфами и людьми, Скайхолд не потерял в своей мощи. Высокие стены вырастали прямо из горного камня, дозорные башни стояли, не обрушившись, а главный замок, даже спустя многие годы, гордо стоял целым, без единой трещины. Мост над пропастью, ведущий к массивным воротам, соединял крепость с дорогой, которая серпантином пролегала вдоль гор. К вечеру они уже будут на месте. Они вернутся домой.       Скайхолд ожил. Люди кипучей толпой вдохнули в него жизнь: ставили палатки, лечили раненых, готовили пахучие похлебки и пели песни по вечерам. Здесь были не только те, кто пришел с Лавелланом из Убежища. Подхватив весть, что посланник Андрасте прибыл в старую эльфскую крепость и обосновался там с Инквизицией, люди из близлежащих земель потянулись в самое сердце Морозных гор, чтобы увидеть его своими глазами. И днем и ночью к воротам крепости стягивались путники; они шли с повозками, на мохнатых тяжеловозах, устало прядающих ушами, приходили поодиночке и семьями, со своим скарбом и котомками. Tarasyl'an Te'las пускал всех в свои двери.       В общем-то, Скайхолд внутри не выглядел руинами, пусть и обветшал после стольких лет запустения. Лавеллан заметил, что над ним не бывает туч, несущих холодный дождь и снег, никогда не бывает холодно, а сад, пусть и потрепанный, не увядал и блистал всеми оттенками: от пышно-зеленого, до медно-золотого. Алларос знал причину, он чувствовал её всем своим существом. Воздух этого места был пропитан древней магией, над которой время оказалось бессильно. Её было не вытравить, не стереть; она оставалась дышать и питать жизнью всё, что касалось этих стен. Эльфийские боги не покинули это место, оно осталось под их крылом и теплым принимающим взглядом. Может быть, хотя бы здесь они заметят Лавеллана?       — Это похоже на настоящее паломничество, — усмехнулась Кассандра, глядя на палаточный лагерь, раскинувшийся на внутреннем дворе. Несколько минут назад она встретила Лавеллана, и теперь вела его за собой, к высокой лестнице, которая упиралась в главную дверь крепости Скайхолда. Её пока не смогли вскрыть, но над этим уже трудились гномьи реставраторы, прибывшие с близлежащего тейга.       — Разве не этого мы хотели? Чтобы люди узнали?       — Да, но если знают люди, то новости дойдут и до Старшего. — Кассандре не удалось скрыть беспокойство в голосе. И Лавеллан понимал, почему. — Но мы защищены здесь: крепкие стены, есть, где разместиться армии. Но я не знаю, хватит ли наших воинов, чтобы совладать с этой угрозой, Вестник. Зато мы теперь знаем, зачем он пришел за тобой.       — Но Якорь ему больше не нужен. Он сказал, что своими действиями я испортил его. И он бесполезен.       — Возможно. Для него. Но теперь мы можем бороться, Лавеллан. И ты здесь не из-за… Якоря. — Бросив на Вестника быстрый колкий взгляд, Кассандра все же улыбнулась. Иногда Искательница словно знала ход его мыслей, запутанный и острый, будто сердцебиение загнанного зверя. — Мы со многим справились, и всё благодаря твоей храбрости и самоотверженности. Ты решил пойти к требушетам, чтобы обернуть их в горы и обрушить лавину. Ты дал нам шанс уйти, принял бой, и спасся сам. И не закатывай глаза, я знаю, что ты до сих пор думаешь, будто все вокруг тебя — случайность.       Её лицо в мгновение изменилось, стало резким и жестким, будто она поняла, что Лавеллан так до конца ей не верит. Упрямый вздорный эльф!       — То, что он выбрал тебя, то, что всё его существо теперь желает только одного — найти и уничтожить Вестника Андрасте — это результат твоих заслуг. Мы все перед тобой в долгу, Лавеллан.       Она повела его дальше, к пролету лестницы, на котором стояла хрупкой статуэткой Лелиана, явно ожидая их появления. В её протянутых руках лежал меч с массивным клинком, покрытым тонкой сеткой сколов-шрамов от старых битв. Гарду меча оплетал дракон, тускло светящийся на солнце серебряными бликами, он внимательно косил на Лавеллана кроваво-рубиновым глазом и яростно скалил пасть.       — Нам нужен предводитель. И у Инквизиции уже есть тот, кто ведет её за собой. Алларос оглянулся назад, на площадь перед лестницей. Там уже собирались люди, глядя на Вестника и его Советников. Они щурились на солнце, прикладывали ладони козырьком к глазам, не сводили взглядов. В толпе Лавеллан рассмотрел усмехающегося Варрика, который отсалютовал ему невидимой кружкой, глаза Соласа — взгляд цепкий, преисполненный гордостью, улыбки Каллена и Жозефины. Они все были здесь. Они… знали?        — Кассандра, — прошептал он, не поворачиваясь к ней. — Ты уверена, что готова отдать эту власть эльфу?       На самом деле, должно было быть: “Ты в своём уме, чтобы позволить Инквизиции идти за остроухим?”. Но он не хотел портить момент. Искательница усмехнулась из-за его плеча.       — Я не уверена, что готова хоть кому-то отдавать такую… ответственность. Но это наш путь, Лавеллан. Я знаю это. Для этих людей то, что ты эльф — лишь знак того, как ты возвысился волею Андрасте. И только тебе решать, куда мы пойдем и какой на этот раз будет Инквизиция.       Тронув пальцами клинок, Лавеллан вдохнул полной грудью, ощущая пряный яблочный запах из сада Скайхолда. Теплый ветер лениво ворошил его волосы, подхватывая и бросая на лоб. Ему было… спокойно. Впервые за все время, с момента, как он вышел из разрыва в Храме Священного Праха. Кажется, Алларос Лавеллан, наконец, смог принять свою роль в этой истории.       Можно было долго спорить, пытаться скинуть с себя ответственность, как тяжелый потрепанный плащ, а можно было просто принять данность. Лавеллану никогда не приходилось принимать тяжелых решений, но его этому учили. Он никогда не вел за собой людей, но должен был повести клан. Да и смог бы он вернуться к своим собратьям с меткой на руке, которая этому миру не принадлежала? Вряд ли они обрадовались бы такому подарку. Если в нем видят лидера, значит, так тому и быть?       Легче перехватив в ладони клинок и чувствуя, как тот отозвался приятным теплом, он крепко сжал рукоять и обернулся к ожидающей его слов толпе.       — Я знаю, зачем вы здесь, - голос его прокатился по Скайхолду, эхом откликаясь от каменных стен. — Вы пришли за надеждой. За будущим. Я вижу, что вам страшно и больно. Мы пережили слишком… многое. А теперь тучи лишь сгущаются. Но только не здесь. Вы видите меня перед собой. Я — эльф, который выбрал сражаться за Тедас. И я буду сражаться до тех пор, пока мы не вытравим Корифея раз и навсегда. Инквизиция будет служить на ваше благо!       — Куда бы ты нас не повел… — Прошептала Кассандра за его спиной и поравнялась с Лавелланом. Найдя глазами Жозефину, Искательница весело окликнула её. — Наши люди знают?       — Да. А скоро узнает и весь мир! — Леди Посол улыбалась, а в её глазах веселыми искрами сияло солнце.       — Коммандор! Последуют ли воины за своим предводителем?       Каллен по-воински расправил плечи и на каблуках развернулся к солдатам.       — Инквизиция, вы готовы следовать за своим лидером?       Толпа откликнулась сразу: она загудела воинственно, единым звуком, забурлила, как штормовое море.       — За Инквизитором! — Десятки обнаженных мечей обратились к Лавеллану, приветствуя и признавая его. Эльф улыбнулся, поймал теплый взгляд Кассандры, и вскинул руку, в которой на солнце горел холодным пламенем меч Инквизитора.       Позже в песнях и сказаниях будет сказано, что пусть новая Инквизиция взяла свое начало в потерянном Убежище, по-настоящему зародилась она в стенах Скайхолда, среди Морозных гор, между Орлеем и Ферелденом. И был тот день ясным и теплым, и даже эванурисы обратили свой взор с небес, чтобы запечатлеть момент, когда во главе людей в битве за их земли встал долийский эльф.       — Милорд Инквизитер… — окликнул их грубый хриплый голос. На лестнице стоял гном из реставраторов, задумчиво поглаживая пышную бороду, доходящую ему до самых пластин нагрудника. Лавеллан опустил меч и вопросительно вскинул брови.             Новое прозвище пока звучало для него странно, тяжеловесно. Особенно голосом гнома.       — Мы там… Дверцу-то в замок открыли. Взглянете, аль потом подойдете?       Главная башня замка встретила их удручающим зрелищем. На полу грудой дряхлого мусора валялись деревянные балки, пустые ящики и то, что осталось от искореженных металических всесвечников. Некогда ярко-красный ковер покрылся пылью и залысинами, а трон, что стоял в конце длинной залы, треснул, покосился, и одной своей частью завалился набок. От пыли было сложно дышать — она едко душила, забиваясь в ноздри и заставляя морщиться. Кажется, именно в этом месте время предпочло спрятаться и править свой бал, пока Скайхолд стоял, в ожидании нового хозяина.       — Видимо… — задумчиво протянул Каллен, вороша ногой сухое сено (лошадей здесь держали, что ли?). — Видимо, всё начинается здесь.       Можно ли было придумать лучшее место?