Грустные истории для уставших людей

      Пускай возвращалась покалеченной, израненной до самых костей и продрогшей до того, что не слышала ничего, кроме стука своих же зубов, Цзин Юань все равно терпеливо выхаживала ее, подобно матери-птице, суетящейся над выпавшим из гнезда птенцом.       Вот только тогда, когда на жизни всякой несчастной зверушки можно было уже ставить крест, Блейд просто лихорадило, так еще и натурально по-человечески: с жаром, истощенным бредом и выламыванием спины над сбившимися простынями. И генерал никак не могла перестать этому удивляться: охотница выла волком, пока срастались кости, и молча лила слезы от того, как стягивалась кожа на месте свежих ран. Она жмурилась, а каменную стену колотила прямо кулаком, и единственным свидетельством истязания той самой стены, совершенно ни в чем не повинной, были смазанные кровавые пятна на паутине трещин.       Костяшки же ее заживали за несколько секунд.       После каждого такого раза Блейд полагалось крепко заснуть ровно до того момента, пока она не наберется сил и не начнет исцеляться снова, пока не превратится в штормовую гарпию, яростно и без сожаления рвущую на себе одежду и бинты от отчаяния. Вот и сейчас, вдоволь набуйствовавшись и не попытавшись даже избавиться от улик, она наконец затихла, устроившись на ворохе из тряпок, и, что самое главное, в своем сне стала напоминать ребенка.       Такого ребенка, о котором Цзин Юань и не могла помнить из-за их разницы в возрасте, но все равно продолжала вспоминать вновь и вновь.       А когда сопение вдруг сорвалось на подозрительный хрип, Цзин Юань тут же склонилась над тазом с холодной водой.       — Первая тысяча кошмаров позади, — она лениво повела плечом, но затем сразу поспешила приложить выжатое полотенце к чужому лбу. — Полежишь смирно еще немного и, может быть, минует и вторая.       Словесного ответа не последовало — Блейд все по-прежнему была в агонии, судя по тому, как неровно она дышала. Цзин Юань не могла ничего поделать и только смахнула прилипшую к чужому виску черную прядь волос, а потом задумчиво накрутила ее на палец, пока тело под ней не перестало заходиться в судорогах, а морщины на бледном лице, искаженном болью, не разгладились.       Генералу всегда было интересно, как охотница возвращалась назад, если с каждым свежим ранением она впадала в полное беспамятство, как будто время откатывалось назад, и ее исписанный воспоминаниями лист рассудка снова становился чистым. Выходит, дорогу обратно она вынюхивала не иначе как по собственному же кровавому следу — от покоев генерала этим острым запахом и впрямь иногда разило на огромном расстоянии, но Цзин Юань уже давно перестала обращать на него внимание.       Как глаза игнорировали существование носа, так и ее от него более не мутило.       Вот так, погрузившись глубоко в свои мысли, пока наблюдала за тем, как вздымалась грудь уже давно бы должного быть бездыханным тела, Цзин Юань почти упустила из виду то, как через силу начали приподниматься чужие веки. Но едва ли уловив на себе помутневший взгляд, она в тот же момент обернулась и покачала головой. Невозмутимая улыбка сразу же появилась на ее губах, но для Блейд она как будто и не пропадала вовсе, а навечно застыла на лице генерала, пресекая своей гармоничностью на нем любое желание ее стереть.       Так они и зависли на долгих несколько секунд в убаюкивающей тишине — Блейд сонно смыкала и размыкала глаза, а Цзин Юань только и делала, что ей улыбалась.       — Ну?       Генерал прищурилась, словно рассчитывала обманом вытащить из охотницы хоть слово. И она, конечно, захотела открыть рот и сейчас же ей ответить, но не смогла — лишь недовольно проскрипела расшатанными деревяшками каркаса кровати, пока пыталась приподняться. Вот только у Блейд не вышло и это — Цзин Юань в плавном жесте выставила ладонь вперед, заранее предупреждая о том, что толкнет ее обратно на подушки, как только она отнимет свою голову от них. Нечего было подрываться при малейшем приливе сил, тем более, что он был ничем иным, как иллюзией, всего лишь обманкой для уязвимого тела. В реальности же их не хватало даже на то, чтобы справиться с температурой.       — Не торопись. Лучше начни с малого — скажи хоть слово.       Но Блейд молчала или, правильнее будет сказать, не издавала ни звука. Казалось, что охотница просто заледенела в остановившемся течении времени и даже начала напоминать бездушную статую — каменное изваяние без сердцебиения, в котором не происходит ни одного процесса, кроме тяжкого мыслительного.       — Не выходит? — даже не скрывая доли издевки в голосе, Цзин Юань вскинула брови для пущей наигранности. — Так я и знала. Ничего не поделаешь, придется непросто.       У Блейд была настоящая дыра в груди — такая длинная щелка прямо посередине, выглядывающая из-под окровавленных бинтов. Эоны знают, сколько времени прошло с того момента, как охотница ее получила, но было похоже, что она уже начала заживать изнутри. Наконец остался только этот разрез на коже, стремительно теряющий в своей глубине, и генерал даже не стала спрашивать, откуда он взялся. Ей было не так интересно или, может быть, она не желала знать, и все ради того, чтобы спалось ей еще слаще и еще крепче в блаженном неведении под боком у раненной воительницы.       Блейд этот комментарий не оценила, даже лицо у нее пошло пятнами от негодования. Цзин Юань, как будто бы огорошенная такой реакцией, сразу спросила:       — Да разве же я ошибаюсь?       Она стала дальше что-то щебетать, и не надеясь на то, что ее услышат: успела сказать что-то про скорейшее выздоровление, бросила невзначай укоризненное «уж очень сильно тебе, как воину, нравится боль» и наконец замолчала, но не прекратила гладить чужие плечи, как будто ей просто некуда было деть беспокойные руки, которые каждым изгибом запястья зеркально отражали изломы на ее сердце.       А потом генерал, слишком сильно увлекшись, провела пальцем по стыку шеи и плеча и провалилась им во впадину между ключицами.       Блейд тут же прокашлялась. Громко, сухо и скрипуче:       — Убери руки!       — Не стану.       Она видела, что охотнице от этих невесомых прикосновений ни капельки не больно так же ясно, как видела чужое будущее сама Госпожа провидица — так как можно было тогда поддаваться столь беспочвенному капризу?       К тому же, память к Блейд уже наверняка начала возвращаться: это было заметно по влажному блеску в ее налитых кровью глазах, по ее смиренно разжатым кулакам. Даже если охотница пыталась это скрыть, то получалось у нее всегда не очень хорошо — присутствие Цзин Юань избавляло ее от тревог быстрее любого успокоительного. Так что генерал, заблаговременно рассудив, что сил спорить дальше Блейд не найдет (или, скорее, даже не будет пытаться искать), руки, конечно же, не убрала, а только наоборот: одной ладонью уперлась в кровать, а вторую положила на чужую грудь и уверенно повела вниз, пока не добралась до края повязки.       От того, как жаром из-под бинтов ей обдало руку, сердце волнительно сжалось. Она без промедления вздохнула:       — Позволь тебе помочь.       И хотя знала, что ей ни за что и ни при каких обстоятельствах не откажут, Цзин Юань все равно продолжила уговаривать, будто пытаясь очистить свою совесть:       — Только в этот раз.       В ответ Блейд заскрежетала зубами и обессиленно простонала, но генерал никак не унималась:       — Станет лучше. Вот увидишь — тут же полегчает.       И стоило охотнице лишь слегка вскинуть руки, без слов говоря «сдаюсь», как глаза Цзин Юань хищно сверкнули, и одной рукой она потянула за бинты, обнажая перечерченную старыми шрамами грудную клетку, посередине которой была новая и уже — хвала Эонам — все-таки совсем не сквозная дыра, как прежде.       В такие моменты Цзин Юань подчистую забывала о том, что она — глубокоуважаемая глава Облачных Рыцарей на Лофу, носящая на себе одну шестую власти всего альянса, а Блейд — межгалактическая преступница и последний отброс общества. Язва на белоснежном лике корабля и миазмическая опухоль в его недрах. Ровным счетом, в своих объятиях она никогда не держала охотницу за стеллароном, ни секунды не смотрела в глаза безжалостной убийце и ни разу не прикасалась к нарушительнице порядка.       Всегда Цзин Юань любовалась только искусной мастерицей в венце из искр, которые она когда-то высекала своим же тяжелым молотом, каждую секунду смотрела снизу вверх только на героиню, самоотверженную и сильную, когда-то крепко державшую перед собой меч.       И все это время она видела только маленькую звездочку, которая когда-то так долго кружилась на небосводе в танце, что однажды просто сбилась со своего пути и затерялась в оборках космического полотнища.       Так что генерал, однажды убитая этой трагичной потерей, теперь собиралась сделать все, чтобы никогда не позволить этому случиться вновь.       Избавившись от бинтов, стягивавших грудь, Блейд резко втянула ртом воздух. Чудом не подавилась она от того, как одним движением ей раздвинули ноги, хотя и совсем не грубо, после чего Цзин Юань уселась ровно между них, согнула их в коленях, а потом склонилась так, что одно лицо оказалось прямо напротив второго.       — Могу поспорить, до сих пор очень болит, — она свела брови вместе в каком-то излишне напускном сочувствии. Но никогда ни лицо генерала, ни ее слова не отражали сути того, что происходит там, глубоко в душе, поэтому Блейд и не бралась судить о том, что именно она хотела ей показать и сказать. Гораздо более честно говорили действия: одна рука Цзин Юань невесомо коснулась саднящих краев раны, а вторая осталась удерживать ее вот так, наверное, чтобы не навалиться на охотницу всем весом и дать ей свободно подышать хотя бы еще немного.       Хотя бы самую малость перед тем, как Цзин Юань снова украдет у нее весь воздух прямо из легких.       И вот, кажется, намереваясь сделать это прямо сейчас, она подтянулась еще ближе, почти сталкиваясь с Блейд губами, и прошептала:       — Соберись наконец, цзецзе, а то мы и не управимся до рассвета.       И Цзин Юань не стала медлить более — приподнялась, уселась поудобнее и скользнула рукой охотнице между ног, а потом слегка раздвинула мягкие складки пальцами и, не церемонясь, потерла у входа, чтобы собрать выделения. Блейд, до этого как будто лишенная всякой способности двигаться, вдруг заерзала и даже попыталась свести бедра вместе, но этого сделать ей не позволили — Цзин Юань, предугадывая реакцию, уже крепко обняла одно из них, не дав пошевелиться.       Когда генерал была сосредоточена, в силе ей можно было только позавидовать — если одной рукой она, как поговаривают, могла перебить целую армию, то удержать на месте хаотично дергающуюся от перевозбуждения женщину совсем никакого труда ей не составляло.       Во всяком случае, продлилась эта их борьба совсем недолго: когда генерал надавила уже заранее влажным пальцем на ее клитор, охотница вздрогнула так сильно, что едва не скинула женщину с себя. Цзин Юань не удержалась и даже выпустила смешок, но сама Блейд ничуть не смутилась. Немое и самоуверенное «пусть потешается, сколько влезет» явно читалось в ее взгляде, потому-то генерал и не решилась себе отказывать — уже приготовилась повеселиться от души, когда начала с усилием массировать точку круговыми движениями, и охотница забилась под ней с той же неудержимостью, что и дикое животное, угодившее в капкан.       Было ясно, что там, в голове, у нее уже не осталось никаких мыслей.       — Уймись, глупая, — Цзин Юань вздохнула. Голос у нее то ли дрожал, то ли рассудок Блейд стала терять с такой силой и скоростью, что ей причудилось. — И сосредоточься на исцелении раны.       Но охотница все никак не могла сделать того, что было ей велено. В сущности, угомонить воительницу с такой разрушительной запертой в теле мощью, было крайне сложно, но все-таки возможно и, более того, обычно она и вовсе успокаивалась сама в послеоргазменной неге! Вот только сейчас, видимо, что тяжесть ранения, что помутившееся сознание, что теплые, умелые руки Цзин Юань... все вместе это как будто не давало ей расслабиться ни на миг, а только наоборот — раскаляло каждый сантиметр тела. Поджаривало, как на электрическом стуле и грозило не оставить от нее ничего, кроме пепла. И Блейд вертелась в разные стороны, не зная, куда бы спрятаться и уйти от ласк, но отвернуться полностью все равно не могла — все смотрела и смотрела в медовые глаза генерала, пока вдруг не поняла, что Цзин Юань тихо и сладко ей напевает:       — Скажи мне вот что, Инсин-цзе: а сколько еще ты будешь убегать?       Генерал, бормоча глупости, смысл которых был для охотницы, кажется, совершенно неуловим, не прекращала ее ублажать. Она все по-прежнему давила пальцем на набухший клитор, а второй рукой сжимала судорожно трясущуюся ногу. Охотница в ответ только исступленно скулила и извивалась, пока наконец не кончила так сильно, что по прошествии времени обнаружила: не осталось даже щемящей пустоты на месте дыры в груди.       — Ну вот и все, — Цзин Юань опустила голову, оттенив лицо фантомной тоской, и набросила на Блейд простыню, о которую небрежно вытерла свои же руки.       Пускай возвращалась покалеченной, израненной до самых костей и продрогшей до того, что не слышала ничего, кроме стука своих же зубов; впадала в полное беспамятство, как будто время откатывалось назад, и ее исписанный воспоминаниями лист рассудка снова становился чистым; леденела в остановившемся течении времени и даже начинала напоминать бездушную статую, Цзин Юань знала наверняка: эта маленькая звездочка, что однажды затерялась в оборках космического полотнища, несмотря ни на что все равно всегда тянулась обратно к солнцу.       И солнце неизменно протягивало свои руки к ней.