Первая и последняя весна моей юности

III Гитарные мелодии, сливаясь воедино с низким, но в то же время глубоким голосом Гето, разливались по просторному залу. Парень сидел на полу, облокотившись спиной о диван. Солнечный свет проникал сквозь полупрозрачные шторы, играя своими зайчиками на лице Сугуру, создавая приятное свечение кожи. Длинные пальцы, накрашенные черным лаком, плавно перебирали струны. Его глаза были прикрыты, а тело расслабленно. Он полностью отдавался своему самому любимому на свете делу – музыке. И что уж греха таить, в этом Гето был действительно хорош. Пожалуй, это занятие нравилось ему куда больше, чем поглощать и изгонять проклятия. Иногда он думал о том, как было бы здорово, родись он в обычном мире, обычным человеком. Тогда бы ему не пришлось нести столь тяжелое бремя ответственности на своих плечах. Он бы просто писал музыку, собрал бы свою рок-группу, иногда бы они выступали в каких-нибудь небольших пабах на берегу Окинавы, где он бы и жил, потому что это было его самым любимым местом на свете. Может быть, он научил бы Годжо играть на барабанах или еще чем-нибудь, и они жили бы спокойную, но интересную жизнь… Но не в этих реалиях. Сатору стоял в дверном проеме, склонив голову о косяк и скрестив руки на груди. Наблюдая за Сугуру, ему казалось, что он в этом мире самый счастливый на свете человек. Ему нравилось, когда Гето брался за гитару или пел. Он сразу был таким комфортным, домашним, расслабленным. А еще его потрясающий голос разливался по телу Годжо какой-то сладкой, приятной, тягучей негой, словно только свежесваренная соленая карамель. Солоноватая, но в то же время приторная, густая, вынуждающая рецепторы работать в несколько раз продуктивнее. Да, именно так он, большой любитель сладостей, сравнивал его голос с любимым из десертов. Сатору улыбался. «I'm not strong enough to stay away. Я не настолько силён, чтобы не приближаться к тебе. Can't run from you Не могу убежать от тебя, I just run back to you. Потому что просто прибегаю обратно. Like a moth I'm drawn into your flame, Как мотылёк я стремлюсь к твоему пламени. Say my name, but it's not the same. Произносишь моё имя, но это звучит иначе. You look in my eyes I'm stripped of my pride. Ты смотришь мне в глаза, и я лишаюсь гордости. And my soul surrenders and you bring my heart to its knees. Моя душа подчиняется, а моё сердце падает ниц перед тобой.» Годжо удивлённо посмотрел на друга, все еще не замечающего его, вскинув в непонимании бровь. Бросив летнюю ветровку на комод в прихожей, он незаметно, стараясь не привлекать внимания, обогнул все еще не открывающего глаза Сугуру и с осторожностью устроился на том самом диване позади него. «I'm not strong enough to stay away Я не настолько силён, чтобы не приближаться к тебе. What can I do Что мне делать? I would die without you Я бы умер без тебя... In your presence my heart knows no shame В твоём присутствии моё сердце не знает стыда. I'm not to blame Я не виноват, Cause you bring my heart to its knees Потому что ты ставишь мое сердце на колени.» Сатору широко распахнул глаза, уставившись в темноволосый затылок. С каких это пор Сугуру пишет такие глубоко проникновенные тексты о любви? За все время, сколько они знакомы, он не мог припомнить ни единого случая, чтобы у него была хотя бы слабая симпатия к кому-либо. Да и историй из прошлого как таковых не было. Пара отношений на пару-тройку месяцев, несколько девушек на одну ночь и одна, совершенно несерьезная, «первая любовь» в 12 лет с соседнего двора. – Прекращай, я видел, как ты зашел, – без злобы произнёс Гето, откладывая гитару по левую сторону от себя. – Сугуру, – промурчал,словно кот, давно не видевший своего хозяина, шестиглазый, – какая красивая песня. Мне кажется, она лучшая из всех, что ты когда-либо писал, – он обвил руками шею Гето, наклоняясь предельно близко к его лицу, соприкасаясь горячей кожей своей щеки к его холодной. Годжо был тактильным. Ему нравилось трогать Сугуру, обнимать его, гладить, расчесывать шелковистые волосы цвета вороного крыла, шептать что-то на ухо и будто невзначай касаться губами кожи. Годжо обожал это. Годжо обожал запах его тела, табака, смешанного с парфюмом, отдающим черной смородиной. Ему казалось, что именно так пахнет «дом». Место, куда хочется хочется возвращаться. Где всегда спокойно, тепло, где нет сражений, силы, проблем. Есть только абсолютная любовь. – Что, правда? – усмехнулся Гето, и, подняв руки, потянулся, а затем закинул их на Сатору, – я как-то и сам не ожидал. – В чем дело? Ты что, влюбился? – хмыкнул блондин. Обычно прохладные щеки Сугуру почему-то начали заливаться краской и гореть. – А? – Сатору сильнее прижался к его лицу, пытаясь оценить его состояние, – ты чего это зардел? – Ай, чёрт, – Гето вырвался из сложнопереплетенных объятий и сел чуть поодаль, достав из пачки «Мальборо» сигарету и прикурив ее, – ничего подобного. Просто я посмотрел фильм о любви и он вдохновил меня. И вообще, чего ты докопался? Сам же сказал, красивая песня. Вот слушай и наслаждайся, нечего задавать лишних вопросов. – Сугуру, – Годжо устроился вверх тормашками, вытянув длинные ноги вдоль стены, и свесив голову с края дивана, уставившись на реверсивного Гето, – что это за фильм такой? Я тоже хочу посмотреть. – Отстань от меня. Я не помню название. Годжо лишь театрально громко вздохнул, и, нащупав в кармане брюк чупа-чупс со вкусом колы, развернул фантик, швырнул его куда-то в сторону пепельницы Гето и засунул леденец себе в рот. – Скажи, Сугуру, что такое любовь? – словно маленький ребенок, желающий все знать, невнятно пробурчал он, перекатывая конфету из одной стороны рта в другую. Поразмыслив около трех минут, парень спокойно ответил: – Я точно не знаю, и не уверен, что вообще понимаю что-либо в этом, но мне кажется, что любовь, это когда человек тебе нравится абсолютно всем, каким бы он ни был, даже будь у него недостатки в характере или внешности, тебе словно кажется, что это его изюминка, делающая его более особенным. Ты не устаешь от него, даже если он немного громкий, ты чувствуешь себя на своем месте рядом с ним. – Гето пожал плечами, многозначительно рассматривая белые ворсинки ковра, – не знаю. Наверное, так. – Ха-ха-ха, – громко расхохотался Годжо, попутно поперхнувшись, – походу, я влюбился. – Псих ненормальный, – Сугуру вырвал из полуоткрытого рта Сатору чупа-чупс и засунул его себе в рот, – с конфетой во рту, ржать вверх ногами, ты вообще думал, что можешь подавиться и сдохнуть? – Ты же в курсе, что ты сейчас сделал? – словно хитрый лис, расплылся в гаденькой улыбочке блондин, наконец, сменив позу и сев на пол рядом с другом. – Что я сделал? – устало вздохнув, поинтересовался Гето, скрестив руки на груди. – Нельзя конфеты изо рта в рот передавать. Это считается непрямым поцелуем, – выдавил наглую лыбу Сатору, облокотив свое лицо на ладони и хлопая ресницами. – Тоже мне, страх, после настоящего, – хмыкнул Сугуру, в душе радуясь тому, что провокация Годжо на нем не сработала. – Кстати, Сугуру, ты готов к предстоящему балу лучших магов нынешнего времени? Мероприятие серьёзное. Директор оторвет нам башку, если мы облажаемся, – решив сменить тему, спросил Сатору. — Блять, – Гето недовольно закатил глаза, – кто в двадцать первом веке устраивает подобный идиотизм? И к чему все это? Нахуя? Нет, я не понимаю. – Ну-у, – протянул Шестиглазый, – хочешь не хочешь, нам придется. Особенно нам. Потому что мы, на данный момент, сильнейшие в техникуме. Я пытался отказаться, но на меня, помимо школы, давит еще и семейка, – с некой брезгливостью, словно выплюнув, процедил он. – Да знаю я, черт подери, что надо, – обреченно вздохнул брюнет, – только я вот даже танцевать не умею. – Серьезно? – вопросительно посмотрел на него Годжо. – Ага. Откуда мне уметь танцевать вальс, если я из семьи простолюдинов? Не сравнивай меня с собой, – чуть раздраженно ответил он. – Тогда, – Сатору, лучезарно улыбнувшись, поднялся с места и встав напротив него, протянул руку, – я научу тебя. Не хочу, чтобы ты облажался, дружище. Мы ведь лучшие. А значит, должны быть таковыми во всем. – Ха, – беззлобно усмехнулся Гето, кладя свою большую ладонь в его, – ладно. Так уж и быть, займёмся этим дерьмом. *** Вот уже полтора часа Сатору с большим энтузиазмом учил Сугуру вальсировать. Наконец, спустя несколько десятков проваленных попыток, у них начало получаться что-то действительно стоящее. – Ну что, последний кружок? – выдохнул Годжо, улыбнувшись, – не забывай считать в уме три счета. Тогда никому не отдавишь ноги. – Не вижу в этом ничего сложного, – хмыкнул Гето, и осторожно, словно Шестиглазый был сделан из фарфора, взял его мягкую ладонь в свою, а другую руку расположил на талии. Кружась в ритме отточенных движений по небольшому залу, Годжо не хотел, чтобы этот момент заканчивался. Крепкие, мужские руки так нежно и осторожно держали его, тёмные глаза улыбались, становясь немного янтарными в бликах солнечных лучей. Непослушная прядка вновь выбилась из пучка черных волос, обрамляя красивое, восточное лицо. Да, Годжо не хотел, чтобы это заканчивалось. Он вообще не хотел, чтобы эти руки, пальцы, тело, голубые вены, родинки на шее и груди, широкая спина, нестандартные, но милые уши, видел кто-нибудь еще так же запредельно близко, как видит сейчас он, рассматривая каждую деталь и находя каждую мелочь в Сугуру божественно привлекательной. Неужели какая-нибудь дамочка будет точно так же разглядывать ее на балу, пока он будет вести танец? – Будь я девчонкой, уже бы с ума сошел от твоего очарования, – улыбнулся Сатору, глядя другу прямо в глаза. – Да что ты? А если я на самом деле плохой парень? – поддержал игру Гето. – Хах, так ведь даже интереснее, девчонки такое любят… Сатору хотел было сказать что-то еще, но в тот момент, когда закончился круг, Сугуру сделал выпад так, что Годжо оказался под наклоном, удерживаемый одной рукой брюнета, которая ранее покоилась на его спине. – Думаешь? – Гето улыбнулся, но эта улыбка была больше похоже на оскал хищника, готового напасть на свою жертву. Он корпусом наклонился к нему, так, что длинная прядь выбившихся волос защекотала щеку блондина. – И даже если я сделаю так? – низким голосом произнёс Гето, а затем, свободной рукой медленно провел по внешней стороне бедра Годжо, создавая рой внезапных мурашек по чувствительной коже, поднимаясь выше, а после, резко и немного похабно схватив его за ягодицу. На старом магнитофоне играла какая-то музыка из восьмидесятых. Из кухни раздавалось назойливое тиканье часов. Пылинки в воздухе танцевали свой танец, словно посмеиваясь. «We'll meet again Мы встретимся снова. Don't know where Не знаю где, Don't know when Не знаю когда, But I know we'll meet again Но я снова встречу тебя Some sunny day... Одним светлым днем…» Уши Сатору раскраснелись, словно свежесваренные раки, а глаза, и без того большие, стали еще шире, ошарашено смотря на довольное лицо друга, которое находилось в совершенно непозволительной для обычных приятелей близости. – Боже, Сатору, ты что? – Сугуру приблизился еще больше, так, что его нижняя губа едва касалась его влажных губ, намазанных ранее вишневым бальзамом, – не знал, что ты умеешь смущаться, – он еще раз сжал упругую ягодицу, и шлепнув его напоследок, вернул Годжо в прямое положение, – я в душ пошел, спасибо за урок. Как только Гето скрылся за соседней дверью, Годжо рухнул на пол. – О Господи, – пытаясь отдышаться, пробубнил себе под нос он, стало невыносимо душно, уши и лицо горели так, словно их натерли красным перцем, а сердце предательски быстро выдавало удары. Сатору знал, что с ним лучше не играть в такие опасные игры. Сатору знал, что он уже влюблен в Сугуру. И очень давно. IV – Черт, кажись, припозднился, – чуть пошатнувшись, Годжо притормозил рядом со своей подругой, одетой в элегантное красное коктейльное платье. – Ты чего, бухнул уже где-то? – хмыкнула Сёко, осматривая друга с ног до головы. Сатору бы все с такими же привычно растрепанными волосами, круглыми солнцезащитными очками, обрамлявшими васильковые глаза, шелковой рубашке такого же цвета, с расстегнутыми верхними пуговицами и белых брюках. – Дай-ка это сюда, – он бесцеремонно забрал бокал шампанского у Иейри, осушая ее залпом. – Только ты мой прийти на бал таким бухущим, – хмыкнула в ответ она, забирая со стола новый алкогольный напиток. – С кем это там Сугуру? – чуть приспустив очки и прищурившись, он разглядывал друга в толпе вальсирующих. Ухмылки Сёко были ему совершенно до фонаря. Гето, одетый в черную рубашку и такого же цвета брюки, с распущенными волосами, танцевал, лучезарно улыбаясь своей миниатюрной спутнице в белоснежном коротеньком платье. Он, словно большое темное пятно, контрастировал с ней. С ее белоснежной кожей, волосами и изумрудными глазами. Он слегка наклонялся к ее уху, время от времени что-то нашептывая, от чего девушка краснела и хихикала. – А, это. Я не знаю ее. Но они уже третий раз танцуют и очень мило общаются, – равнодушно пожала плечами Сёко. – Чё? – издав какой-то нервный смешок, спросил Годжо. – Ну, – усмехнулась девушка, – может, они обсуждают, чем закончится этот чудесный вечер. Думаю Гето был бы не против ее… Не успев договорить язвительную шутку, которая всколыхнула пожар в сердце Годжо, словно спичка, упавшая в лужу бензина, как он уже тащил ее, схватив за запястье в сторону танцующей пары. – Эй, придурок чертов, ты че творишь? – злобно шикнула Иери, со всей силой сдавливая ладонь Годжо, когда те оказались в центре танцевального зала, прямо по левую сторону от Сугуру и незнакомки, вынудив ее вальсировать вместе с ним, – совсем башку потерял, ебучий пьяница? – Тц, тихо, – шепнул он, косясь на соседнюю парочку, – лучше постарайся разобрать, о чем они говорят. – Господи, тебя так волнует, с кем может трахаться твой лучший друг? – делая шаг вперед, Секо яростно блестнула глазами, нарочно наступая на ногу Годжо, которому было абсолютно плевать на это, – я вообще-то, тоже выпила и не собираюсь позориться при учителях и важных шишках из-за вас двоих! – Помолчи, блять, – Сатору нахмурил брови, косясь в сторону друга и всеми силами напрягая слух, но все попытки были абсолютно тщетны, громкая музыка и шум голос вокруг не давали расслышать абсолютно ничего. Не удержавшись и полностью развернув голову в его сторону, Годжо столкнулся с Гето взглядом, в котором, казалось, читались вопросы и непонимание от всего происходящего. Сугуру перевел взгляд на Сёко, шепча ей одними губами немой вопрос: «он бухой?», на что та обреченно покачала головой, выражая глазами мольбу о том, чтобы от него избавились. Гето понимающе моргнул, и когда музыка, наконец, затихла, он отстранился от своей партнерши и не делая пауз и остановок, схватил Годжо за запястье, направляясь к выходу. – Пошли. – Жаркая ночка намечается? – заплетаясь в ногах, с издевкой расхохотался Годжо. Гето по-тихоньку начинал закипать, чуть ли не волоча неуклюжего блондина. Наконец, они вышли в огромный сад, больше похожий на лабиринт из лоз, благоухающий ароматом множества цветущих роз, сквозь листья которых пробивались лунные блики, отражаясь бледными пятнами на лицах обоих. Притормозив, Гето небрежно бросил запястье Сатору, и, скрестив руки на груди, уставился, метая молнии еще более черными от злости, глаз, в ожидании объяснений. – Чего это ты такое серьезное ебало скорчил? – Годжо сделал шаг вперед, засунув руки в карманы и чуть сгорбившись, чтобы поравняться с ним ростом. Его небесные глаза были окутаны дымкой алкоголя, в них плясали черти. Сугуру прекрасно знал этот взгляд. Так он пьяным смотрел на вечеринках на девчонок, с которыми желал переспать. Только вот они не на вечеринке. И он не девчонка. – В чем твоя проблема, Сатору? Что это было? На нас пялилось дохрена людей и все видели, что ты в хламину, – бессознательно он сделал шаг назад, отстраняясь. Но Годжо даже не думал отступать. Плавно, словно дикий кот, он сокращал расстояние между ними, до тех пор, пока спина Сугуру не уперлась прямо в кустарники, вынуждая его отпрянуть, когда острые шипы коснулись чувствительной кожи. – Я повторяю вопрос. Хочешь ночку с ней провести, да? Такие тебе нравятся? – он прикусил нижнюю губу, ухмыляясь, – а она даже чем-то на меня похожа. – Эй, во-первых, почему тебя ебет то, с кем я буду или не буду спать, – шикнул брюнет, тыкая пальцем ему в грудь, от чего тот, едва удержав равновесие, оступился, – во-вторых, она нихуя на тебя не похожа. Она милая, маленькая, женственная и от нее не разит алкоголем за километр. – Вот, значит, какие тебе нравятся, да? Черт, ха-ха, – смех Сатору был больше похож на истерику, а улыбка напоминала оскал, – уже опробовал на ней свою технику? – Какую, нахуй, технику? – Гето схватил его за ворот рубашки, и остановился в нескольких миллиметрах от его лица, пытаясь найти объяснение его поведению в затуманенных, полуприкрытых пушистыми белыми ресницами, васильковых глаз. – Уже забыл, да? – Годжо перехватил его руку, рывком отрывая от ворота, и, переправив ее на собственную ягодицу, грубо сжал ее своей ладонью поверх его. Сугуру был настолько ошарашен, что лишь громко глотнул слюну, от ощущения вмиг пересушенной глотки. – Что? – приглушенно издевательски смеялся ему прямо в губы блондин, обдавая их горячим дыханием с запахом алкоголя вперемешку с любимой детской жвачкой, сильнее сдавливая собственными пальцами, побелевшими до костяшек, его ладонь на своей упругой заднице. – Хватит, что ты, мать твою, творишь? – каждое слово давалось Сугуру с неумолимой тяжестью. Его бездонный, словно, ночное небо, взгляд, изучающе бегал по лицу Сатору, в попытках найти хотя бы один здравый ответ в смысле всего происходящего. Он словно боялся пошевелиться, ему казалось, что если он сделает хоть одно лишнее движение, попытается вырваться, этот беловолосый дьявол сделает что-то более страшное, пугающее, пошлое и… Вызывающее в нем агонию из доселе незнакомых, кипящих, словно горящая в аду лава, эмоций. – Я чертовски хочу тебя трахнуть, Сугуру. – прошептал он, после чего впился губами в его полуоткрытый рот, почти насильно, глубоко, настойчиво проталкивая длинный язык, запутываясь паучьими пальцами в вороного цвета волосах, грубо, грязно хватая их, а другой рукой, стискивая подбородок, не давая сомкнуть ему челюсти, практически лишая возможности сделать глоток воздуха, кусая нижнюю губу до крови, мешая слюну со вкусом железа, ударяясь зубами о десны, вынуждая Сугуру почти шипеть. Гето рывком оттянул его за белобрысую макушку, и, не отпуская, смотрел на него совершенно диким, животным взглядом, наконец, наглотавшись желанного воздуха. Он не мог ничего сказать. Он не мог ничего сделать. Он лишь пытался хоть как-то прийти в сознание, вернуться из этого наваждения, больше похожего на какой-то приступ психоза, унять сердце, готовое выпрыгнуть из груди. – Сугуру, я хочу отсосать тебе, – Годжо, громко дыша, истерично смеявшись, улыбаясь ртом, запачканным кровью, схватил его за член, который против воли хозяина стал в несколько раз больше и тверже, – я так давно об этом мечтаю, с тех самых пор, как мы начали жить вместе, каждый день я дрочил в душе, представляя, как ты трахаешь меня своими грубыми пальцами, – Годжо продолжал натирать ноющий от возбуждения член Сугуру, жарко шепча ему прямо в шею, – я видел по утрам твой стояк, и мне так хотелось стянуть с тебя эти чертовы боксеры и впиться в него своими губами, связать тебе руки, чтобы ты ахуел, когда проснулся, чтобы ты кончал мне на лицо и я… Сугуру силой толкнул его от себя, так, что от неожиданности и количества выпитого алкоголя тот повалился прямиком на землю, жалобно простонав. – Ты, блядь, конченый псих, – Гето вытер рукавом рот, а затем, сплюнув в сторону, подошел к нему, – я уезжаю на три месяца в Киото на миссию. За это время ты должен собрать свои шмотки и свалить, – тяжелый ботинок больно надавил на грудь блондина, но тот лишь рассмеялся, – радуйся, что я не прибил тебя. – Да-да, именно поэтому твой член так крепко стоит. Доброй ночи, лучший друг! – крикнул Сатору вслед удаляющемуся Гето. На самом деле, Годжо еще ни раз пожалеет о том, каким же слетевшим с катушек придурком он сегодня был. И возможно, поступил чертовски хуево и некрасиво. Но сейчас в нем, вместе с алкоголем перемешалось абсолютно все: неистовое возбуждение, ревность, злоба, обида, любовь, радость и запах его кожи, отпечатавшийся повсюду.