Первая и последняя весна моей юности

V Все еще пьяный Годжо сопел, развалившись и практически съезжая с небольшого дивана в общем зале. Время было почти шесть утра, светало. За окном пели свои песни утренние птицы, а прохладный осенний воздух порывом ветра проникнул в комнату, вынуждая Сатору жалобно простонать, и, поежившись, свернуться в колачик, обнимая себя своими же руками, в попытках согреться. Сугуру, вещи которого уже стояли в прихожей, обернулся на виновника ссадин на его губах и устало вздохнул. Подняв с пола упавший плед, он накрыл им блондина, на что тот, словно ребенок, довольно улыбнувшись сквозь сон, засопел дальше. Гето присел на корточки возле него, всматриваясь в умиротворенное лицо. Прядь серебряных волос по обыкновению спадала на нос шестиглазого, и тот морщился от недовольства. Осторожно, кончиками пальцев, Сугуру убрал их назад. «Придурок. Я чертовски зол на тебя» – пронеслось в его голове. Сейчас он так спокойно, невинно спал, словно еще пару часов назад не происходило всего этого гребаного циркового представления. Сугуру не хотел признаваться в том, что он был зол не только на него, но и на самого себя. Еще со времен того пьяного поцелуя в голове образовалась какая-то каша, причем с мерзкими, вязкими комками непонимания собственных чувств. Какого хрена все обернулось именно так? Гето дорожил Годжо, как самым близким другом, товарищем, чуть ли не своей семьей, он был для него тем человеком, который своей шумливостью, назойливостью восполнил все то, чего ему так не хватало в детстве: любви, радости, тепла, комфорта, веселья. Жизни. В отчем доме, с самых ранних лет, к нему относились, будто бы он уже взрослый человек. Его приучали быть самостоятельным, отвечать за свои поступки. Он видел, как матери на детских площадках обнимали своих детей, целовали их в макушку, смотрели с такой предельной нежностью… Но когда он тянул свои маленькие ручки к родному человеку, то получал в ответ: «Сугуру, что за детский сад? Тебе нужно быть взрослее. Ты особенный ребенок. Перестань быть таким». Соседские мальчики рассказывали, как круто они съездили на рыбалку со своими отцами или играли вместе в футбол. Все, что помнил Сугуру, это удары ремнем за «скверный характер» и «ты же мужчина, на тебе ответственность. Перестань вести себя, как мямля». А потом появился Сатору. Ворвался в его жизнь, словно внезапный циклон. Взбалмошный, надоедливый, раздражающий, прицепившийся к нему с самого первого дня, словно банный лист или клещ. С приходом Годжо в жизнь Гето, он узнал, что такое, когда тебе не нужно постоянно готовить самому себе, ты придешь с миссии, и тебя будет ждать на столе слегка подгорелый омлет с кривой рожицей из кетчупа, и улыбающийся блондин с фразой: «Прости, у нас дома всегда готовили повара, но я обязательно постараюсь стать в этом лучше, чтобы не ты один этим занимался». С приходом Годжо он узнал, что такое, когда тебя рвёт всю ночь от чертового вкуса проклятий, а он держит тебе волосы, мешает лекарство от тошноты с водой и вытирает прохладной марлей твое запотевшее лицо. Сатору был чрезмерно тактильным, что первое время, не то чтобы пугало, скорее раздражало Сугуру. Ведь он совершенно не знал, что такое объятия. Но со временем стало все комфортнее засыпать с теплой рукой на своей груди, сидеть с закинутыми на него ногами во время игры в приставку, получать объятия ободрения, когда ему тяжело, получать их, когда им обоим радостно, получать их после ссоры, получать их просто так, внезапно. Везде и всегда. Быть окольцованным этими длинными паучьими руками. Сугуру все еще держал при себе все свои чувства и мысли, но Годжо мечтал, что в один день он откроется ему и начнёт доверять. Это действительно было одним из самых больших его желаний. Сатору был тем, кто восполнял его детство, которого не было. Сатору был тем, кто дарил ему юность. – Ммм… Куда ты… – еле ворочая языком, не открывая глаз, пробурчал Годжо. «Не помнит?» – пронеслось в голове Гето, – «Нет. Он точно помнит. Когда он даже в хламину». – В Киото, куда ж еще, – поднимаясь и направляясь к выходу, ответил брюнет, – а ты, подумай над тем, что наворотил, когда протрезвеешь. Увидимся через три месяца. *** – Ай, блядь, – Сатору с трудом принял сидячее положение и ухватился руками за голову, которая, казалось, расколется от боли пополам. Он проснулся в девятом часу вечера. Оглянувшись по сторонам, сквозь ночные огни, светящие с улицы, он разглядел на журнальном столике стакан воды, таблетку от похмелья и записку. Запив лекарство и осушив стакан до краев, он взял бумажку в руки и прочел. «Уехал в Киото. Увидимся через три месяца. Ты, придурок, подумай над своим поведением и подыскивай себе жилье». – Бляяяяяяяять, – почти прорычал Сатору, хватаясь за волосы и уставившись в пол, – нахуя я блядь… Сука… он никогда меня не простит за это. Все еще шатаясь, Годжо медленно дошел до спальни и плюхнулся на идеально заправленную кровать, обнимая подушку Гето, вдыхая смородиновый запах, оставленный от его волос. Годжо, уставившись в потолок, прогонял в голове события вчерашней ночи. В нем смешивались различного спектра эмоции: стыд, страх, отвращение к самому себе, паника и тревога. – Я ебаное животное, – констатировал он, ведя диалог сам с собой. Потерять Сугуру было для него страшнее смерти. Столько лет он сдерживал себя, выдавая свои чувства за дружбу. Но с самого первого дня их знакомства он подсознательно знал, что уже влюблен в него. Сатору был бабником. Он спал с женщинами, спал с мужчинами, в отличии от правильного Сугуру, у которого, вообще под сомнением, что был какой-либо сексуальный опыт. Годжо всегда выбирал один и тот же типаж: черные и длинные волосы. Всегда разворачивал их спиной, ставил раком, чтобы не было видно лица. Так он мог кончить. В какой-то момент он перестал отрицать то, что влюблен. Но не позволял себе переходить черту, потому что знал, что ничем хорошим это не закончится, Сугуру никогда этого не примет. Он действительно относился к нему, всего лишь как к другу, дорожил им, но никогда не смотрел на него с тем же вожделением, что Сатору, который был буквально одержимым. Петли слетели с ворот в его персональный ад после того, как они поцеловались и он смог распробовать его на вкус. Годжо знал, что с этой секунды он не сможет держать себя в руках. Все кончено. Для их дружбы, по крайней мере. Но он не хотел терять его. Для него это означало конец его жизни. Сатору с самого детства боялся оставаться один. Его родители, слишком влиятельные и занятые люди, никогда не занимались его воспитанием, сваливая это дело на нянек, которые, тут же уложив его спать, покидали спальню. Когда он был маленьким, ему часто снились кошмары. Он подрывался с постели, громко плакал, звал маму, но никто не приходил. Он включал светильник и не мог сомкнуть глаз, пока не наступит рассвет. А став чуть старше, он стал заполнять свое одиночество пустыми тусовками, алкоголем, травой, бесполезными одноразовыми девицами и парнями, лишь бы в очередное утро не просыпаться одному и не ощущать это сдавившее в районе солнечного сплетения чувство паники и животного страха одиночества. А потом появился Сугуру, с которым они начали жить вместе. С которым он познал, что такое здоровый, спокойный сон. Что такое вкусная, домашняя еда, что такое прохладные, но родные объятия, что такое любовь и забота без слов – только настоящими действиями. А еще, Сугуру был безумно красив. В нем было прекрасно все: его музыкальные пальцы, мускулистое тело и широкие плечи, смуглая кожа, восточные, острые черты лица, запах его тела, мимика, движения, милые уши и самые красивые и блестящие волосы из всех, что он видел в этом мире. Сатору было недостаточно быть просто друзьями. Он хотел заполнить свою бесконечность одним только Сугуру. Каждую секунду своей жизни, каждое воспоминание и в конце концов, свое тело. Он хотел поглотить его, так же, как Гето глотает гребаные проклятия. Но Годжо знал, что он никогда этого не примет и вообще, его мышление и мировоззрение больше похоже на мышление нездорового, одержимого маньяка. – И что же блять, мне теперь делать, – Годжо потер переносицу, прикрывая усталые веки, – я проебался и не смог сдержаться. Молодец, сильнейший, ты все обосрал. *** Зима в Киото в этом году была особенно холодной. Метель, промозглый ветер и усеянные сугробами улицы. На календаре было третье февраля, день, когда родился Сугуру. Обычно, последние несколько лет, его праздник был всегда веселым, шумным, красочным. Все дело в том, что Сатору обожал устраивать ему не просто день рождения, а целые тематические вечеринки с сюрпризами, костюмами и шумной компанией, половину которой сам Гето не знал и в лицо. Сегодняшнее третье февраля отличалось от других. Сугуру был один в чужом городе, за два с половиной месяца он так и не приобрел здесь новых друзей, но он и не задавался такой целью. Все, что он делал это ходил на миссии, а в свободное время писал музыку. Сугуру скучал по Сатору, ему хотелось поговорить с ним. Но в телефоне изо дня в день так и не появлялось новых сообщений. А он сам не хотел ему писать, потому что считал неправильным то, как поступил Годжо. Он должен связаться с ним сам. Должен извиниться. Но больше всего Гето ждал сообщения сегодня. В течении дня он переодически поглядывал в телефон, но кроме Сёко и пары ребят с техникума, ничего. Неужели Годжо мог забыть? Нет, конечно не мог. Он всегда помнил об этом дне заблаговременно. Он был первым, кто поздравлял, когда на часах было 0:00. Не хочет больше общаться? Обиделся на то, что Гето его выгнал? «Придурок, если бы ты меня поздравил, мы бы помирились. Я ведь больше даже не злюсь». Сугуру чувствовал себя максимально подавленным, и, так и не дождавшись заветного поздравления, отправился в небольшой супермаркет, чтобы купить побольше выпивки и немного еды. Он знал, что сегодня точно не сможет спокойно уснуть, если не напьется. Он делал это крайне редко, когда был в сильном стрессовом состоянии. Сейчас был как раз тот самый случай, ведь отсутствие сообщения от Годжо означало лишь одно: их общению и дружбе пришел конец. Когда он вернётся домой, он увидит лишь пустую квартиру, полки, покрытые пылью и гробовую тишину. Когда начнется учёба, Сатору будет все такой же весельчак и любимчик всех, но только все эти улыбки и смех больше не будут адресованы ему. А потом Годжо найдёт себе девушку или парня, влюбится, будет счастлив, их будут называть самой красивой парой техникума, рядом будут друзья, и в этом ярком, красочном мире для Сугуру не будет места. Остановившись, Гето крепко сжал пакеты в руках, от чего пластик больно прорезал кожу ладоней. Шикнув, он небрежно бросил их на заснеженную землю и плюхнулся на бордюр. Прикурив сигарету, он поднял усталый взгляд на одинокий фонарь, напоминающий ему его самого. Снежинки кружились в желтоватом свете, переливаясь тысячами самоцветов, нога Гето нервно отбивала никому не известный ритм, а сигарета, почти нетронутая губами, постепенно тлела меж длинных пальцев. Сугуру почувствовал в горле тошнотный ком, какой бывает обычно тогда, когда ему плохо от поглощения проклятий. Но нет, это было не то. Это было проклятье по имени Годжо Сатору. Гето ощутил внезапно подступившие слёзы, и разозлившись, плотно зажмурил глаза, чтобы остановить их. Сделав глубокий выдох, он произнёс сам себе: – Домой. Надо выпить. Поднявшись с места, он даже не отряхнулся от снега, завалившегося ему в капюшон и рассыпавшегося по длинным волосам. Поднявшись на свой этаж, он услышал знакомый голос: – Я думал, что уже не дождусь тебя, именинник, – Сугуру, не веря собственным ушам, поднял взгляд на источник звука и увидел перед собой сияющего от счастья Сатору, в черном кашемировом пальто и такого же цвета водолазке, с тортом и вином в руках. Раздался грохот звенящих бутылок о подъездный пол, а крепкие руки Гето рывком заключили блондина в объятия. Сугуру уткнулся носом ему в плечо, шумно вдыхая такой знакомый запах дорого древесно-цитрусового парфюма. – Эй, ты это чего, Сугуру, – растерянно улыбнулся Годжо, дотрагиваясь до влажных волос, – неужели ты думал, что я забыл о твоем дне рождения? – Думал. – коротко отрезал тот, не размыкая объятий. – Дурак, – беззлобно ответил блондин, – пойдем в дом. У тебя волосы мокрые. Заболеешь. *** Сугуру сидел на полу, а Сатору, расположившись на диване и расставив ноги по обе стороны от его плеч, расчесывал только что высушенные феном гладкие, блестящие волосы цвета смолы. Гето словно впервые за все это время, что он в Киото, смог расслабиться и выдохнуть. Ситуация, произошедшая после отъезда и первая глобальная ссора не давали ему покоя и спать по ночам. А сейчас, когда Годжо был рядом, совершенно привычно причесывал его, касался своими паучьими пальцами, казалось, словно огромный, свинцовый камень, наконец, спал с его души. Когда Сатору закончил, Сугуру промолвил, не оборачиваясь: – Ты ведь не съехал, да? Годжо, решивший сменить положение, встал с дивана и расположился на полу в позе лотоса напротив него, глядя прямо в глаза, от чего Сугуру почувствовал себя немного неуютно, но взгляда не отвел. – Ну… В общем-то, – блондин криво улыбнулся, почесывая затылок, – есть вещи, которые я хотел бы сказать тебе на трезвую голову, а потом ты можешь решать, стоит ли нам дальше общаться. Гето вопросительно вскинул бровь, скрещивая руки. Внешне он выглядел довольно холодным и спокойным, но на самом деле, сердце бешено колотилось, а волнение поднималось все выше и выше от живота, подступая прямо ненавистным комком к глотке. Сугуру глотнул, в попытке пропихнуть это мерзкое чувство обратно. – Говори. – На самом деле, все это время я довольно много думал о сложившейся ситуации, и во-первых, хочу попросить прощения за свое отвратительное поведение, – Сатору осторожно положил свою ладонь ему на колено, и, уставившись в пол, продолжил, – извини, что не могу смотреть тебе в глаза, когда говорю тебе все это. Но ты единственный человек в этом мире, для которого я могу быть самим собой и могу быть честным, – длинные пальцы еле заметно дрогнули, – я должен сказать, мне кажется, мы испытываем немного разные чувства друг к другу. Долгое время я пытался отрицать это, думал, что что-то путаю, но нет, Сугуру… – Уверен, что хочешь это сказать? – спустя продолжительную паузу, поинтересовался Гето. Сатору впервые в жизни выглядел слабым и уязвимым, словно щенок, прошкодивший перед своим хозяином. Он так и не поднимал взгляда, щеки стали красными, а ладони сильно вспотели, что Гето почувствовал даже через ткань своих брюк. – Да, – кивнул он, – думаю, ты и так знаешь. Я влюблен в тебя. Прости за это… Если хочешь, я тут же съеду и мы больше не будем… – Эй, Сатору. – Да? – Давай выпьем. *** – Сугуру, какого хрена, зачем так быстро пить? – жалобно простонал Годжо, сморщиваясь уже от восьмого по счету бокала вина, выпитого залпом, – я обещал самому себе, что больше не буду набухиваться, потому что я не хочу наворотить дерьма и снова испортить наши отношения. – Заткнись и пей, – опрокинув очередную порцию алкоголя, Гето принялся разливать следующую. – В чем дело? Напиться хочешь? Я не хочу доставлять тебе неприятностей. – Хватит из себя святошу строить. Сегодня мой день рождения, будет так, как я хочу, ясно тебе? – брюнет всучил ему бокал в руку, – пей. – Блять, да я уже пьяный, – осушив до дна, Годжо отставил бокал на журнальный столик, – дай мне сигарету. – Мне не нравится, когда ты куришь, – Сугуру протянул ему открытую пачку, и, опрокинув голову на спинку дивана, прикурил себе. – Я не делаю это настолько часто, насколько делаешь это ты, – Сатору повторил его позу, и откинув голову, повернулся в сторону друга. Сугуру медленно выдыхал едкий дым, расслабив влажные от вина губы. Порядком отросшие черные волосы волнами спадали ему на плечи. Его острый, идеально вычерченный профиль, длинная шея, характерный кадык, так гармонично смотрелись, словно он был картиной какого-то невероятно талантливого художника. Сатору влюблённо рассматривал его, блуждая опьяненным взглядом, улыбаясь уголками губ. – Пялишься? – беззлобно ухмыльнулся объект разглядываний. – Пялюсь, – хмыкнул Годжо, – это преступление, быть такие красивым. Докурив сигарету, Сугуру повернул голову, сталкиваясь с ним взглядами, от чего щеки Сатору едва заметно порозовели. – Знаешь, в чем ирония? Ты украл мой первый поцелуй, придурок. – Серьезно? – округлил глаза блондин, – а казалось, будто в тебе достаточно опыта. Крупная ладонь коснулась щеки Годжо, который от неожиданности вздрогнул. Очертив скулы пальцами, Гето притянул его за подбородок, и, останавливаясь в миллиметрах от губ, обдавая горячим дыханием, прошептал: – Хочу еще раз потренироваться. Поможешь? – Сугуру, ты что такое гово… – заканчивать фразу не пришлось. Длинный, мягкий язык коснулся нижней губы, и, слизав каплю красного вина, требовательно, не ожидая разрешения, проникнул в рот, переплетаясь с языком Годжо. Этот чертов поцелуй был острым, обжигающим, вынуждающим все конечности неметь. Гето был, словно голодный пёс. Пальцы Сугуру проникли под футболку Годжо, вырисовывая незамысловатые узоры вокруг нижних позвонков, от чего блондин непроизвольно выгнул спину, сладко простонав, не отрываясь от поцелуя. – Ближе, – требовательно прошептал Гето, не отрываясь. Сатору послушно поддался вперед, когда тот настойчиво притянул его за талию, и, оказывавшись сверху, руки Сугуру плавно скользнули на упругие, спортивные ягодицы, проникая под ткань свободных шорт, плотно сжали их, разминая в такт движений блондина. Сугуру оторвался от долгого поцелуя, и, громко дыша, коснулся губами бледной шеи, вылизывая ее, покусывая, оставляя засосы и кровавые отметины, от чего Годжо уже без стеснения, громко, порывисто стонал. – Сними футболку, – сквозь сбивчивое дыхание, прошептал Гето, на что тот послушно стянул ее с себя, откинув куда-то в сторону, словно нечто совершено бесполезное. Гето спустился ниже, целуя каждый миллиметр обнаженной бледной кожи, очерчивая языком выпуклые ключицы. Одной рукой поддерживая блондина за талию, другой он сжал упругую, подкачанную грудь. Добравшись языком до стоячих розовых сосков, он принялся вырисовывать круги, всасывать, играть с ними, тяжело дыша и опаляя разгоряченным дыханием. – Ах, Сугуру, я слишком чувствительный здесь, – тонкие пальцы впились в волосы цвета вороного крыла, – я не могу больше, ты издеваешься… – Да? – брюнет поднял на него хищный взгляд, чуть изогнув бровь, – тогда, чего же ты хочешь? – Хочу отсосать тебе, – без всякого стеснения ответил Годжо, убирая с лица Гето прилипшие мокрые пряди. – Кажется, ты говорил, что частенько дрочишь на меня. Для начала, покажешь, как ты это делаешь? – Ну… Я стесняюсь, – нервно хмыкнул Сатору, опуская взгляд на свой каменный стояк. – Сядь на столик. – скомандовал Гето. Громко вздохнув, Годжо, не в силах сопротивляться, снял с себя остатки одежды, и, оставшись полностью обнаженным, послушно расположился напротив, касаясь ягодицами прохладной стеклянной поверхности. Чуть расставив ноги, он коснулся рукой своего горячего, большого, пульсирующего члена. Сугуру, сидя в привычной для него позе с широко раздвинутыми ногами, снял с себя футболку, оголяя накачанный торс и широкие плечи. Он совершенно бесстыже разглядывал Годжо, который затуманенным взглядом, с полуприкрытыми пушистыми белыми ресницами глазами, блуждал по его телу, лаская себя собственной рукой, постепенно наращивая темп. Сатору был невероятно красив. Серебрянные, растрепавшиеся волосы, раскрасневшиеся щеки, шея и грудь, усыпанные засосами и следами от зубов, мускулистое, жилистое тело практически без волос, длинные, рельефные и идеально ровные ноги, стоящие на носочках, влажные, розовые, приоткрытые губы издававшие громкие, протяжные стоны. Сугуру приспустил свободные брюки, оголяя идеальный по форме, толстый, член с множеством выступающих вен. Завидев эту картину, Годжо хватило пару рваных движений, для того чтобы громко застонать, практически сорвавшись на крик, кончить, изогнувшись и откинув голову назад, забрызгать собственные бедра и живот жемчужной жидкостью. – Ты не представляешь, как долго я об этом мечтал, – пытаясь отдышаться, рвано прошептал Годжо, – спасибо. Гето хищно улыбнулся, прищурив глаза, двумя пальцами делая приглашающий жест. – Делай, что хотел. Наконец, словно услышав команду «фас!», Сатору упал в ноги своему Богу, больно ударившись коленями о пол, но совершенно не придавая этому значения. Не медля ни секунды, он обхватил губами горячий, пульсирующий он невыносимого вожделения член. В минете Сатору Годжо был несомненно хорош, и такое ощущение, что все свои навыки и сексуальный опыт он наращивал именно для этого дня. Расслабив горло и вобрав в себя довольно внушительный член целиком, блондин вычерчивал характерные узоры языком, плотно окольцовывая губами, проходясь вверх-вниз, то ускоряясь, то замедляясь. Длинные пальцы грубо сжали волосы на его затылке, но, как ни странно, ему это доставляло еще большее удовольствие, боль в висках от натянутых волос и стоны, больше похожие на рычание говорили о том, что он делает все правильно. Активно наращивая темп в такт движениям бедер Гето, Годжо вновь ощутил собственный стояк, который, на удивление, возник слишком быстро после окончания. Максимально ускорившись, он почувствовал, как Сугуру с особой силой оттянул его за волосы, отрывая его от дела, бедра задрожали мелкой дрожью, и в этот же момент струя теплой спермы брызнула Годжо на губы и шею, после чего Гето расслабил хватку и шумно выдохнув, откинул голову на спинку дивана, прикрывая глаза. Годжо счастливо улыбнулся, и поцеловав своего любимого дьявола в живот, устало облакотился щекой о внутреннюю сторону бедра. – Я люблю тебя, Сугуру. *** Сугуру лениво перевернулся на другой бок, и не открывая глаз, улыбнулся, и вытягивая руку на место, где должен быть Годжо. Нащупав лишь прохладные простыни, он несколько раз моргнул, а затем резко подскочил с кровати, в непонимании озираясь по сторонам. Натянув на себя домашние брюки и футболку, он взял с прикроватной тумбочки сигарету и прикурив ее, прошелся по комнатам. – Сатору, ты где? – но в ответ была лишь тишина. В зале стояли полупустые бокалы, бутылки и пепельница, полная окурков,единственные свидетели вчерашней ночи. На полу, возле дивана, валялся мобильный телефон Гето. Он взял его в руки, и, делая затяжку, чуть прищурившись от едкого дыма, попавшего прямо в глаза, открыл непрочитанное сообщение. «Пожалуйста, Сугуру, прости меня за вчера. Это было ошибкой. Но я рад, что именно так я смог попрощаться с тем, кого я люблю. Я соберу вещи и в ближайшие дни перееду. Будь счастлив.» – Черт, – Гето крепко сжал несчастный телефон, готовый треснуть в любой момент от такой силы, – ты ахуел сбегать после такого? В попытках дозвониться, он набирал его номер и снова, и снова, но кроме длинных гудков он ничего не услышал в ответ. –Так, значит, Годжо, – усмехнулся он, – решил, что мы интрижка на одну ночь? Ясно, – он цокнул языком, проворачивая в руках злосчастную мобилу, – не выйдет. Набрав уже другие цифры, он услышал ответ на другом конце провода. – Директор, здравствуйте. Я могу закончить миссии досрочно, за несколько дней? У меня появилось срочное дело в семье, мне нужно в Токио. – Гето, я был бы рад, если бы ты все сделал как можно быстрее, но ведь твоя техника влияет на твое здоровье, от поглощения такого количества проклятий за короткий срок тебе может быть очень плохо. – Знаю. Я справлюсь. Обещаю вам. – Хорошо. Тогда даю тебе неделю отдыха после миссий. – Благодарю. Всего доброго. *** Дверь распахнулась, громко ударившись о стену. Годжо, сидящий на корточках, заклеивающий скотчем пятую по счету коробку с вещами, дернулся от неожиданности, повалившись на пятую точку, вопросительно уставился на виновника шума. Гето стоял в дверном проеме, и тяжело дыша, всем телом облокачивался о косяк. Его зимняя куртка была расстегнута, а сам он был мокрым, бледным, с посиневшими губами. – Куда это ты собрался? – выдавив измученную улыбку, хмыкнул он. – Сугуру, ты чего? Тебе плохо? – парень обеспокоено разглядывал его, пытаясь найти ответ в затуманенном взгляде, – я уже съезжаю, не стоило тебе… – Заткнись, – еле слышно произнёс Гето, – это не было ошибкой, – он сделал шаг вперед, но каждое движение сопровождалось неимоверной слабостью, тошнотой и звоном в ушах. Сатору подскочил с места и за малым успел подхватить Сугуру, тут же обмякшего, словно тряпичная кукла в его руках. – Черт, да ты весь горишь, – блондин коснулся губами мокрого, пылающего от высокого температуры лба. – Я досрочно закончил задания, чтобы ты никуда не съебался, – еле слышно прошептал он, практически отключаясь. – Придурок, не стоило рисковать своей жизнью из-за меня, – разозлился Годжо, и приподняв его, направился к дивану. – Что ж я мог сделать… Если ты не отвечал мне…