Первая и последняя весна моей юности

VIII Одинокий уличный фонарь тускло освещал спальню бело-голубым, холодным светом. Гето, сидя на краю кровати, широко расставив ноги и облокотивший на них локти, сомкнул пальцы у подбородка. Левая нога отбивала нервозный, никому неизвестный, тахикардический ритм. Громкий шум воды, доносящийся из ванной комнаты был единственным источником звука, нарушающим давящую на виски тишину. Спустя несколько минут кран закрылся, после недолгого шебуршания, дверь ванной комнаты со скрипом открылась, а следом послышался щелчок выключателя света. Годжо сделал несколько неспешных шагов навстречу Сугуру, все еще смотревшего на свою трясущуюся ногу. – Ты… Наверное устал? Спать хочется? Мы ведь много ходили. Сейчас уже полночь, – произнёс шестиглазый, неуверенно приблизившись и положив прохладную ладонь на его плечо. В воздухе витал приятный аромат саторовского геля для душа с запахом детской жвачки и его собственный, уникальный, чистый, почти невесомый, отдающий нотками сладостей и цитрусовых. Гето аккуратно, безболезненно перехватил Сатору за запястье, поднося его к обветренным на морозе губам. Он покрывал мелкими, осторожными, едва ощущаемыми, рваными поцелуями тонкую белесую кожу, голубоватые выпирающие вены, изящные линии сухожилий. Губы медленно перебрались к ладони, длинным, прохладным пальцам, касаясь поочередно каждой подушечки с таким неведомым доселе чувством восторга и полного обожествления Сатору, что у того зардели щеки и кончики ушей, и казалось, что на этот миг он вовсе замер и перестал дышать, боясь, что эта красивая, сокровенная иллюзия, больше похожая на некий любовный ритуал, способный разорвать сердце Годжо в клочья от этой бесконечной нежной сладости, которая была вкуснее и приятнее любых пирожных и мармеладок из самых лучших кондитерских всего мира. Сугуру притянул его ближе, так, что колени Годжо оказались между его ног, и придерживая его под ягодицами, Гето коснулся прохладным кончиком носа его паха, от чего тот инстинктивно вздрогнул, на долю секунды втянув упругий живот и тут же его расслабив. Шаман наслаждался ароматом его кожи, постепенно сводящим его с ума, вынуждающим делать вдох за вдохом, словно этого всегда было мало. Словно этого всегда будет мало. Шершавые губы рисовали никому неизвестные созвездия в районе тазобедренной кости, так отчетливо выпирающей. В след за этим шли влажные, блестящие дорожки, неизведанный Млечный Путь, расчерченный мягким, ласковым языком. – Сугуру, – почти севшим голосом произнёс Годжо, но был проигнорирован. Мужские пальцы слегка стянули резинку боксеров вниз, оголяя часть идеально выбритого паха. Губы опускались к желанной цели, вылизывая небольшой участок, словно ленивый кот, зализывающий раны. У Сатору кружилась голова, он чувствовал что теряет рассудок и равновесие. Понемногу отклоняясь назад, тонкие пальцы вцепились в плечи Гето, спасая его от падения. – Я держу тебя, не бойся, – прошептал Сугуру, не отвлекаясь. Он окончательно спустил с него серые боксеры, обнажая перед своим взором упругий, стоячий член со вздутыми венами, который непроизвольно подергивался, извергая предэокулят. Член Сатору был красив настолько же, насколько и он сам. Правда, Гето видел его впервые так близко. Бережно обхватив его одной рукой, он совершил несколько плавных движений вверх-вниз, от чего шестиглазый сильнее выгнул спину, громко выдыхая, словно этот стон копился в нем целую вечность. Наконец, решившись, Сугуру осторожно окольцевал губами ствол, медленно проталкивая его все глубже. В какой-то момент он заглотнул достаточно глубоко, от чего закашлялся, тут же отстранившись. – Сугуру, все нормально? – блондин поддел его пальцами за подборок, вынуждая установить зрительный контакт. Гето выглядел обеспокоенным. – Извини, – чуть раздосадовано ответил он, – я никогда не делал этого раньше и не знаю, как правильно. – Не волнуйся, – Годжо осторожно, без боли, запустил паучьи пальцы в черные волосы, – я буду направлять тебя. Ты все равно самый лучший, потому что я люблю тебя. Сатору встал напротив него, чтобы избавиться от чувства ужасно затекших конечностей, долго находящихся в одной и той же позе. Он окончательно стянул с себя надоедливые трусы и поддев их одной ногой, отшвырнул в сторону. Гето облегченно улыбнулся уголками губ, и, прикрыв глаза, вновь позволил изнемогающему без ласки члену проникнуть в рот. Сатору был предельно бережным. Он аккуратно, чуть надавливая на затылок Сугуру, придерживая его за пряди длинных волос, медленно, поступательными движениями задавал ритм, ощущая тепло, влажность и сладость девственного рта своего любовника, заводясь с каждой секундой все больше и больше, стонав так, что это переходило на рык. Он так отчаянно желал намотать эти красивые волосы на кулак, засунуть ему по самые гланды, оттрахать его до слез, но он буквально до боли, сводящей все мышцы, терпел. Это их первый раз. Сугуру должен чувствовать себя комфортно. Сугуру должен чувствовать себя спокойно. Сугуру не должно быть больно. Несмотря на размеренный ритм, мягкие, ласковые движения языка, Сатору чувствовал, что еще немного и он кончит. Этого никак нельзя было допустить. Гето обязан кончить первым. – Сугуру, – Годжо мягко отстранил его за плечи, – дальше я сам. Гето не стал противиться, ведь все это время, начиная с самых банальных поцелуев подушечек пальцев, он этого желал. Нет, не просто желал, он был готов раствориться в саторовской бесконечности, быть уничтоженным, сожженым заживо лишь от одного ощущения члена Годжо в нем. Он был голодным псом, отчаянно нуждавшимся в своем божественном хозяине. *** Традиционный японский шелковый халат с красивыми, цветными журавлями растекался острыми переливами под полностью обнаженным, влажным телом Сугуру. Длинные волосы цвета ночного моря, гладкими, блестящими волнами разливались на контрастно светлой подушке, казавшейся здесь совершенно неуместной во всей этой совершенной картине художника, заключившего сделку с Дьяволом ради такого шедевра. Сатору, нависнув над ним, целовал длинную шею, впивался зубами, посасывал тонкую кожу, оставляя багровые следы своей любви. Ему хотелось не оставить ни одного пропущенного сантиметра его кожи, с головы до пят, чтобы он полностью был покрыт его энергией, его аурой. Его одержимостью. Его зависимостью. Его безумной первой любовью. Годжо неспешно дрочил ему одной рукой, а другой сжимал подбородок, не позволяя ему сомкнуть губ, глубоко проникая языком в рот, переплетаясь с его, изучая каждый миллиметр, бесстыдно стонав с каждым малейшим соприкосновением. За нескончаемым потоком медовых поцелуев, Гето совершенно не осознал, что ловкие пальцы Годжо постепенно входили в него, сначала один, потом второй, потом… – Ай, – шикнул он, разрывая поцелуй, – мне больно. – Пожалуйста, Сугуру, – свободная ладонь нежно огладила распалившуюся щеку, – расслабь тело и доверься мне. Скоро будет хорошо. Гето потянул его за заднюю часть шеи, вынуждая вновь прильнуть к его губам. Телу становилось жарче, пальцы входили все глубже, быстрее, возбуждение резонировало все выше, внизу живота, в грудой клетке, под ребрами, обволакивая легким, приятным ознобом. – Сатору, – рвано выдыхая ему прямо в губы, прошептал Сугуру, – ты можешь войти в меня прямо сейчас? – Ты готов к этому? – шестиглазый заботливо убрал прядку прилипших волос с его лица. – Да. Просто сделай это, черт возьми. Я хочу быть с тобой одним целым. Поспешно схватив с прикроватной тумбочки заранее приготовленную Годжо смазку (каков хитрец) он выдавил обильное количество себе на ладони, а затем тщательно размазал по разбухшему, требующему большего члену. Протиснувшись меж ног Гето, он осторожно, медленно начал входить в него, попутно наблюдая за ощущениями своего возлюбленного. – Больно? – Продолжай. И постепенно, по половине сантиметра, он входил в него, пока наконец не проникнул полностью. В Сугуру было узко, горячо и приятно. Сатору поднял его руки и перехватил запястья, впиваясь зубами в опухшие от поцелуев губы, плавно наращивая темп. Гето был влажным, вздохи были хаотичными, рваными, почти срывавшимися на крик, он жадно глотал воздух ртом, словно вот-вот задохнется, с подбородка стекала капелька крови, а глаза цвета янтаря закатывались от удовольствия с каждым глубоким движением. Годжо сходил с ума от этого зрелища. Прямо сейчас, под ним лежал тот самый змей-искуситель, самый привлекательный во всех из возможных миров, словно некое прекрасное темное божество, сошедшее прямиком с японских гобеленов. И он был его. Он было только его. Он был с ним. Он был им. Он был его бесконечностью. Они страстно целовались, липли кожей друг к другу, выплевывали грязные слова прямо в лицо. Выдыхали слова о любви прямо в губы. Глубже, резче. Еще глубже. Стали одним целым. Кончили почти одновременно. Стали бесконечностью. IX – Сугуру-у-у, – входная дверь с грохотом закрылась, – я дома. В последнее время Яга все чаще посылал на миссии Сатору в одиночку, в другие города, и он практически не появлялся дома. Гето с каждым днем все сильнее и сильнее путался в собственных желаниях и целях, и все это началось с проваленной миссии с Аманай, но еще больше скребло его душу изнутри цепкими, острыми когтями после многочисленных смертей его товарищей. Сугуру не понимал, ради чего он сражается и стоит ли игра свеч. А что, если вчера погиб Хайбара, а сегодня это будет Сатору? Гето устал терять своих близких. Гето устал защищать людей, которые этого не стоили. Гето все еще хотел защищать слабых. Гето не знал, куда идти дальше. Гето запутался. – Эй, ты меня даже не встретил, – Годжо присел на корточки рядом с шаманом, расположившимся на диване и смотревшим куда-то в пол. Сатору приблизился лицом к нему, и сплетая пальцы их рук, обеспокоено произнёс: – Ты похудел и выглядишь уставшим. Что с тобой? – Ничего, – еле слышно прошептал он, – Хайбара мертв. Сатору громко вздохнул, опуская голову. – Не нужно. Ничего не говори, – сильные мужские руки подхватили ставшего заметно больше блондина, усаживая на собственные колени. Гето крепко обнял его, грузно выдыхая в теплую шею, оставляя на ней короткие поцелуи. – Я очень скучал по тебе. К черту это все. Как только управляюсь с оставшимися миссиями, уедем на море. У меня есть домик, доставшийся мне по наследству. Хочешь? – длинные пальцы ласково перебирали густые, спутанные волосы, – займешься музыкой, а я открою кофейню со сладостями… Да пошли они все. Люди, маги. Нас никто не сможет держать здесь насильно. – Серьезно? – беззлобно усмехнулся Сугуру, поднимая взгляд на своего возлюбленного, поправляя растрепавшуюся серебряную челку, – я подстригу тебя немного сегодня, волосы совсем лезут в глаза. – Эй, я серьезно, – сладкие губы с привкусом еще не впитавшегося фруктового бальзама коснулись обветренных губ Гето, – не меняй тему. Я хочу быть с тобой. Мне неинтересно ничего в этом мире, если тебя нет рядом. – Нельзя так. Нельзя бросать, Сатору. Быть магами – наш крест, который мы должны нести до самого конца. – Я просто всегда хочу быть вместе, – длинные, прохладные пальцы с почти родительской нежностью касались острых скул, подбородка, – может быть, мы даже поженимся. Уедем в другую страну? Где всем будет плевать, что мы оба мужчины. И там не нужно быть сильнейшими, не нужно никого спасать и рисковать. Я даже кольца присмотрел… Годжо хотел и дальше без умолку тараторить, чтобы Гето хоть немного почувствовал себя лучше. Но Годжо был таким же юнцом, ничего не смыслящим в моральной поддержке. Гето накрыл его губы в долгом, тянущимся поцелуе, перекрывая этот поток совершенно несвязной, наивной сказки, которая была такой же медово-сладкой, как и сам Годжо. Сугуру хотел раствориться в этом моменте времени. В этих приторных губах, прохладной после улицы, но мягкой коже, в этих мечтательных репликах. В его любви. В любви сильнейшего. Целуя его, лаская его, утыкаясь в шею, пахнущую грейпфрутом и сладостями, он шептал: «да, все так и будет. Мы уедем отсюда. Я люблю тебя, Сатору». … Но на следующий день он сжег деревню и множество людей, а затем убил своих собственных родителей. Был приговорен к смертной казни и ушел. Ушел навсегда, оставляя сильнейшего разбитым, раздавленным, преданным. Да. Сугуру был предателем. Но Сатору не верил в это. До самого своего последнего дня. Х. Спустя пять лет. Ночные клубы всегда были наполнены низшей проклятой энергией, скоплением всего самого порочного, грязного и легкодоступного. Годжо, вспоминая свои студенческие годы, знал это, как никто другой. Громкая музыка и часто меняющийся свет стробоскопов противно давили на голову, невольно заставляя оглядываться в прошлое. Было душно, липко, брезгливо. Это то, что шестиглазый давно позабыл и вычеркнул из своего настоящего. «Мне нужно всего лишь найти одно-единственное проклятие, вытащить его отсюда и быстренько расправиться. Не буду терять времени». Сатору поспешил внутрь, почти нагло расталкивая людей в толпе и попутно извиняясь. Здесь было слишком много скоплений различной энергии. Он начинал запутываться и терять нить, ведущую к нужному проклятию. – Эй, Сугуру, – в толпе отчетливо послышался знакомый женский голос, – да погоди ты, черт возьми! Блондин обернулся и заметил неподалеку от себя Юки Цукумо, мага особого уровня, которая жестом подзывала его к себе. «Да уж, так просто я от нее не отделаюсь. Впрочем, она наверняка осведомлена об этом проклятии и с ней я справлюсь быстрее». – Давно не виделись, – крикнула она ему на ухо, попутно всучивая стакан виски с колой, – я жду своих друзей, но они приедут только через час. Я сижу за тем столиком, – пальцем она указала на ложе, расположенное на втором этаже, – пошли. – Ага, – безучастно ответил Годжо, ковыляя вслед за ней. Преодолев лестничный пролет и оказавшись за нужным им столиком, Сатору подметил, что это ему сыграет на руку. Музыка здесь значительно тише, хороший обзор и энергетика не так сильно путается. Она хотя бы отчетливо различима. И к тому, же, здесь нет толкучки. Всего то три столика для вип-гостей. – Какими судьбами? – плюхнувшись на кожаный диван, Юки тут же осушила бокал до дна, – я думала, ты давно не ходишь по подобным местам. – Я на задании. Ты кстати не чувствовала тут одного похотливого духа? Моя задача его поймать, – Сатору сделал небольшой глоток, но поморщившись, тут же отставил его в сторону. Он давно не пил. С тех самых пор, когда ушел… – Слышала о нем, но пока не встречала. Как твоя жизнь? Учителем стал? Вот уж неожиданно, я думала, скорее эта участь светит Гето, – противный ком, то ли от алкоголя, то ли от знакомой фамилии, встал поперек горла Годжо. – Да, типо того, – он ударил ладонями по коленям, поднимаясь с места – слушай, я б и рад поболтать, но я сейчас на работе. Чертовски болит голова и хочется побыстрее со всем этим расправиться. – Ну, – глаза Цукумо сверкнули в темноте каким-то странным, хитрым отблеском, а на лице отразилась едва заметная, немного издевательская ухмылка, – советую тебе обратить внимание на столик слева от нас. Думаю, там будет то, что ты так рьяно ищешь. – Спасибо. Удачи, – Годжо поспешил удалиться от пьяной коллеги, но все же, послушав его совет, стал неподалеку от того самого стола, облокачиваясь на балконные перила. «Странно, не чувствую чего-то особенного. Ну сидит там какая-то пьяная девка и пару мужиков. Что с того?» – думал он про себя. Сатору до белых костяшек вжимает ладони в перила, а сердце отбивает бешеный ритм, противный ком из горла перемещается куда-то в район солнечного сплетения. Он никогда и ни с чем не перепутает этот запах. Черная смородина и табак. И эта энергия, разорвавшая его душу, словно щенок старую тряпку на тысячи мелких лоскутов. В пол-оборота он смотрит периферийным зрением на Гето и в этот момент время будто бы останавливается. Он такой же высокий, красивый, мускулистый, в классических брюках, накрахмаленной белой рубашке. Его волосы стали заметно длиннее, распадаясь темным, словно ночь, водопадом по плечам. Он кому-то машет и все так же лучезарно улыбается, так, как когда-то улыбался только ему. Годжо разворачивается на триста шестьдесят и крепко перехватывает его запястье, совершенно растеряв рассудок и всякое здравомыслие. Гето останавливается, медленно поворачивая голову. Хмыкнув, он не торопится высвобождать свою руку. – Давно не виделись, Сатору. – Ты… – Годжо громко дышал, словно во всем целом мире закончился кислород. По лбу прошла испарина, а в глазах застыли слёзы, не способные скатиться. Он не знал, что сказать. Он не знал, зачем это сделал. Что, черт возьми, происходит. – Выйдем? Негоже устраивать шум при моих дорогих друзьях и возлюбленной, – с самодовольной улыбкой он глазами указал на розововолосую девушку в фиолетовом платье, которая выглядела явно готовой разорвать шестиглазого в клочья. Годжо не соображал. Он намертво прицепился в запястье Гето и даже не заметил, как тот тащит его к чёрному входу. Голова гудела, все звуки перемешались в один сплошной белый шум. Где-то в подсознании проскакивали картины давно захороненного прошлого: улыбки, поцелуи, бессонные ночи, жаркий секс, заботливо сваренный суп, новогодние подарки, слёзы во время просмотра фильма, песни, написанные им о нем. – Ты что, следил за мной? Как некрасиво, – Сугуру демонстративно потирал высвободившееся запястье. Годжо тяжело дышал, смотря прямо в его глаза. Когда-то любимые глаза. Все еще любимые глаза Мелкий дождь противно моросил, заставляя невольно поморщиться. Свет от неоновых вывесок отражался в лужах голубым, а кондиционеры мерзко и громко гудели. – Если ты сейчас же не уберешься отсюда, мне придется убить тебя, – наконец отдышавшись, процедил шестиглазый. – Может, мне напомнить, что это ты, – Гето одним толчком руки вжал Годжо в стену, приблизившись непозволительно близко, – схватил меня за руку. Между прочим, я бы прошел мимо, сделав вид, что знать тебя не знаю, если бы не ты. – Я тебе ясно давал понять, чтобы ты не попадался мне на глаза. У меня нет выбора, кроме как убить тебя, – Сатору выглядел уверенным и решительным, но все еще застывшие слёзы и трясущиеся руки выдавали его с потрохами. – Выбор есть всегда, Сатору, – Гето грубо обхватил пальцами его подбородок, вынуждая сохранять прямой зрительный контакт. Он знал, кто здесь кукловод, а кто – марионетка. Годжо наконец моргнул и слёзы двумя ровными, блестящими дорожками скатились прямо на руку Сугуру. – А ты мне такого выбора не давал, – блондин сухо отбросил его руку от своего лица и та повисла, обессилено болтаясь, смахнув с себя слезинки, – уйди с дороги. Иначе я убью тебя. – Повтори это еще десять раз, – хмыкнул Гето, сильнее вдавив его в стену. Его колено оказалось между ног Годжо, а ладони по обоим сторонам от головы, блокируя все движения. – Съеби, Сугуру, – почти прорычал шестиглазый, толкая его ладонями в грудь. – А то что, убьешь меня? – Гето был запредельно близко. Губы шептали прямо в губы, от чего по телу сильнейшего прошел озноб. – Убью, – Сатору, теряя остатки здравомыслия, поднял руку, чтобы объединить пальцы в жесте проклятой техники инверсии, но тут же был перехвачен. Сугуру сплел его пальцы со своими, вжимая их в стену. – Ненавижу тебя всем сердцем, Сатору Годжо. Ты вечная заноза в заднице, – губы резко впиваются в губы блондина, почти настырно, нагло, длинный язык проталкивается внутрь, изучая, исследуя каждый уголок его рта, словно это было впервые. Зубы кусают, почти выгрызают нежные, опухшие от этой бесцеремонности губы. Руки насильно вдавливают его в стену, пах трется о пах, от чего Сатору против воли издает рваный стон. – Это ключ карта от моего номера, отель напротив. Приходи и убей меня, если хочешь, – размыкая поцелуй, Гето положил карточку в передний карман его джинс, как-бы ненарочно задев пальцами возбужденный член, – я буду ждать. … Но Годжо не пришел. Потому что их следующая встреча действительно будет последней. А он хотел дать чуть больше времени для Сугуру. Вдруг он одумается… Вдруг остановится… Вдруг Сатору умрет раньше, чтобы не убивать Гето. Вдруг еще через пять лет он сможет разлюбить его… Нет.