Seekrankheit (Морская болезнь)

      Вспомнить всё: Хао завершил все необходимые разговоры, в последнем из которых — с мамой, — раскрыл Асанохе свои секреты: признался, что уже три года курит; сделал камин аут перед мамой; рассказал, что пристрастился к наркотикам и в предстоящей экспедиции, возможно, умрёт. Объяснил, что оставляет маму на попечение Мохаммеда, с которым, правда, в ссоре, поэтому в качестве резервного варианта — Йоко-сан.

      Наутро после разговора Хао и Асанохи.

      Парень проснулся со свежей головой и спокойствием на душе, которое подарил прощальный разговор с мамой. Молодой человек был полон решимости отправиться в исследование, таящее неясную опасность, но сам Хао не боялся. Умрёт, так умрёт, все люди умирают, и чего ему бояться? Все дела он сделал. С институтом Фауст договорился, предоставив куратору по учебной работе все необходимые, нарисованные, правда, медицинские документы так, что Хао мог бы теперь год не посещать учебное заведение, официально пребывая в академическом отпуске по состоянию здоровья. Поэтому Додзи собирался сообщить Иоганну о своей готовности, вот только… Как это сделать, если связь с Фаустом у Хао была только через Мохаммеда, с которым молодой человек так легкомысленно и глупо, импульсивно поссорился накануне?.. О том, чтобы пытаться помириться со старым «другом» не могло быть и речи — горячая арабская кровь закипает быстро, но вот остывает и забывает обиды гораздо дольше, и Мохаммед, скорее всего, элементарно не простил бывшего друга. Смысла даже пытаться помириться с Табарси нет, но, с другой стороны, Мохаммед-то Хао и даром не нужен, нужен его отец — Адиль. Необходимо идти к нему и просить дать номер Фауста. Благо, за годы совместной учёбы Мохаммед всё-таки затащил Хао к себе домой для знакомства с семьёй, познакомив с родителями, братьями и сёстрами. По этой причине неожиданный приход Додзи никого не удивил, а Лейлу даже порадовал:       Хао специально пришёл в такое время, когда вероятность встречи с Мохаммедом была минимальна. Додзи позвонил в простенькую деревянную дверь, на которой были нацарапаны разные неприличные гадости об обитателях квартиры. Со стороны входа в жилище арабской семьи послышалось несмелое, робкое движение, и уже через несколько минут молодому человеку открыла дверь самая младшая представительница семьи Табарси, с той лишь разницей в своём внешнем виде, что теперь носила более закрытое одеяние, в сравнении с последней встречей на кухне арабского семейства, когда обдолбанный Хао оставался на ночь. Сейчас на девушке была серо-голубая, стального цвета, чадра и чёрный, красиво подчёркивающий большие загадочные глаза Лейлы, никаб. Лишь только увидев перед собой Хао, арабка уронила взгляд чёрных чарующих глаз в пол, едва слышно пролепетав какие-то слова приветствия и выражения радости от нежданного визита такого редкого гостя, как Хао. Когда же молодой человек объяснил, что пришёл к Адилю, от него не укрылась туманная дымка огорчения, мимолётным туманом застелившая бездонную ночь глаз Лейлы. Девушка только тихонько попросила молодого человека следовать за ней на уже знакомую кухоньку, где вдумчиво что-то читал Адиль.       Видя, что Хао не решается отвлекать мужчину, Лейла мягко обратила внимание отца на ожидающего гостя, дав Додзи возможность изложить суть вопроса, по которому пришёл. К удивлению молодого японца Адиль почти сразу отвлёкся от своего занятия и позвонил Фаусту, передавая телефон для разговора Хао. Молодой человек сообщил медику-исследователю о своей готовности отправляться в опасную экспедицию, на что Фауст ответил похвалой и уточняющим вопросом о том, завязал ли Додзи с употреблением веществ, а каких — деликатный немец не уточнил, за что Хао был очень ему благодарен. Наконец, получив утвердительный ответ на свой вопрос, Иоганн предложил Хао ознакомиться с устройством морских ворот Иокогамы, несмотря на то, что молодой человек уже не раз бывал в портах, побывать там ещё, в последний, раз, чтобы освежить в памяти всё пройденное за годы обучения в морском институте. Также Фауст напоследок уточнил твёрдость намерения Хао, и, получив уверения в неизменной готовности, сообщил обстоятельства, время и место отправления. На этой конкретной ноте они попрощались, и Хао, поблагодарив Адиля и Лейлу, вышел в коридор небольшой квартирки. Когда молодой человек уже готов был покинуть жилище доброго семейства, его внимание робко обратила на себя девушка с глазами цвета самой тёмной, и потому тёплой и глубокой арабской ночи. Загадочная дочь Аллаха, опустив взгляд и несмело, осторожно подошла к гостю, который скользнул по девчушке мимолётным взглядом и спокойно и даже ласково-тепло проговорил:       — Ну что ты, мышонок? Спасибо за помощь, но как жаль, что мне уже пора уходить. Надеюсь, ещё встретимся. Не грусти тут и не расстраивай брата, хорошо? До свидания, малыш.       Но Лейла мягко и тихо, как, впрочем, и всё, что она делала, всучила в руки растерявшемуся Хао какой-то небольшой твёрдый предмет, на ощупь, деревянный. Поднеся к глазам загадочный подарок, Додзи впал только в большее недоумение: фигурка напоминала какую-то птицу с большими крыльями и, судя по перепончатым лапам, водоплавающую. Девушка прочитала недоумение в лице японца, и, не дожидаясь вопроса, тихонько заговорила:       — Это альбатрос. Ты знал, что эти огромные птицы, парящие над кораблями, считаются вечными спутниками моряков? Люди приписывают им способность беречь от кораблекрушения. Чтобы наверняка вернуться из плавания, моряки с давних пор брали с собой в море деревянные фигурки альбатросов. Они придавали уверенность в своих силах, помогали выстоять в трудную минуту. Эту фигурку я выменяла на рынке на свой гребень у цыганской девушки. Надеюсь, альбатрос принесёт тебе удачу и благополучие в море. Возьми его с собой в рейс наудачу, и пусть он напоминает тебе о доме, в который ты вернёшься… Напоминает обо всех людях, которые тебя будут ждать. Напоминает о Мохаммеде и… — девушка в последнее мгновение одёрнула себя от того, чтобы не сказать «и обо мне», ведь такое поведение перед не-махрамом, кем был для Лейлы Хао — харам. К тому же, в любой момент может выйти с кухни отец или мать, чтобы попрощаться с гостем… Видимо, Хао умел читать мысли, раз просто легонько улыбнулся девушке, кивнув головой и проговорил почти шёпотом:       — Я буду хранить этот подарок как напоминание о тебе, Лейла-чан. Спасибо за твою заботу, и до свидания. Попрощайся от меня с братом и не грусти, это расстроит Мохаммеда.       — Ладно, я пойду, пожалуй… Лейла, ты… может, Мага и Акиль меня побьют за это, но я всё же скажу, что ты очень красивая и добрая девушка, и, если бы не… если бы только всё не было именно так, я был бы рад узнать тебя получше… Но не бойся, я не хочу причинить тебе боль или добиться твоего падения в харам. Ладно, прости, что-то я не то говорю уже, просто забудь всё, что я сказал, хорошо?.. Тебе всего шестнадцать, а я такое говорю тебе… До свидания, Лейла, и спасибо за подарок, правда. Теперь у меня на один повод выжить больше. Улыбнись мне, пожалуйста, Лейла… — мягко и будто бы робко попросил Додзи.       — Но ты же всё равно не увидишь мою улыбку через никаб… — с лёгкой печалью в голосе заметила девушка.       — Меня порадует одна только мысль о том, что ты мне улыбаешься, — проронил Хао, и юное сердце арабки растаяло от услышанного, так, что она улыбнулась даже непроизвольно.       — Это харам, Хао, — строго-печально заметила Лейла.       — Зато ты улыбаешься, да и что харамного в улыбке? Ты слишком строга, малыш, — беззаботно проговорил японец. Несмотря на уверения в благопристойности своих намерений, Хао всё же легко, ненавязчиво, но флиртует с закрытой и недоступной арабкой, которая едва-едва держит оборону, сам не понимая, зачем. Просто… Просто Хао тоже человек, ему страшно умирать и грустно оттого, что никто не будет по нему скучать. Эгоизм в чистом виде, да, но и Хао всего лишь человек, хрупкое создание, словно слабая бабочка, жизнь которой в этом мире — песчинка в холодном и равнодушном океане ночной пустыни, но мысль о том, что кто-то будет печалиться по нему, грела, как улыбка Лейлы, которую из-за строгого никаба японец мог увидеть лишь в чёрных глазах.