POV Анна.
Меня зовут Кёяма Анна, и мне двадцать лет. Бóльшую часть своей жизни я провела в Аомори на севере Японии, и, хотя это было, и не самое благополучное время в моей жизни, но тогда ещё была жива мама, а значит, определённо, этот период я назову самым счастливым в своей жизни. Тогда я ещё не знала «прелестей» воспитания в детском доме, тогда не видела, насколько равнодушны, алчны и грязны могут быть люди. Тогда мне просто не доводилось задумываться об этом… Но такова природа человека. — мы просто не замечаем своего счастья в круговороте обычной жизни, принимая его [счастье] за какую-то само собой разумеющуюся деталь нашей жизни, и только когда что-то в привычном нам укладе меняется, выявляя на свет все пробоины в каркасе нашего существования, мы остро чувствуем недостаток этой детали — «счастья». Точно так же было и со мной… Могла ли я когда-нибудь подумать о том, что всё моё счастье будет умещаться в бессонных синяках под глазами моей мамы-наркоманки, на острие её «пятёрки»? , Думаю, что вполне могла бы, но не думала, потому как не было необходимости. Да, истина о том, что лишь потеряв что-то начинаешь ценить, стара, как мир… В десять лет меня упекли в детдом, по решению суда над мамой, которую лишили родительских прав, а я отправилась в детский дом… И ведь все те люди считали, что делают доброе дело, что спасают меня и помогают маме… Только вот они не знали, на что обрекли нас. Никто не знал, даже мы сами. Токио мне не понравился с самого начала. Он показался слишком чужим и даже враждебным, или это оттого, что я никогда не была в нём раньше? Может, поэтому я отнеслась к нему предвзято? Нет, просто Токио совсем, совсем мне не подходил, и дело не в привычке. Токио, как и почти любая столица, очень крупный и шумный город со своим неповторимым ритмом круглотусочной жизни и яркими неоновыми вывесками вместо холодного и чистого света звёзд; жаркой пылью и удушающим смогом вместо свежего живительного снега, что пышными шапочками ласково припорашивает лавочки и дорожки города и так красиво и завораживающе-таинственно блестит в отголосках лунного света. В Токио я уже не нашла ничего родного и тёплого, хоть он и находился южнее в сравнении с Аомори. Просто я попала в столицу слишком поздно, когда у меня больше не было возможности ещё хоть разок погулять с мамой на параде нэбута с его огромными яркими фонарями на красивых великолепных красочных помостах, что выпускают в сокровенную темноту ночи волны такого мягкого и тёплого, уютного света. Если бы меня попросили создать патронуса, как в «Гарри Поттер’е», я вспомнила один из наших с мамой парадов нэбута в Аомори, — одно из немногочисленных «мгновений счастья в моей жизни. А Наоми мне не понравилась с самого начала. Я чувствовала какую-то рычащую враждебность по отношению к себе всякий раз, когда оставалась с ней наедине после переезда в Токио. Она не была злой или жестокой, нет, только фальшивой… Я явственно ощущала пластиковую фальшь, которой отдавала её неискренняя улыбка. К счастью, я не обманывалась и не ждала любви или искреннего принятия от новой семьи. И, когда Кайоши начал чаще заходить ко мне, я заплакала. Впервые с тех пор, как покинула Аомори. Мне было страшно, одиноко и грустно, я понимала, что ничего не могу сделать. Никогда, никогда я не чувствовала себя так. Жизнь просто загнала меня в клетку, из которой нет выхода. Мне никто не поможет, никто меня не спасёт. Никто мне не поверит, и ничего изменить нельзя. Я ещё не начала жить, но уже проиграла. Тогда есть ли смысл играть дальше? Может, гораздо проще сдаться сразу и не мучаться?.. — вот тогда и возникли у меня впервые мысли о самоубийстве. Я думала об этом каждый вечер перед сном, думала перед тем, как лечь в тёплый и мягкий футон сытая одетая и, вообще-то, наверное, счастливая… Если слово «счастливая» вообще может стоять рядом со словом «наверное». Но, как бы то ни было, так вышло, что тогда я познакомилась с Йо. Он стал первым человеком в моей жизни в Токио, которого я хотела видеть чаще и который мог вызвать у меня улыбку. Да, с ним я поняла, что счастлива без всяких «наверное». Но мои чувства, конечно, не были взаимны. И это, пожалуй, даже хорошо. Зачем ему такая покалеченная жизнью кукла? Я не умею так улыбаться людям, словно они — самое хорошее, что со мною происходило, ведь это было совсем не так. Я не умела любить людей, любить жизнь так, как это делал он. Может, потому что и меня не любили ни жизнь, ни люди, ни Йо? А он всегда улыбался так искренне и честно, словно правда любил всех людей так, что даже по первости я мысленно называла его «блаженным». А ты всё равно улыбался. Улыбался, смотря на меня так, словно надеялся увидеть и мою улыбку, словно хотел предложить обмен. Да только обмен этот был бы несправедливым и неравным, ведь моя улыбка такая же натянутая и картонная, как у Наоми, а значит, пуста и ничего не стоит, ведь в ней нет ни капли искренних и живых чувств. Я ощущала в себе желание и причины жить только в те моменты, когда ты смотрел на меня и улыбался, но не мне, — я это понимала. Ты улыбался собственным мечтательным мыслям, улыбался бесчисленным звёздочкам, которые тонули в тёмной радужке твоих бездонных мягких глаз цвета самого сладкого и густого горячего шоколада. Настолько мягкого и сладкого, что оторваться и не утонуть в них было слишком сложно, почти невозможно. А потом… Потом из-за Пирики мои самые сокровенные и противоречивые мечты и желания получили шанс осуществиться. И я помню, как сладко и протяжно замирало моё сердце рядом с тобой всякий раз, как ты скользил по моим губам помутившимся чем-то неясным мне взглядом. Помню, как ты осторожно и ласково как бы случайно касался моей руки, а я потом размышляла над каждым из таких прикосновений в попытках разгадать намеренно или случайно ты дарил мне эти сладкие надежды. Но разгадать тебя оказалось так же просто, как разгадать таинственный узор безмолвных звёзд на небесном полотне. О чём они молчат, так равнодушно-насмешливо наблюдая за нами сверху, зная наперёд наши шаги, мысли, чувства и желания?.. Кого испытывают? Я никогда не желала знать замыслы Судьбы, никогда не пыталась заглянуть в будущее, никогда не интересовалась гаданиями, потому что… Наверное, я просто боялась узнать, что нам не суждено быть вместе. Да, я бы не хотела этого знать, ведь я не сильная храбрая Рапунцель из диснеевского мультфильма. Я не люблю розовое и противных зелёных лягушек, вроде той твари у пришибленной лохудры. А потом… Потом, Йо, произошёл какой-то сюр… Меня изнасиловал этот голубой братец-кретин Пирики, хотя… Хах… Если к этому можно привыкнуть, то, пожалуй, я привыкла… Спасибо Кайоши, конечно, за достойную физико-моральную подготовку, за то, что научил запирать крики и стоны, прикусывая губы до крови… Не уверена в себе, Йо?.. Это единственное, в чём ты ошибся, пытаясь меня разгадать, хотя, пожалуй, не ошибся… А потом я говорила с Дамуко. Впервые я встретила кого-то, кого захотела защитить и приласкать, сказать, пообещать, что всё-всё обязательно будет хорошо. Она ведь такая хрупкая и чистая, такая юная… Она не заслуживает такого ублюдского отношения, какое демонстрирует этот мудак, зато у меня на одну причину желать оторвать ему яйца больше. Не знаю, почему мне так хочется защитить тебя, Дамуко, почему так хочу крепко-крепко обнять тебя и отогнать от тебя всех подлецов, назвать звёздочкой и пообещать, что всё обязательно будет хорошо, что ты поступишь в Токийский, и родители отпустят тебя в большой город, но не к этому мудиле. Отпустят тебя ко мне.***
Мы идём по темноте. Мрак всегда обдаёт какой-то магической атмосферой, в которой ткутся самые чувственные и тихие, словно звёзды, проникновенные ощущения. Я не понимаю, что чувствую… Разум мой в смятении. Как ты мог, Йо? Как ты мог пожимать ему руку после того, что он со мной сделал?.. Неужели ты настолько равнодушен ко мне?.. Или это я слишком много о себе возомнила? Я запуталась. Мне нужно разобраться в себе и всё обдумать, хоть я уже понимаю, что даже несмотря ни на что, оттолкнув тебя, уже готова бежать обратно, хоть и понимаю, что это ничего не изменит, потому что один человек не сможет любить за двоих. Мы подходим к кованой калитке моего дома. А помнишь, как мы побежали отсюда в парк ловить звёзды в августе?.. Правда, это никакие не звёзды, и желания этот космический мусор не исполняет… — Загадай желание, злючка… — впервые за весь путь от дома Юсуи ты подаёшь голос и обращаешься ко мне. Спасибо, Йо. — М… Надо же… Я уж и забыла, как звучит твой голос… Я не злючка, — не узнаю собственный голос. Почему в нём совсем не слышно радости? Я же очень рада, что ты заговорил со мной… «Как будто из меня высосали всю радость…» — отстранённая мысль. Что-то меня сегодня несёт в сторону Гарри Поттера… — Не злючка, конечно, нет. Ты Анна, просто Анна. Я… Наверное, я должен сказать что-то важное сейчас… В общем, Анна, я не могу предложить тебе встречаться, потому что… «Я догадывалась, что Хоро-Хоро предложил мне встречаться просто из жалости» — мигом всплыли слова Дамуко в памяти. Но я не хочу идти по такому же сценарию, а пока всё весьма похоже, — от односторонней влюблённости через связь с морем и мечту ходить по морю до моей невозможности всюду следовать за тобой, Йо. — Всё хорошо. Не… не переживай об этом, не нужно… Так будет лучше, серьёзно, лучше, — и снова не узнаю собственный голос и ужасаюсь его гулко-безжизненному звучанию. Кто это говорит?.. Я или бесплотный тающий во мраке грустью ёкай прошлого? — П… правда, Анна?.. Посмотри мне в глаза и скажи ещё раз, что всё хорошо, — забавно, ты удивлён моим ответом… Второй раз ошибаешься, Йо… Недооцениваешь меня. — Всё хорошо, Йо. Правда. Мне пора уже… Извини. Спа… спасибо за вечер. Доброй ночи… — спасибо за то, что научил меня держать твёрдый и ровный тон, когда внутри я разбита, Йо. Но теперь я тебя недооценила. Надо же, всего полчаса молчания, и я уже забыла, как невозможно от тебя что-то скрыть, потому что… — Прекрати, Анна. Чего ради насиловать себя? Если ты и сомневалась, как поступить дальше, то не дольше минуты. Я не могу с тобой встречаться не потому, что ты мне не нравишься или нравится кто-то другой, Анна, а потому, что… потому что ты мне нравишься, но я не смогу тебя защитить и пообещать, что не сделаю больно. А если у меня не получится быть для тебя достойным парнем, я обману тебя и сам буду готов убить себя… Понимаешь, я просто… я просто не имею морального права предать тебя в очередной раз. Если… Если честно, Анна, когда ты сказала, что мне придётся тебя поцеловать, я… я думал, что у меня сердце остановится от радости. Оно заходилось в каком-то мошпите, но ещё я подумал, что очень здорово, что я смогу поцеловать тебя без обязательств… — едва слышно выдыхаешь белый кондесат ты в холодный тёмный воздух. Это безумие, прикуси язык, не смей! Ты пожалеешь об этом! Включи мозг хоть раз за этот вечер! Но нет, конечно, нет, потому что меня уже не остановят даже собственные требовательные мысли, и я всё же выдохну вслед за тобой белое облачко конденсата: — Ну так не стой на месте, как истукан! — слишком явно различается напускное капризное преувеличенное недовольство, но какая разница, если ты твёрдо подходишь ко мне и, осторожно и нежно приобняв за талию своими крепкими уверенными руками, целуешь так, что я таю не хуже мятного мороженого, а ноги мои превращаются сахарную вату, и я хочу растечься остывающей приторной лужицей у твоих ног?.. Испускаю удивлённый выдох, когда ты отстраняешься и устремляешь нежный и протяжный взгляд своих слишком проницательных шоколадных глаз, в которых тает бесконечной печалью целая Вселенная и говоришь: — Прости меня, Анна… Я очень низко поступаю с тобой… Прости, я не смог, да и не хотел сдержаться. Жалею только о том, что не достоин тебя… Доброй ночи, Анна… Отдыхай… — Доброй ночи, Йо, — мои слова растаяли в холодном воздухе быстрее, чем белое облачко конденсата, которое я выдохнула тебе вслед.