Воспоминание Хао. Десять лет назад в Иокогаме. Район Катабуки…
Мрак позднего летнего вечера душил, скрывая фигуры упорно наступающих враждебных детей и множил панический страх в юных сердечках. Додзи осторожно шагал назад под бешеную тахикардию, судорожно сжимая дрожащую ручку друга своей холодной от пота. — Хао, мне страшно… — уже близкий к тому, чтобы заплакать, поделился чувствами до слёз знакомый голос друга. — Мне тоже страшно, Охачиё, но я с тобой. Не бойся, всё будет хорошо! — Эй, голубки, команды ворковать не было, так что завалитесь!.. — суровым приказным тоном озлобленно повелел один из обидчиков. — Даичи, а пусть они поцелуются! Тогда будут молчать!.. — радостно предложил второй. Жертвы оцепенели. Кто-то выпустил в сердце пулю, иначе как объяснить то, что оно стало биться едва-едва?.. — Алло, чё застыли? Вы слышали Горо! Целуйтесь! Патлатый, целуй своего дружка! Ты вон как раз блюдца на ухи нацепил, точно девчонка! — загоготал мальчик с именем Даичи, видимо, главный в этой детской ОПГ. Хао сделал судорожный вздох и обречённо повернулся к другу, крепче сжимая его ручку. Опустил глаза, поднял глаза. Вдох-выдох. Робко и неумело приблизился к Охачиё. Они же только дети! Никто не знал, как правильно проводить это загадочное взрослое таинство поцелуя. Но обидчики не были требовательны к качеству поцелуя; главное для них — его наличие, поэтому… — Патлатый, долго тормозить будешь?! Целуй давай! — сердито возмутился кто-то из толпы. К нему присоединились и другие нетерпеливые требовательные возгласы: — Да, целуй давай! — Не соскочишь, патлатый! — Даичи сказал целоваться, значит, вы будете целоваться! В следующий раз думайте трижды прежде чем соваться к нашему шалашу! — настырно-агрессивно поторапливали голоса из тьмы. Хао до последнего колебался, стараясь сдержать такие слабые и безвольные слёзы, но не вышло. Ни сдержать слёзы унижения и страха, ни избежать необходимости целовать друга. Додзи ещё раз вздохнул, дёрнув носом, в последний раз, как бы извиняясь, сжал руку друга и… Чужие губы так мокро и неумело чмокнули, задерживаясь на его. Что произошло?.. — Э, умник! Не лезь! Отойди от своего тормознутого парня! Это он должен тебя поцеловать! Раз уж блюдца нацепил, и патлы отрастил длиннее, чем у моей сестры Мико! Он из вас двоих больше годится на роль девчонки, поэтому бесит сильнее! Брысь от него, мелочь! А ты, патлатый, давай целуй, хватит на месте топтаться! — взбешённо возмутился Даичи. — Но мы же уже поцеловались, отпустите нас! — потребовал с небывалой для себя смелостью, Охачиё. — Чего? Щенок, мал ты ещё, чтобы тявкать на взрослых, так что закрой тявкалку и помалкивай! Будете делать то, что мы скажем, и без фокусов, ясно?! — насмешливо рявкнул Даичи. — Хао… Поцелуй меня, пожалуйста, и они нас отпустят… Пожалуйста, Хао… Мне страшно, я хочу домой… — тихонько, всхлипывая, пролепетал Охачиё. — Они нас не отпустят, хоть мы сто раз поцелуемся… — обречённо выдохнул Хао. — Так, девчонки, мне это надоело… Не хотите целоваться по своей воле? — как хотите… — угрожающе прорычал Даичи, что-то доставая из кармана и вертя этот предмет в руках с гаденькой улыбочкой. — Даичи, ты уверен, что они того стоят?.. Мо-может, не надо?.. Это уже не смешно, Даичи… — попробовал образумить лидера кто-то из тёмной толпы. — Завали, Джуничи, вечно ведёшь себя как трусливая тряпка! Веселье только начинается, потому что я так решил! Ну что, голубки, кто первый? Подходите, не стесняйтесь! Я научу вас быть послушными… — рявкнул Даичи, подходя к Хао и Охачиё с неведомым предметом в темноте. — Хао, у него, ка-кажется, там нож… — пролепетал чуть живой Охачиё. Додзи присмотрелся, силясь во мраке распознать неведомый предмет в руках Даичи с намерением верно оценить ситуацию и понять, что им делать. Охачиё младше, и потому Хао ощущал за него ответственность, то есть рисковать и пытаться выхватить нож — нельзя. Остаётся только… Хао старался действовать осторожно и мягко, но выходило несмело и неумело, неуклюже. Отыскав-таки в темноте тонкие и маленькие губы Охачиё, Хао поцеловал. Всё, теперь они могут идти, но вот странно… Почему никак не хочется отстраняться? Или это друг не желает отпускать?.. Хао чувствует вкус соли — Охачиё плачет. Ему страшно, и Додзи посильнее прижал друга к себе, погладив по спине, чтобы хоть как-то успокоить…***
— Хао, секу-ундочку!.. — требовательно протянул Йо, вырывая Додзи из пучины затягивающего воспоминания. — Что, отото? — с неудовольствием выдохнул молодой человек. — Я что-то совсем ничего не понимаю… — признался Асакура. — Что ты не понимаешь, Йо? — с лёгким раздражением в голосе уточнил Хао. — Ну смотри, ты сказал, что разговор будет о ревности… — ответил Асакура. — Ну да, сказал, — согласился Додзи. — Но рассказываешь о каком-то друге детства… И при чём тут ревность? Разве дети могут ревновать?.. Я думал, что ревность — это взрослое чувство… — объяснил Йо. — Малыш, дети, безусловно, не могут ревновать по-настоящему… — Ну вот… — кивнул Асакура. — Но все дети имеют одну суперспособность и, рано или поздно, вырастают… После того вынужденного поцелуя нам обоим было одинаково неловко, думаю, можно опустить разъяснения, почему мы испытывали неловкость и стыд в обществе друг друга… Но вместе с этими абсолютно естественными и логичными чувствами зародилось ещё одно, противоестественное… — парировал Хао на тяжёлом выдохе. — Ты влюбился в него или он в тебя?.. — угрюмо спросил Йо. — Я. — Понятно… И что дальше?.. — хоть Асакуре и было неприятно слушать о влюблённостях брата, но хотелось узнать, как развивалось его общение с этим Охачиё. — Надо же, я смотрю, настроение поднялось, малыш?.. Интересно слушать о страданиях юности своего аники?.. Вот теперь я вижу, что мы с тобой братья… — усмехнулся Хао. — Ну… Ты просто интересно рассказываешь о своём детстве… Вот и заслушался! — вспыхнул Йо, чувствуя, как волна тепла припекла лицо. — Конечно, малыш, я понимаю… Не перебивай, хорошо? — насмешливо-саркастично проронил Додзи. — Прошло несколько лет, и нам стукнуло по тринадцать, точнее, ему — тринадцать, а мне — пятнадцать. Мы всё ещё общались, пытаясь дружить. «Пытаясь», Йо, потому что мне было трудно. Но не так, трудно как сейчас с тобой. Хотя, тогда и время-то было другое… Короче, он начал встречаться с девушкой, а я… а я просто почти потерял его. Мы больше не гуляли вместе так много, как когда-то. Он проводил всё время с ней, стараясь забыть про меня и мою больную любовь к нему… Он боялся меня, или это его девушка потрудилась — не знаю, но уже совсем скоро он перестал общаться со мной совсем. Я… я просто сгорал каждый раз, когда видел его с ней, словно ёбаный феникс… И тогда я понял, что ревность — это влюблённость наоборот. Когда ты так же с пристальным и болезненным вниманием маниакально следишь за жизнью объекта своих чувств, надеешься на его благосклонность и разбиваешься каждый раз, когда он улыбается не тебе… Так что я очень хорошо понимаю и знаю, что ты чувствуешь, Йо… У меня даже татуировка с фениксом есть в память о моих детских чувствах к Охачиё, правда, теперь я понимаю, что набить её — импульсивный и глупый поступок безмозглого пубертатного подростка… Но сводить её я не хочу, потому что это часть моего опыта, и я не хочу отказываться от этого… Поэтому… Отото, если человек ревнует, это не потому, что он сомневается в чувствах своего избранника. Это лишь оттого, что сомневается в себе и том, насколько он способен быть любимым. Ты можешь себя не любить, Йо, — это не страшно, потому что этим займусь я. Я тебя люблю, поэтому постараюсь давать тебе меньше поводов для беспокойств, обещаю, мой глупенький отото. Если хочешь, я могу познакомить тебя с Миине, чтобы тебе было спокойно, и ты знал, с кем я общаюсь. Подумай об этом на досуге, отото, ну а сейчас, иди ко мне, дурашка. У тебя губы в молоке. Это нужно исправить… — выдохнул Хао с мягкой полуулыбкой кроткой нежности во взгляде тёмных затягивающих глаз.