Seekrankheit (Морская болезнь)

      Вспомнить всё: узнав, что отпрыск влюбился в парня, Тао Ен выгнал Рена из дома и заявил, что больше не считает своим сыном и наследником. Хорошо, что у Рена была такая сестра, которая практически незамедлительно позвонила Хару и рассказала о произошедшем. Хару сразу же приехал, чтобы забрать Рена к себе пожить на какое-то время, и вполне ожидаемо, что если бывшего наследника древнего китайского клана происходящее ещё с натяжкой хоть как-то, с очень большой натяжкой устраивало, то вот влиятельную семью, из которой его выставили, не радовал подобный расклад до такой степени, что, едва дверь за Реном закрылась…       Казалось, отголоски вообще-то не особенно громкого и агрессивного хлопка дверью увязли в густой и тяжёлой тишине дома семьи Тао, в которой так неожиданно и внезапно стало на одного неотъемлемого члена меньше. Всё произошло так резко и спонтанно, что не сразу уложилось в голове Дзюн. Вот же только что она спокойно разговаривала и смеялась с братом, а вот — за ним плотно закрылась дверь. От девушки словно оторвали клочок души. Ну да, конечно, мы же часть великого клана Тао… Клана упёртых и немых баранов, признающих только силу и грубость… Зачем разговаривать, если можно ударить кулаком по столу со всей дури, а тем более, что дури много, просто невпроворот?.. — подобные горькие, но справедливые размышления ввергали девушку в уныние, в котором ей не дали раствориться, потому что… Пусть брат ушёл, жизнь мира, их семьи и клана на этом не останавливается, и лучшее тому доказательство последовало практически сразу…       — Дзюн, Ран, ждите меня в гостиной, я хочу сделать несколько заявлений в связи со сложившейся ситуацией в семье и обсудить текущую обстановку, — обратился к женщинам Ен, и Дзюн ужаснулась: это не человек. Это камень, равнодушный и бесчувственный булыжник. У него сын ушёл из семьи, а Ен говорит об этом так, словно это какое-то деловое событие в мире его картонного бизнеса… И как она раньше не замечала такого равнодушия отца?.. С матерью всё ясно. Она ведь жена такого важного и влиятельного человека, ей не к лицу торчать у плиты в фартуке и с поварёшкой в руках или штопать носки детям… Для поддержания очага и сохранения сил на фальшивые вежливые улыбки на корпоративах Ена нанимается прислуга, чтобы избавить от лишних хлопот, которыми жене Тао Ена совсем не обязательно пачкать свои ухоженные нежные ручки.       Но обязательно выполнять волю главы семьи, и именно поэтому Дзюн и Ран прошли в гостиную, где последняя изящно и томно расположилась в обитом красным бархатом кресле, а Дзюн — в кресле-качелях, подвешенном под высокий потолок. Комнату наполнил тошнотворный лёгкий сизый дым, что серебристой ленточкой вился от тонкой сигареты в изящных белых пальцах Ран. Между матерью и дочерью, как обычно, тлело молчание, — обычное дело, если речь идёт о Ран и Дзюн. Им просто не о чем разговаривать, нет общих интересов, равно как и желания. Но такие минуты не были чем-то неловким или неудобным, — нет, обе понимали «естественность» ситуации и больше удивились бы, нарушь одна из них привычное обыкновение. Дзюн напряглась, когда женщина поднялась с кресла, — верный признак того, что в гостиную вот-вот войдёт отец, ведь Тао Ран имела обыкновение чутко прислушиваться и умела безошибочно предрекать появление мужа. Если она встала, — значит, и сам глава семьи вот-вот явит себя ожидающим дамам. Действительно, через минуту в гостиную вошёл и Тао Ен. Дзюн встала, — не потому что хотела выразить уважение отцу, — нет, Тао Дзюн, как достойная представительница своего клана, ни за что бы не сделала то, что не хочет сама. Она поднялась с места, потому как была, в отличие от брата, благоразумна и не желала схлопотать наказание за непослушание.       — Дзюн, Ран, я хочу объявить, что с этой секунды вы должны забыть такого человека, как Тао Рен. Его нет. Он умер для меня и для вас. Отныне любое упоминание этого имени, или выражение хоть малейшего беспокойства за его судьбу, или попытку помочь ему, я буду воспринимать как акт неповиновения мне, который требует наказания. Я намерен в ближайший час встретиться с Оямадой-саном, чтобы решить судьбу этого молодого человека. Я намерен отправить его в ближайший рейс Мансуми. На этом у меня всё. Вопросы есть?.. Может, кто-то не согласен? Дзюн? Ран?.. — объявил Ен с лёгкой отстранённостью, обращая взгляд колючего холодного золота на дочь, затем на жену. Обе молчали, опустив головы, потому как знали, чем бы ни покарал их неповиновение Тао Ен — легко не будет, да и смысла геройничать сейчас нет.       — Отец, — вдруг подала голос Дзюн, останавливая уходящего мужчину. Ен замер и медленно повернул голову к дочери, впив в неё пронзительно-предостерегающий взгляд.       — Дзюн, не поступай глупо, — коротко предостерёг рокотанием Ен, прищурив глаза.       — Не имею такого обыкновения, — холодно хмыкнула девушка, продолжая, словно подтверждая собственные слова, — как теперь его называть?       — М-м… Думаю, отступник или глупец, — прекрасно подойдёт… Этот человек сделал свой выбор, — прогромыхал раскатом грома тяжёлый ответ Ена, — вы свободны, а я надеюсь, что услышали меня.       Женщины безмолвно покинули гостиную бесплотными тенями, которыми и жили во власти Тао Ена.

***

      — Дзюн звонит, — сообщил Хару, протягивая Рену его же телефон. Китаец ответил кивком и принял смартфон из рук… Кого? Друга, сожителя, знакомого?.. Из рук знакомого.       — Надо же… Удивлён. Здравствуй, сестра, — поздоровался Рен и ушёл разговаривать на балкон, покидая комнату и оставляя в одиночестве Хару.       — Привет, — коротко и тихо выдохнула девушка.       — У тебя что-то случилось, или звонишь узнать, как я живу с твоим розовым фриком? — спросил Рен. Сестра не относится к тем девушкам, которые любят просто так висеть на телефоне, и парень был почти уверен, что Дзюн звонит с какой-то целью. Оставалось лишь надеяться, что у них ничего плохого не произошло. Хотя почему у них? У неё. У Дзюн.       — Отец запретил произносить твоё имя и вообще пытаться как-то помочь тебе, но я не могу иначе, поэтому слушай внимательно: он намерен запихнуть тебя к Оямаде-сану в ближайший же рейс. Наверное, это в качестве наказания…       — Глупости, сестра. Ты знаешь отца. Хотел бы наказать выбрал что-то внушительнее… Какую-нибудь операцию на органы или на лицо, чтобы лишить меня возможности заработать. Но при этом не задевая мою репродуктивную способность, ему ведь нужен будет незапятнанный моим уходом из семьи, наследник. Видимо, работа с Оямадой сама по себе должна быть наказанием, или же просто способом не допустить моего сближения с Хару… Об этом я подумаю позже, а сейчас… У тебя всё нормально? Отец ничего тебе не сделал?.. — выдохнул Рен.       — А что он мне сделает? Запретит на улицу выходить, под замок посадит, что? Телефон отнимет? Что такого страшного он мне может сделать? — с вызовом усмехнулась девушка.       — Не стоит недооценивать изощрённость Тао Ена. Ты ведь уже поняла, что он монстр, готовый запугать собственную семью, потому что иначе не способен удержать своё влияние? Ты поступаешь неразумно, сестра, звоня мне сейчас. Я же изгнанник, нежелательное лицо №1. Этим звонком ты связываешь себя в одну упряжку со мной, хоть тебя это совсем не касается… Снова лезешь, когда не просят, ты неисправима, сестра, — порицательно выдохнул Рен, явно обозначая сестре своё неодобрение.       — Не души, я знаю, что делаю, — отмахнулась девушка.       — Блять, ну конечно… — проворчал китаец. Конечно, конечно, пошёл он на фиг со своими советами, ведь Дзюн самая умная, самая рассудительная и благоразумная, если благоразумно ебашить голову в зелёный, пока отец не видит…       — Ну а как у вас с Хару дела? Ты его там не обижаешь? — осторожно спросила китаянка, а Рен от её вопроса напрягся. Не стоит сестре знать об их буднях…       — Скорее он — меня… — усмехнулся молодой человек, стараясь держать более естественный тон. Вспомнилась их совместная прогулка в Сетагая-парке… И Рен почувствовал, как обдало жаром в паху и на своих скулах, а ещё странно защекотало-ухнуло сердце…

Несколько дней назад.

      Рен уже почти привык жить в этой абсолютно не нормальной, капельку двинутой чистоте. Нет, Рена нельзя было назвать неряхой или грязнулей — к вопросам личной гигиены он относился достаточно щепетильно и внимательно, чтобы не запускать себя, но недостаточно, чтобы мыть руки по полсотни раз в течение часа, как это делал Хару. Всё в квартире Тамамуры имело свои чёткие место и назначение так, что Рен даже несколько опасался лишний раз ненароком двинуть настольную лампу или, скажем, мыльницу в ванной криво поставить. Занятый подобными мыслями, Рен увлечённо раскладывал свои вещи по полкам в шкафу. Разложил почти всё, кроме штанов… С ними-то проблема: судя по подписи, которая красовалась на верхней полке, именно там полагалось, по мнению Хару, «жить» штанам. А Рен, как назло, ростом не вышел. Чёртово молоко — наёбка для уёбка, потому что китаец пьёт его всю жизнь, но не растёт. Тц… И почему надо, блять, обязательно складывать штаны наверху?.. Он явно двинутый, это видно с первых шагов в квартире… Ну не может у нормального человека быть такая ебанутая чистота!..       — Помочь?.. — мягко улыбнулся Хару, подходя к Рену осторожно и медленно, чтобы ничего не прилетело от вспыльчивого китайца.       — А?.. — растерялся Тао.       — Давай помогу, говорю… — тихо и хрипло проговорил Тамамура, мягко отнимая штаны, которые Тао только что достал из сумки, чтобы положить наверх. Ненамеренно вжимая Рена в шкаф, Хару без особенного труда отправил предмет одежды на положенное ему место.       — Спа…       — Пожалуйста, — выдохнул Хару в губы Рена, нежно целуя шокированного молодого человека.       — Прости, не мог удержаться… Обычно я так не делаю, правда, прости, Рен… — виновато и сдавленно, тихо проговорил Тамамура.       — Я же говорил не делать так… — глухо прорычал Рен.       — Да… да… говорил… Прости… — растерянно и едва слышно из-за пропадающего голоса, пролепетал Хару, опуская горящее стыдом и негодованием лицо.       — Ты дурак или да?.. Я про извинения. К поцелую вопросов нет, — выдохнул Рен перед тем, как поднять опущенное лицо Тамамуры и мягко и легко, протяжно поцеловать, срывая, словно нежный цветок, слабый стон с губ покрасневшего Хару.       — Да… Как надо отвечать на этот вопрос?.. — пролепетал, поплыв, Хару.       — Какая разница? — выдохнул Рен с лёгкой улыбкой.       — Одевайся, сейчас пойдём в парк, — бросил Тамамура перед тем, как покинуть комнату китайца.

***

      — И как ты это всё дотащишь до своего парка? — хмыкнул Рен, окинув арсенал художника скептическим взглядом. Действительно, допереть кисти и краски, мольберт и холст ещё как-то можно по отдельности, но вот вместе, как вознамерился Хару, уже сложнее.       — Ты же поможешь мне? — неуверенно спросил Хару.       — Подумаю, — хмыкнул китаец.       — Пожалуйста, помоги мне, Рен… — поднял на Тао серые глаза Тамамура.       — Да что началось-то опять? Помогу, конечно, только перестань уже делать такие глаза, я от них уже… Кхм… Не важно, в общем, давай сюда всю эту поеботу, дотараканим как-нибудь… Так… Я беру мольберт и холст, а ты вот эту приблуду… — распорядился Рен, тыкнув в этюдник и легко подхватывая сложенный мольберт в одну руку и холст в другую.       Молодые люди покинули квартиру, и Рен предпочитал не думать о том, насколько по-уебански они смотрятся с этим всем художественным скарбом.

***

      — Тебе не холодно? — тихонько спросил Хару, двигаясь по правую сторону от Рена с этюдником на плече. В ящичке светлого дерева гремели прыгающие художественные принадлежности, что со стороны выглядело несколько комично: Хару в серой шапке, натянутой чуть ли не на глаза, и обмотанный нежно-розовым шарфом с громыхающим этюдником производил впечатление самого деятельного человека, которого только можно представить.       — Живой, — отозвался Рен, напоминавший топающего гномика с огромным холстом в руках.       — Надо было надеть на тебя шапку… А то заболеешь… — вздохнул Хару.       — Вылечишь, какие проблемы?.. — просто выдохнул Рен с лёгкой улыбкой.       — А… Ну… Если так, то… Хо… Хорошо… — растерянно пролепетал художник со счастливой, но пока не смелой и нерешительной, смущённой, улыбкой.       — Хару… — позвал Рен.       Тамамура вопросительно повернул голову на китайца.       — Я не скажу и не сделаю чего-то, если не уверен в том, что хочу этого, — таинственно проронил китаец, ввергая спутника в замешательство своими словами.       — Эм-м… Спа… Спасибо, наверное… — неуверенно проговорил Хару.       — То есть, если мне можно тебя вылечить, это значит…? — дошло до Тамамуры спустя несколько секунд молчаливого прокручивания странного диалога в мыслях.       — Значит.       — Давай встречаться?       — М-м… Нет. Не могу сейчас ответить. Мне нужно подумать, но думаю, нет, — взволнованно, но пытаясь скрыть шок, потопив его в ослабевшем от удивления голосе, выдохнул Рен.       — Понимаю… — расстроенно кивнул Хару, притихнув и желая исчезнуть куда угодно, лишь бы не находиться рядом с китайцем сейчас, после такого неловкого и провального предложения.       — Эй, кудряшка… Всё нормально? Не расстраивайся, я же не сказал категоричное и неоспоримое «нет», я только сказал, что не могу сейчас ответить. Не спеши загоняться и придумывать всякую дурь, ладно?.. — осторожно выдохнул Рен на ухо Тамамуре, притягивая его к себе. Японец втянул голову в плечи в надежде спрятаться от щекотки дыхания Рена.       — Ладно… Рен, всё хо… хорошо, правда… — сдавленно и тихо, пропадающим голосом, выдохнул Хару.       — Да… Блять, конечно, всё хорошо! Сука… Пышешь оптимизмом не хуже суицидника… Я… блять, да не могу я так, Хару! Я только что был натуралом, но встретил тебя, — и всё, пиздец… Блять… Мне просто пиздецки страшно… Я пытаюсь не… не показывать это, но у меня такое ощущение, что меня просто вырвали из предельно простого и ясного, родного мира, и запихнули в какую-то сюрреалистичную реальность одного, без помощи, без знаний, без опыта, без… Да без нихуя! И тут ты с этим вопросом! Да… да я вообще не ебу, что происходит… Как я могу тебе ответить что-то вразумительное здесь и сейчас?.. Ещё отец… Бля-ять! Да это всё какой-то сюр! Я просыпаюсь от того, что ты мне снишься, и просыпаюсь со стояком, понимаешь?!.. — взвыл Рен, давая, наконец, волю запертым переживаниям и мыслям, которые снедали изнутри, клокоча и обжигая оголённую душу и сокровенные мысли.       — Ты стал чаще ходить на балкон… Куришь?.. — тихонько спросил Хару.       — Курю.       — Ничего, я тоже курю.       — Сдохнем от рака лёгких вместе? — мрачно усмехнулся Рен, хотя прекрасно понимал, что это ситуация из разряда «молча обнять и плакать», и ничего смешного нет. Видимо, вот теперь они тронулись. Оба.       — Не, я хочу от гангрены. Всегда мечтал. Назло всем, — засмеялся Хару, чувствуя, что вот сейчас ему с Реном так хорошо и спокойно, и не важно, что сейчас китаец не ответил согласием. Всё впереди. У них всё впереди.