В о с п о м и н а н и е.
«Февраль выдался к удивлению местных жителей теплым, однако все по-прежнему кутались в мягкие курточки, не забывая про шарфики и шапки. Солнечная погода согревала, напоминала о том, что скоро весна. Напоминала о том, что можно наконец-то выбраться из дома и добраться до детской площадки, пока мама сладко дремлет в свой единственный выходной. Минхо пользовался этой возможностью и, поправляя на теле огромную «прогулочную» курточку, чувствовал себя главным злодеем всего сущего. Он был очень коварным, он знал, что поплатится за свое исчезновение без причины наказанием в виде лишения сладкого после ужина, однако руки чесались наконец-то потеряться в красочных горках, качелях и песочницах. Его девятилетний блестящий взгляд каждый раз задерживался на белых соседских розах, что так старательно выхаживала одна женщина в почтенном возрасте. Она же и гоняла любопытного мальчика подальше от своих драгоценных цветочков, ведь в хитром выражении лица Минхо скрывалось очевидное желание сорвать красоту и подарить её матери. Он скептически относился ко всему прекрасному, ведь оно всегда было ему недоступным, а то, что было недосягаемым, подлежало детской ненависти и зависти. Минхо потому и ненавидел одного мальчика с надменным взглядом, что в постоянном одиночестве шастал на детской площадке, куда Ли топал по заученной дорожке добрые тридцать минут. Царство веселья пряталось за многоэтажными домами, за высоким сварным забором, куда Минхо без труда попадал через открытую для «особенных» детишек калитку. Да, он знал, что это частная территория. Нет, ему не было стыдно. Минхо не любил играть в компании, не любил, когда на площадке был еще десяток надоедливых детей, желающих узнать, откуда такая красота с кошачьим глазками прибыла в их королевство. У Ли не было игрушек, которые можно было бы тянуть за собой пару километров, да и к тому же, если они и были, то вид у них был не самый лицеприятный. Ему все еще было немного стыдно, но стыд он прятал за нахмуренными бровями и извечным фырканьем, когда какая-нибудь девчушка начинала хвастаться своими каникулами в Пусане, походами в кино и праздником в детском кафе. Но больше всех на этой площадке Ли Минхо раздражал только мальчик, играющийся с куколками. Было железное социальное правило — куклы для девочек. Минхо не нравилось, что это правило кто-то нарушал. — У тебя глаза косые, — это было первым, что он сказал Хван Хенджину, когда тот неприлично долго сверлил его взглядом, сидя на краю горки. Минхо не знал, что осуждающий взгляд можно было бы охарактеризовать как-нибудь иначе. Минхо не знал, что взгляд Хенджина не был осуждающим. Он был наполнен странным восхищением, с которым Ли никогда по отношению к себе не сталкивался. С каждым проведенным днем на чужой детской площадке детишек становилось все меньше и меньше. С каждым днем возможностей для незамысловатых диалогов и причин для начала крепкой дружбы становилось все больше и больше. Минхо боялся, но искренне не понимал, чего именно. Хенджин первым нарушил ту скрипучую тишину, когда за неделю до своего дня рождения вырос возле песочницы, где сидел кошачий мальчик. — Мне скоро будет девять! Весна. Уже теплело, но только не в голове Ли Минхо, которого вновь потревожили. — И что? Мне под себя от радости сходить? И губы детские пухлые поджались в обиде, но после тут же растянулись в милой улыбке. — Ты придешь на мой день рождения, Хоша? Минхо не пришел на его день рождения, потому что после ласкового прозвища испугался появляться на детской площадке вновь. Он очутился там на следующий день, а Хенджин, ждавший его все то время, радостно побежал к нему на встречу, в руках неся две куклы. Одна явно была купленной — красивая, с белоснежными волосами и белой кожей в черном готическом платье. Вторая — кривая, самодельная, напоминающая маленького мальчика с кошачьими глазками. — Я не видел, чтобы у тебя были игрушки, поэтому я сделал для тебя куклу! Это ты, Хоша! Минхо тем весенним деньком очень долго возвращался домой, плутая по незнакомым ему районам. В руках он грел куклу, подаренную ему Хван Хенджином. Ли боялся принести её домой и столкнуться с рядом вопросов в свой адрес, а потому, задержавшись возле полюбившихся ему белых роз, недолго думая, начал рыть маленькими пальчиками сырую после недавнего дождя землю. Минхо не знал, почему плакал, пока хоронил чужой подарок. Возможно, это что-то значило для Хенджина. Возможно, именно так Хван и хотел с ним подружиться. Возможно, после этого Минхо больше никогда не вернется на ту детскую площадку».***
Чонин был преисполнен желанием завершить раунд своим триумфом, однако он совсем не ожидал, что на пути к победе у него появится не Ли Минхо, не школьный завуч и даже не родная мать. Кто же знал, что белые розы, растущие вдоль забора, окажутся настолько колючими, чтобы изранить руки и поцарапать переносицу. Кто же знал, что Ли Феликс окажется рядом именно в этот момент со своей новой камерой и неудержимым желанием сфотографировать Ян Чонина в белых зарослях. Кто же знал, что теперь они оба будут сидеть в медпункте на кушетке, разделяя тяжелую ношу прогульщиков. — Нежнее, блять, — прорычал Ян, после губу прикусывая из-за неприятных ощущений. Совершенно не думал, когда с головой нырял в тернии, желая отыскать там известное лишь Олимпу. — Еще одно слово, и я тебе вену пережму, — Феликс выглядел уж слишком бледным и чем-то взволнованным. — Не я в куст упал при звуке затвора. — А на кой черт ты вообще там шастал со своим фотоаппаратом? — продолжал негодовать Чонин, а после захрипел, когда Ли приложил ватку с перекисью к одному из порезов. Они не были слишком глубокими, просто кожа чужая была рассадником для отметин. Ян потому и ненавидел уроки физкультуры, ведь при таких раскладах его покалеченное жизнью тело могли лицезреть все. Благо в прошлый раз его спасло вмешательство Ким Сынмина, а точнее его обычное существование, повлекшее вопросы со стороны одноклассников. — А тебя это ебать не должно, — парировал с легкостью Феликс, после испуганно замирая, когда ему почудился звук открывания двери. Чонин тоже последовал его примеру, искренне надеясь на то, что в роду у него были химеры-хамелеоны и сейчас он сольется с белоснежной обстановкой провонявшего спиртом кабинета. — Не шуми, — слишком нагло попросил Феликс, словно не он минутою ранее громко возмущался. Они оба прогуливали уроки, они оба знали, что за это им ничего хорошего не светит. И если Чонин пытался в попытки образа борца и негодяя, то Феликс пытался в попытки образа журналиста, увлеченного делами, способными покрыть его пропуски. Ни то, ни другое их бы не спасло. — Что ты в кустах забыл? — продолжал интересоваться Ли в силу особенности своего характера. Он закончил свои врачебные процедуры, наблюдая криво наклеенные пластыри и неправильно повязанный бинт на ладонь. Феликс вообще не был уверен в том, что бинт им был срочно необходим, просто комичность в голове разыгралась, и захотелось добавить образу Чонина трагичности, а себе почетности за оказание первой неотложной помощи. И совершенно плевать, что Ян, как только увидел его возле кустов, едва не прибил кулаками после первого смазанного снимка. Совершенно плевать на то, что Ли заверещал на всю округу, боясь оказаться покалеченным неадекватным псом. Пришлось найти компромисс в кабинете медсестры. — А тебя это ебать не должно, — перекривлял Чонин, думая о том, как поскорее бы вернуться к своим важным делам. Открывать приложение игры перед Феликсом было опасно, рассказывать ему свои мотивы тоже, а резко вставать и возвращаться к розам было еще более подозрительным, потому Ян губы сжал и вытаращился на Ли, надеясь на то, что тот от него отстанет. От него воняло запеченной грушей, и Чонина воротило от этого надуманного аромата. Феликс на первый взгляд казался уж слишком безобидным со своей-то миловидной внешностью, однако голос его совсем обертке не соответствовал. — Я знаю об игре, — спустя минуту грозных гляделок произнес Ли, после наконец-то руки пережатые чужие отпуская. Он взглянул в окна, обхватывая пальцами свой фотоаппарат, ногтем водя по линзе, совсем не думая о последствиях. — В последнее время я замечал, что в школе начали происходить странные происшествия, поэтому принялся за расследования, а последнее вывело меня на Чанбина. Тот язык за зубами держать не умеет, поэтому все мне растрепал, а потом пришел Чан, и теперь я в этой секте. Они сказали, что я могу оказаться полезным, но я ни на что не подписывался. Мне лишь до жути интересно то, чем закончится все это безобразие, если когда-нибудь закончится. Не хочешь дать мне интервью? Феликс с шумом рухнул с кушетки, больно ударяясь затылком, теряя на мгновение возможность вдохнуть полной грудью, ведь после брошенного вопроса Чонин совсем не постыдился естественной реакции своего организма — резко задрать ногу, чтобы пнуть ею несчастного в грудь. — Сука, — Ли схватился за голову, стараясь усесться на холодном полу как можно быстрее. Он знал, что со своим любопытством всегда находился в зоне риска получить несколько ударов по лицу, однако природная хитрость и длинный язык очень часто выручали, но, видимо, не в ситуациях, в которых хоть как-то фигурировал Ян Чонин. — Какое, блять, интервью? Не лезь в это, это тебе не в куколки играть, — попросил юноша, спрыгивая с кушетки. Он оглядел взглядом сконфуженного Феликса и почувствовал неприятное чувство в груди, потому что при виде болезненного Ли в голове всплыл образ до одури влюбленного Хан Джисона. — Ладно, вставай давай, а то яйца отморозишь. Феликс боязливо посмотрел на Чонина, который устал протягивать руку помощи и, сдавшись, потянул Ли за плечо, чтобы поставить на ноги. Похлопал его по груди, провоцируя испуганные икания, после взглядом грозным попросил помолчать и направился к выходу из кабинета. — Не приближайся к этому делу, Феликс, — он не хотел, чтобы что-то мешало игре, а осветленный пятнами петух вполне себе мог очутиться в финале угрозой. Подобное Чонину не нужно было. Ему нужно было как можно скорее отыскать ответ на загадку, а еще не набрать себе побольше прогулов, за которые его, вероятно, могут исключить в ближайшем мрачном будущем. Ян не знал, искал ли Минхо разгадку, ведь на последующих уроках он крайне спокойно сидел за партой, поднимая с определенной периодичностью руку, чтобы ответить на вопросы учителя. Ли выглядел уж слишком спокойным, и это настораживало Чонина, который места себе не находил, и то ли из-за того, что боялся проиграть, то ли из-за того, что его пересадили с последней парты на предпоследнюю, вынуждая боковым зрением извечно ловить взгляды Сынмина. Такое решение преподаватель аргументировал отсутствием другого одноклассника и желанием видеть «умные глаза» всех ребят в классе. Чонин был уверен, что Ким понятия не имел, какой сейчас урок, ведь пялился не на доску, а на него: на перебинтованную ладонь, царапинку на переносице, перекрученный ошейник. Остаток дня Ян провел в подвешенном состоянии, из которого даже Джисону не удалось его вывести. Плохо пообедал, лениво посетил еще несколько занятий, отвратительно написал сочинение, чтобы потом с негодованием осознать — какая же жизнь скучная вещь. Возвращался к розам он на каждой перемене, но, поломав добрую половину нежных цветов, так ничего и не нашел. Смирившись с тем, что раскопки нужно продолжить после завершения школьного дня, Чонин с тяжелыми усилиями досидел до победного, после просиживая штанишки в кабинете директора, нелепо отчитываясь за свои прогулы. — Ян Чонин, — мужчина даже не смотрел в сторону ученика, он был занят заполнением неизвестных уму школьника бумаг. Школьник же в свою очередь осматривал роскошный кабинет, спрятанный в одном из корпусов их школы. Она не была частной, но из-за смены преподавательского состава и самого же директора явно к этому шла. Чонину возможно потому и повезло было очутиться в её стенах в начале учебного года, ведь тогда директором была добрая женщина, что согласилась принять сообразительного и нервного мальчика в свою обитель. — Тебя исключили из предыдущей школы по причине отвратительного поведения, — все так же не смотря. — Однако Госпожа Пак приняла тебя с распростертыми объятиями. В твоем досье расписаны все учебные заслуги, которые ты заработал за годы обучения в прошлой школе, но, тем не менее, я не вижу подтверждения всех твоих грамот в Мьёджи, — Чонин наконец-то поймал его взгляд. — Я наслышан от твоей классной руководительницы, что ты из не самой благополучной семьи, однако это не должно быть оправданием для того, чтобы прогуливать занятия. У нас полно перспективных ребят, я не хочу, чтобы ты портил статистику нашей школы. Ян задумался над тем, в каком месте в старшей школе Мьёджи были перспективные ребята. Она определенно была поспокойнее его предыдущей, но, учитывая все деяния, что были у всех на слуху с начала учебного года, в слова директора слабо верилось. — К чему Вы клоните? — Чонин неловко поерзал на стуле, стараясь не слишком откровенно изучать изменившийся интерьер кабинета, напоминающий теперь президентские покои. — К тому, что ты должен всерьез заняться учебой, ведь скоро промежуточная аттестация. Если не докажешь свои знания, то комиссия примет решение исключить тебя, а если мы это сделаем, то у тебя будут сложности с переводом в другую школу, ты понимаешь, о чем я? — Понимаю, — Чонина не тешила учеба, но все то, что случалось прямо сейчас, являлось той самой бытовой причиной, которая заставляла забыть об игре. Задерживала. Он знал, что если его еще раз выпрут из школы, то мама попросту убьет его без толики сожаления. Чонин не боялся рукоприкладства в свой адрес, он лишь боялся своей реакции на подобное, ведь с каждым днем становилось все невыносимее и невыносимее держать себя в руках. Ян не хотел переходить черту, не хотел терять себя в таком контексте. Не хотел отвечать на заданный им когда-то вопрос. Он вновь не герой. Обычный школьник из непутевой семьи с вагоном проблем, которые ему нужно решать. Образование и жизнь младшего брата, у которого нет никого, кроме старшего. Поехавшая и потерявшая себя после гибели супруга женщина с долгами, неспособная должным образом воспитать своих сыновей. Это все обязанности Чонина, его ответственность, его неданное обещание отцу — сохранить эту семью, хотя бы попытаться. Идя по школьному коридору, периферийным взглядом созерцая закат, Ян терзал свои губы. Директор осадил его, напомнил о том, что жизнь это не игра и не шахматное поле. Нет побед и проигрышей, есть только путь, с которого нужно убирать преграды. Чонин не был готов к такой ноше, но его никто и не спрашивал. — Юн, — он остановился возле одного из окон, с высоты третьего этажа наблюдая за младшим братом в кругу его одноклассников. Иногда детишек из младших классов приводили на территорию старшей школы Мьёджи, так как она располагала центром для развития маленьких и перспективных. Юн ходил на дополнительные занятия бесплатно по льготе, обусловленной потерей кормильца. Чонин только сейчас понял, что потерял связь со своим младшим братом с того самого дня, как начал играть. Только сейчас понял, что свою ответственность переложил на плечи маленького человечка. Стараясь успокоиться, Ян взглядом цеплялся за несущихся домой старшеклассников, за играющими на спортивной площадке одноклассников, за группой детишек, за стоящих возле велопарковки школьников, за Ли Минхо. За Ли Минхо. Чонин дернулся, понимая, что ферзь стоял напротив выхода из школы, своим темным взглядом сверля силуэт Яна через толщу стекла. Он был уверен — Минхо смотрел на него. — Что тебе нужно? — вслух спросил Чонин, понимая, что Ли при огромном желании его не услышит, однако сможет прочитать по губам. Минхо же усмехнулся, а после повернул голову в сторону толпящихся младшеклассников, давая Яну понять не самое приятное. — Сука, не смей. Чонин восхищался им, дышал им, забывался в те мгновения, когда видел его в стенах кабинета. Ведь это ферзь. Сильная шахматная фигура, не менее сильный игрок известной игры, человек, влияние которого пропитало кожу Чонина, делая его жалким, неспособным противиться чужой воле. Эта легкая одержимость потихоньку давала трещинки, ведь Ян больше не чувствовал себя псом. Пусть он по-прежнему пешка, пусть он все еще глуп, пусть все еще не знает, что из себя представляет игра и что пришлось пережить нынешним топовым игрокам, он не был готов сдаваться. Не тогда, когда утер нос Ким Сынмину и неосознанно воодушевился соперничеством с ним. Пока Чонин соображал, спешно спускаясь по лестнице вниз, в попытках понять, чего же именно Минхо пытался добиться своим многозначительным взглядом, он не заметил, как школа всего за несколько минут опустела, а солнце спряталось в небоскребах. По его предположениям, младшеньких уже должны были увести с территории, но Ян Юн был слишком доверчивым малым, чтобы при взгляде на предположительного друга своего старшего брата ненадолго задержаться. И все же были вещи важнее игры. Поскальзываясь на последней ступени, с трудом успевая схватиться за перила, Чонин шумно выдохнул, ловя себя на мысли — словно впервые за прошедшие недели. Было тихо, никаких голосов извне и внутри, никакого шума жизни, никакого тиканья часов таймера. Чонин ничего не слышал, пытаясь разобраться с беспорядком в голове. Смешалось все — от настоящей жизни до виртуальной, и личности, образы, герои, все созданное его больной головой, не могли найти себе места. Чонин был не лучше Сынмина, что ранними утрами выбирал себе маску с галстуками. Однако если Ким выбирал тщательно и без погрешностей, Чонин не умел выбирать и доверялся случаю. Не дойдя до главного выхода, взгляд зацепился за приоткрытую служебную дверь на задний двор. Ян знал, что она не должна была быть открытой, Ян знал, что именно там его и ждал Ли Минхо со своим подозрительным и одновременно грозным взглядом. О чем он хотел поговорить? — Минхо? — Чонин выскочил наружу, наблюдая целое ничего. Обычный задний двор, пустой, с рассадой еще не выросших деревьев, с брошенными садовыми инструментами, разными ящиками. Ни души, ни вздохов, ни жизни. Теперь Чонину уж очень сильно хотелось услышать хоть какой-то голос внутри себя, чтобы успокоиться. День в какой раз насыщенный, а голова в очередной раз неспособна выдержать весь груз происходящего. Он хотел отдохнуть, сесть и закурить, погружаясь в то пространство, где его ничего не тешило. Он хотел на детскую площадку, на скрипучие качели с кубиком Рубика в руке, к тому страшному чудовищу, что душило его вопросами. — Ты уже нашел ответ, ведь так? — Ян не успел среагировать вовремя на раздавшийся со спины голос, он так же не успел среагировать на резкий удар между лопаток, заставший его сделать несколько кривых шагов вперед, едва удерживая равновесие. Стоило Чонину обернуться, чтобы заглянуть в глаза ферзя, как последний, не жалея сил, ударил с размаху его по лицу, после хватая за воротник испачканной жизнью футболки, не давая упасть. — Нашел, блять, я прав?! Обычно он реагировал куда быстрее на удары, в особенности тогда, когда понимал — соперник вполне себе может его убить. Он неплохо защищался в тот день, когда на него вышел Кан Суен со своими претензиями, однако сейчас, запутанный чувствами, ему было банально тяжело вырваться из хватки. — Слушай, я не тупой и видел, как ты на каждой перемене носился на улицу, — Минхо был в ярости, и таким Чонин его еще не видел. Ли всегда был в пограничном состоянии между холодным равнодушием и приступом бешенства, но для окружающих это было чем-то привычным, а если анализировать Минхо через призму взглядов Хенджина, то все всегда, якобы, было под контролем. Сейчас контроля не было, и Чонин искренне не понимал, что ему делать. — Я не нашел ответ, — шум в голове, вызванный ударом, потихоньку начал отступать, но Ян не рискнул выбираться из цепкой хватки Ли, чтобы лишний раз его не провоцировать. Он смутно помнил, что случилось с теми, кому по указке игры пришлось попасть под горячую руку Минхо. Он не хотел вспоминать. — Пиздишь, — прошипел Ли, после вновь замахиваясь и ударяя по лицу. Чонина отпустили, он плюхнулся задницей на колючий и еще не остывший после жаркого летнего дня асфальт. Ладони больно поцарапались, бинт с одной из них распутался и распластался по блестящему фундаменту, голова откинулась назад от удара,, и Ян плотно сжал губы, стараясь заглушить болезненный стон. Он совсем не был к этому готов. — Я оббегал и обоссал каждый блядский куст в пределах школы, — Чонин начал пятиться назад, действуя инстинктивно. Не было того безумия, когда он с жадностью избивал Кан Суена, мурашками покрываясь от животного удовольствия. Теперь он был беззащитной добычей, не имеющей возможности ответить крепким ударом. А даже если бы и имел, не факт, что попробовал бы. Ферзь бил пешку во всех смыслах. — Афродита, Адонис, Хуенис. Я читал, я не тупой, — Минхо навис над Чонином, ставя ноги по обе стороны от его дрожащего тела, прижимая плотной подошвой кроссовок чужие ладони к асфальту, провоцируя очередной болезненный вздох. Ян крепко жмурился, не желая смотреть Ли в глаза, когда тот грубо схватил его пальцами за лицо, сжимая щеки, вынуждая приоткрыть рот и шумно задышать. — Но ты у нас умный, я же знаю, что умный. Ты только делаешь вид, что тупой. Я видел, как ты нашел логово Чана и Чанбина, я видел, как ты избил Кан Суена. Я знаю то состояние, в котором ты находишься, когда хочешь выполнить задание, пешка. — Отпусти меня, — слишком жалко для него. — Ты не видишь предела, когда хочешь победить, я знаю, игрок Нини, я знаю, — Минхо начал дразня стучать ему по голове кулаком, пытаясь таким образом принудить его к признанию. Ли издал смешок, когда Чонин попытался отодвинуться. — Я не собираюсь выбывать в первом раунде, проиграв пешке. Поэтому либо ты говоришь мне ответ, либо прямо сейчас сдаешься. В груди Чонина все сжалось от одного лишь «сдаешься». Он же пообещал, что не сдастся. Минхо ослабил хватку и грубо толкнул Яна вперед, вынуждая упасть на спину. Переступив его и замолчав на некоторое время, давая Чонину осознать шаткость его положение, куда-то исчез. И это очень сильно насторожило, в особенности в тот момент, когда Ян, еще не полностью лишенный слуха из-за глухих ударов, зацепился за звон садовых инструментов. Мгновение, и острие лопаты больно резануло рядом с лицом, задевая ушную раковину. Звон пронзил все тело, словно электрическим током, вынуждая Чонина наконец-то открыть глаза и предпринять попытку подняться. Однако все те же дорогие кроссовки помешали ему воплотить задуманное, ведь Ли безо всякого сожаления ударил его ступней прямо в легкие, втаптывая в асфальт. — Мне ничего не стоит разъебать твое лицо этой лопатой, поверь, жить ты будешь после этого, я не настолько безумен, чтобы убивать, — Минхо тут же усомнился в своих словах, но рука его лишь сильнее сжала рукоять инструмента. — Могу смычком изрезать твое тело, связать тебя и продолжать до тех пор, пока ты не сознаешься либо же не сдашься, все в твоих руках, игрок Нини. Я даю тебе выбор, просто сделай уже ход. Голос Минхо отличался от его естественного. Он был выше привычного, едва ли не истеричным, и Чонину остро хотелось понять — почему так? — Я не Хван Хенджин и не ты, я не играю ради безумства и удовольствия, мне очень нужны деньги, понимаешь? А их много не бывает, — Минхо еще раз ударил лопатой, а Чонин почувствовал, как собственная горячая кровь начала затекать под затылок. — Если я не дойду до финала, — еще один стук, заставивший Яна сжаться в испуге. Он смотрел в темные глаза Минхо, видел за его спиной размытые очертания школы, чувствовал, как в легких заканчивается воздух из-за давления чужой ноги. — Если я не дойду до финала и не заработаю столько, сколько мне нужно, я убью вас всех к чертовой матери, ты меня слышишь? И с каждой секундой Чонин действительно слышал его с трудом. Минхо не выдержал, схватил его ослабшую руку, прижимая ладонь с новой силой к асфальту, чтобы замахнуться лопатой. — Тебе ведь не нужны пальцы, я прав? — Успокойся, — наконец-то подал голос, очень тихо и хрипло, но это все, на что был способен его затуманенный болью разум. — Ты свихнулся, успокойся, Минхо. Чонин не знал, что умеет так громко кричать. Он взвизгнул, когда острие лопаты вонзилось ему в тыльную сторону ладони, он явно слышал хруст, видел звездочки перед глазами. Если его ребра еще могли срастись, если его нос после многочисленных ушибов еще хоть как-то дышал, то раздробленная кость ладони вряд ли сможет справиться самостоятельно с таким ударом. — Я спокоен, — тихим голосом. — Я пиздец как спокоен, Чонин. Я настолько спокоен от того, что до завершения раунда осталось два часа, а у меня нет ответа на руках, что готов еще раз ударить тебя лопатой, Чонин. До этого момента ему не было страшно. Он привык к тому, что его избивали, оставляя каждый раз с увечьями, но с трезвой головой и адской болью. Он не переживал в те моменты, не боялся умереть, однако сейчас, чувствуя, как тело превращается в вату, видя взгляд Ли Минхо, Чонин действительно испугался. Испугался, что его могут убить. Убить из-за какой-то игры. Он заплакал из-за адской боли. — Просто сдайся, ладно? Если не знаешь, то сдавайся, и мы закончим. У тебя будет еще одна попытка, я уверен, ты справишься, — его голос становился все выше, в нем считывалась наигранная нежность с сумасшествием. Однако тут же его взгляд со скривившегося лица переметнулся на с трудом поднимающуюся грудь. — Дышать тяжело? А знаешь, кому еще, блять, тяжело дышать?! — закричал. Минхо крепче сжал рукоять, замахиваясь с новой силой, однако Чонин его перебил. — Я не сдамся! — крикнул он, отдавая остаток силы на возглас. — Я не сдамся, блять, Минхо. Сломай мне еще десять костей, мне плевать. Ли замер, после сглатывая накопившуюся слюну. Он плотно сжал челюсть, начиная трястись от гнева. Тоже терял себя, не мог вернуться к исходному, не мог успокоиться, пока не получит желаемое, ведь его цель такая благородная, такая жизненно важная, разве она может быть менее важной желаний Чонина? — У меня нет ответа, и сдаваться я не буду, — Яну стало намного легче, когда Минхо убрал ногу с его груди. — Я просто не хочу сдаваться, вот и все. Мне насрать, что у меня еще одна попытка. Я готов проиграть тебе честно, а не из-за твоей прихоти избить меня. — Слишком много слов для парня со сломанной рукой и порезанным ухом. — Я и без этого слишком много раз сдавался, — очень тихо произнес Чонин, чувствуя, как размытость со здания начала плавно огибать все пространство вокруг. Он тяжело дышал, жадно губами хватая воздух. — Это всего лишь игра, Минхо. «Хочешь поиграть?». Чонин терял себя буквально, прикрывая тяжелые веки. Его слух едва улавливал неразборчивость происходящих с ним событий. Звон падающего инструмента. Звук затвора. Голос Ли Феликса.***
Минхо терзал губы, сдирая засохшую корочку, заставляя кровь стекать по подбородку. Руки, испачканные инструментом и чужой кровью, он прятал в карманах, неспешно идя домой по узким и тихим улочкам. Внутри все горело, зубы скрипели, но вместе с тем где-то на подкорке сознания метались мысли о чувствах вины и страха быть осужденным кое-кем. Сердце бешено колотилось в груди, вены на висках вздулись, тело потряхивало от пережитого. Давно он так не сходил с ума, давно не терял контроль над собой, и что было для него самым страшным — он не мог остановиться. Зарекся играть в одиночку, но, когда к нему приклеился Хван Хенджин, сильно расслабился, ведь только ладья знала, как успокоить потерявшегося в агрессии дикого котенка. И Минхо вновь потерялся, настолько сильно, что не сразу в то мгновение понял — раздробил ладонь Чонина, поранил его ухо, едва не придушил его, оставил пару синяков на ребрах и на спине, и все бы закончилось очень плачевно, если бы не грубый рычащий голос Ли Феликса. Удивительным образом Минхо не сорвался на журналиста как пес с цепи. Возможно, что речи Чонина сбили с толку, его едва уловимый лепет про борьбу и желание идти вперед. Это было поэтичным. Это совсем немного пугало. Минхо был из тех, кто опустит руки, если ему ко лбу приставят дуло пистолета. Чонин был из тех, кто, очевидно, с дыркой во лбу пойдет дальше ради неясно чего. Ради непонятных Ли чувств и стремлений. Минхо был уверен — он не был настолько поехавшим как пешка, которую он пытался сломать часом ранее. — Сука! — он остановился, снимая школьную сумку с плеча и отправляя ее в свободный полет. Она упала на проезжую пустую часть с глухим хлопком, погружая после весь район в тишину. Минхо уже близок к дому, к тому месту, где ему нужно будет стать теплым и любящим сыном, что без конца готов прыгать вокруг родной матери и помогать ей со всем бытом. Ему не было это в тягость, ему было в тягость существовать за пределами той скорлупы. Достав телефон из кармана, крепко сжав корпус, Ли пожалел о том, что все-таки не вынудил Чонина сдаться. Надо было нарыть его мобильник в карманах, разблокировать и самостоятельно нажать на кнопку, но Минхо так сильно заблудился в ярости и в желании спасти неизбежное, что до такого простейшего действия не додумался. Часики тикали, ответа не было, и Ли задумался над тем, а способна ли игра сама определить победителя. Бесконечно тыкая на кнопочку со знаком вопроса, желая вновь прочитать правила, он натыкался на любимое слово «ошибка», из-за чего вновь царапал зубами губы. Если раньше игрой владела логика, то теперь она подлежала влиянию чувств. — Дерьмо, — проскрипел, впадая в легкую панику из-за незнания исхода раунда. У него не было никаких предположений относительно ответа, он искренне надеялся на то, что узнает всю информацию у Чонина, но тот оказался слишком глупым во всех смыслах. Минхо спрятал телефон в кармане, решая добраться до сумки, а следом и до дома. В голове после пережитого мельтешило назойливо-довольное лицо Хенджина, когда он с нескрываемой радостью узнал о том, что у Ли нет никаких ответов. Минхо бы следовало избить Хвана, заставить его помочь ему, но Хенджин такой же непоколебимый. И бить его с каждым месяцем хотелось все меньше и меньше. Хотелось за каждый синяк на его теле, оставленный острым углом парты, поджигать кабинеты школы. — Это все из-за тебя, куколка, — милое прозвище было созвучно со словом «мразь», но теперь Минхо казалось это слишком грубым и неправильным. Почти дойдя до дома, Ли вздгронул, когда калитка соседнего дома открылась и на пороге показалась пожилая женщина, едва стоящая на земле с тростью. Она держала в руках корм для кошек, чтобы подкормить одного бездомного гаденыша. Взгляд её до сих пор пугал Минхо, с самого детства, с тех самых пор, когда ему по ушам надавали за сломанные белые розы. — Кыш отсюда, — напоследок произнесла старуха, отдавая корм коту и громко хлопая железной дверью. Минхо даже не усмехнулся и не послал её к черту. Он уставился на все еще живые розы, словно застывшее в тот день, когда Ли оставил в их корнях самое важное. «Афродита пробиралась через тернии к своему умирающему возлюбленному Адонису, что скончался на её руках. В терние запрятана вещица, служивавшая Адонису символом любви к Афродите. Найдите её». Сердце Минхо задрожало, когда разум его повторил формулировку задания. Первая мысль была громкой, оглушительной и самой правдивой, но Ли не желал в это верить. Однако наваждение, спровоцированное игрой и печальными последствиями односторонней драки с Чонином, сделало свое дело, и Минхо робко приблизился к розам. Сумка вновь упала на асфальт, следом за ней и испачканный пылью пиджак. Ли руками осторожно отодвинул колючие заросли, корчась от острых шипов. В свете уличного фонаря тяжело было разобрать хоть что-то, поэтому, недолго думая, из кармана выпал телефон, послуживший фонариком. Ли не был уверен в том, что его кукла все еще покоилась в корнях терний. Прошло порядка десяти лет, чтобы фарфор уцелел в почве, подобно реликвии. Минхо помнил то место и, чувствуя себя наивным безумцем, принялся рукой ворошить сухую почву, чувствуя неприятный зуд под ногтевыми пластинами. С каждым углублением в землю сердце билось быстрее, и, когда пальцы коснулись знакомого материала, Минхо замер. Он прикрыл глаза, шумно вбирая воздух в легкие. Это было их первым воспоминанием. То самое, которое Хенджин оставил обидой в своем хрустальном сердце, ведь Минхо не постеснялся заявить маленькому кукольнику о своих похоронных подвигах. Хенджин больше не сделал для него ни одной куклы. Минхо в тайне очень сильно хотел получить от него куклу. Ли достал игрушку, отряхивая её от грязи. Даже спустя десять лет она казалась ему чем-то безупречным, важным, все так же вызывала теплые стеснительные чувства в груди. «В терние запрятана вещица, служивавшая Адонису символом любви к Афродите». Минхо был уверен — нашел. Губы задрожали, когда телефон упал на землю, а свет фонарика ударил по лицу. Ли отряхивал куклу с таким трепетом, словно она была самой ценной вещью в его жизни. Только сейчас, спустя долгие годы, он задумался над тем, что этот подарок значил для Хенджина. Но игра по-прежнему в его голове, потому, вернув телефон в руку, Минхо открыл плашку для ввода ответа, замирая и думая. Трясущимся пальцем он ввел «кукла», наблюдая за внезапными глюками со стороны приложения. Мгновение и долгожданное поздравление. «Поздравляю, игрок Хоши! Ты победил в первом раунде. Твоя награда — один гранатум. Ожидай окончания первой части турнира, чтобы после перейти ко второму раунду. И помни самое важное — больнее поражения может быть только победа». Теперь девиз игры Минхо ощутил в полной мере, однако он тут же насторожился, когда начал подозревать неладное. О поступке Ли не знал никто, кроме самого Хенджина. Местонахождение знал только сам Минхо и, возможно, старый бродячий кот, доедающий свой ужин. — Откуда? — шепотом вопросил, начиная волноваться. Он выполз из зарослей, выпрямляясь и поднимая с земли сумку с пиджаком. По-прежнему удерживал возле себя куклу, тупо пяля в экран телефона. Теории, предположения, загадки и сотня мыслей — все закричало внутри него. Если прежде задания игры действительно отсылались к чувствам игроков из-за слежки за их жизнью, просмотром и прослушиванием, то теперь все казалось несколько иным. Теперь все было куда глубже и запутаннее, ведь игра знала то, о чем не могла ни в одной из реальностей. — Ты ведь не мог создать эту игру, верно, куколка? — тихо поинтересовался, тут же крутя головой в неверии. Минхо, не смотря вперед, сделал шаг, взглядом, уставленным на экран и параллельно вниз, замечая носки белоснежных кроссовок. Он дернулся, когда понял, что напротив него оказался знакомый силуэт. — Блять, ты меня напугал. Но Ли стало только страшнее от того, что в такой час и в таком районе он повстречал Ким Сынмина, одетого в повседневную одежду. — Не ожидал тебя тут встретить, — с улыбкой произнес одноклассник, после оглядывая округу, будто и сам не понял, как тут очутился. — Живешь неподалеку? Пульсация в голове начинала выводить Минхо из себя. — Я тоже живу неподалеку, — продолжал невзначай. — Гуляю тут перед сном частенько, не замечал тебя тут раньше. Как игра? Чонин победил? В его наигранно-веселом голосе Минхо слышал отчетливую угрозу. — Будет очень плохо, если с ним что-то случилось, — Сынмин хмыкнул, после доставая телефон из кармана олимпийки. Он открыл приложение и улыбнулся. — О, поздравляю. — Ты псих? Вопрос повис в воздухе, Минхо и сам не понял, почему это было первым после ругательства, что вырвалось из него. Сынмин вскинул бровь, а после засмеялся с нелепости, Ли последовал его примеру, правда смех его оказался нервным. — Я еще не играл, поэтому надеюсь, что мне попадется достойный соперник. Увидимся тогда в раунде, — Ким задумчиво замычал, поднимая глаза вверх. — В третьем? — В третьем? — переспросил Минхо. — В третьем, потому что в финале будем я и Чонин. Сынмин ушел, оставляя после странного диалога неясное послевкусие. Минхо все так же стоял на месте, удерживая свои вещи при себе. Он пусто смотрел вперед, пытаясь сообразить все случившееся, а также понять, какое послевкусие обжигало его язык. Он наконец-то разобрал вкус, вызывающий неизбежную тошноту. Вкус гнилых персиков.И г р а п р о д о л ж а е т с я.