Р а у н д В т о р о й.
М и к а э л ь.
Тяжелый сквозняк разгуливал по коридорам, изредка забегая в просторный бездушный кабинет частного дома, в котором спрятался редкий гость. Взгляд его был загипнотизирован колыбелью Ньютона, гармоничным стуком, что принуждал провалиться в глубокий желанный сон. Однако Сынмин был здесь не за этим. За спиной панорамное окно и не скрытый шторами засыпающий вечерний Сеул. Накинутый перед вечерней прогулкой бомбер лениво сползал с расслабленных плеч, намереваясь вот-вот уютно расположиться на спинке стула, а слегка замаранные белые кончики кроссовок без стыда скрипели по вымытому до блеска паркету. — Господи, — в дверном проеме появилась тут же застывшая от страха фигура женщины, что явно спешила после вечерних процедур в свою спальню. Различить в полумраке силуэт, затаившийся в кабинете супруга, она ожидала меньше всего. Как и того, что силуэтом окажется её пасынок. — Можно по паспортному, — улыбка сама появилась на его лице, когда он соизволил выпрямиться и остановить колыбель. Сынмин поправил сползшую ткань и по-хозяйски уселся в чужом кресле, закидывая ногу на ногу. — Привет. И в свисте сквозняка Ким улавливал сбитое и настороженное дыхание женщины, что рукой ухватилась за косяк двери и начала слишком явно волноваться, заставляя Сынмина улыбнуться еще шире. — Вы к отцу? — осторожно спросила, после поправляя на себе халат. Взгляд её блуждал по размытым ночью очертаниями знакомого ей кабинета, однако все никак не доходил до нежданного гостя. — Он сегодня задерживается, мне написать ему и попросить приехать? Что-то случилось? Сынмин хмыкнул, продолжая прожигать в силуэте женщины дыру. — Не спросишь, как я попал сюда? — поинтересовался шепотом, а после затяжной паузы резко встал, рукой ударяя по столу, заставляя весь дом в одночасье дрогнуть. Он зашипел, чуть позже поглаживая ушибленную ладонь большим пальцем другой руки. — Замки он, может, и поменял, а ключи спрятал, но ошибочно. Физическое я, может, и не обойду, но вот все, что касается электронного, так я запросто. Ты знала, что ПИН-код от входной двери — это день смерти моей матери? Я вот знал, — Сынмин обошел стол, подходя ближе к женщине, однако замер, с довольной улыбкой созерцая её робкие попытки попятиться. — Не звони ему, к чему спешка? Может, нальешь мне чаю, и мы мило побеседуем в гостиной под любимый винил моего отца? С каждым вопросом Сынмин чувствовал то, чего так жаждал испытывать долгие годы. Он ощущал власть, наслаждаясь чужим страхом. Тешил свое самолюбие, понимая, что супруга его отца боится даже заглянуть ему в глаза. Очередные шаги навстречу к неизбежности, повлекшие за собой тихий вскрик, когда женское запястье схватила сильная юношеская рука. — Отвечай на мои вопросы, пожалуйста, — ласковым голосом попросил Сынмин, а после тихо засмеялся и отпустил мачеху, разрешая ей выбежать в коридор и отойти как можно дальше. — Чего ты так меня боишься? Сынмину быстро становилось скучно, из-за чего его плечи дернулись в неясном тике, предвещая не самый благоприятный исход диалога. — Какой чай Вы хотите? — Гранатовый, — с милой улыбкой ответил он, щуря глазки. — Надеюсь, что он еще остался в этом доме. Приглушенный свет в гостиной успокаивал суматошно бьющееся сердце женщины. Она робко сидела на краю дивана, боясь прикоснуться к чашке на кофейном столике. Сынмин же, в свою очередь, все так же по-хозяйски нежился в единственном кресле, держа кружку с кипятком без всякой на то присущей боли от жжения. Он изучал новое покрытие стен: фотографии, грамоты, дипломы, картины. Все казалось пустым и невзрачным, однако лишь одна мысль о том, что это имело хоть какой-то вес для его отца — делала все значительно лучше, ведь в таком случае у Сынмина есть еще одни рычаги давления, пусть и незначительные, пусть они и были деталями великого образа. — Как учеба? — разговор не клеился, а ожидание хотелось провести как можно менее мучительным. — Я не ожидала Вас увидеть в такой поздний час. — Я не привык, что меня ждут, — игнорируя первый вопрос, ответил Сынмин, после делая маленький глоток чая и тут же морщась, слишком резко ставя кружку на стол. — Гадость. Женщина вновь вздрогнула, отчего поджала губы и на время прикрыла в испуге глаза. Она нервно сглотнула, прежде чем вернуть себе самообладание. — Может быть, на то есть причины? — осмелилась она, и это послужило ошибкой, от последствий которой её вовремя спас вошедший в слабоосвещенное помещение мужчина, заставший не самую приятную после тяжелого рабочего дня картину. Сынмин застыл вместе с включенным верхним светом, горячая вонючая жидкость испачкала его бомбер, а пальцы до маленьких трещинок впились в разогретую керамику. Нижняя губа прикушена, голова слегка наклонена вбок, а взгляд полный решимости для невозвратности, полный пламени и детского негодования. — Хватит. — Ой, папуля, — приторно и с такой же улыбкой обратился Сынмин, тут же роняя кружку на пол, провоцируя её полное уничтожение. Треск разбитой посуды с самого детства служил ему той колыбелью, что теперь пафосным видом покоилась на письменном столе его отца. — Давно не виделись, я решил зайти в гости, поговорим? Суровый взгляд мужчины проследовал от родного сына к супруге, что по одному взору поняла просьбу спешно ретироваться из гостиной. Мужчина стянул с себя пиджак и небрежно бросил его на спинку дивана, подходя к креслу, куда тут же уселся Сынмин, довольно улыбаясь и скрещивая руки на груди. — Сколько тебе нужно? — Прям так сразу? Я думал, спросишь меня про учебу, про личную жизнь, про… — Ким замолчал, когда тяжелая рука отца поднялась вверх, принуждая заткнуться. — Сколько тебе нужно на этот раз, чтобы ты покинул этот дом? — А на каком сроке твоя жена? Я так прикинул, что месяц третий идет, еще не знаешь, там мальчик или девочка? А имя тоже дашь такое же убогое, как и мне? — все продолжал весело болтать Сынмин, вкладывая в каждое слово все накопленные болезненные чувства. — До меня доходили слухи, что несколько твоих ММОРПГ не стали успешными на игровых платформах и ты уходишь в минус, так ты поэтому пришел сюда? Разве тебе не было достаточно уже имеющихся игр, которые давали тебе стабильный доход? Денег стало мало, и полез в долги? — Ким радовался чужой заинтересованности, был готов прыгать от счастья на месте и пачкать мебель липкими от чая руками. — У меня нет долгов, — уточнил он, локтем упираясь в подлокотник и придерживая голову. — Пока что мой фонд отлично со всем справляется, я не за этим сюда пришел. Мужчина тяжело вздохнул, наконец-то решаясь присесть на диван и уставиться взглядом в пол. Сынмин слышал скрип чужих шестеренок и улыбался все шире. — Я думал, что мы с тобой уже все обсудили относительно твоей матери, твоего добровольного ухода из этого дома и отказа от наследства, я ведь прав? Тебе что-то еще от меня нужно? — Где мамино колье? — перешел к делу Ким, чувствуя все то же самое. Чувствуя скуку. — О чем ты? — Мамино колье, ты его еще называл «сучьим ошейником», — уточнил Сынмин, вновь дергая плечами. Он наклонился вперед, чтобы короткими ногтями пройтись по своей шее, задевая кадык. — Из белого золота с рубинами, такое красивое, мама его только на праздники из шкатулки доставала и всем хвасталась, что ей это муж подарил. Оно так шло ей, так красиво укладывалось на её бледную кожу. Воистину прелестное сочетание. Сынмин усмехнулся, замечая нервозность человека напротив. — Надеюсь, ты не избавился от него, ведь оно мне очень нужно, — с улыбкой, а после встал. — С учебой у меня все хорошо, за игровой рынок не переживай, деньги мои не считай. Вопрос лишь в личных делах, в отношениях, но эта ниша, пожалуй, единственная, где мне не повезло. Ким подошел к мужчине, наклоняясь к нему достаточно низко, чтобы едва не столкнуться носами. — Так где колье, папуля? — вновь поинтересовался, а после хохотнул, когда отец устало прикрыл глаза и потер висок. Сынмин сделал несколько шагов назад, выдерживая безопасную дистанцию. Он лишь ушами уловил топот уходящего мужчины, ведь взглядом он изучал место, где однажды проводил свои самые лучшие годы до ничтожной трагедии. Подойдя ближе к одной из обвешанных фотографиями стен, Сынмин с интересом принялся изучать все «рабочие» кадры. Вот его отец на фоне недавно открывшейся клиники для тяжело больных детей, следом фото возле приюта для бездомных животных, а после снимок с лидером демократической партии. Множество грамот и наград, различных памятных вещей. Его отец — забывшийся пацифист, по-прежнему верящий в человечество, будучи не самым человечным персонажем. — Ты говорил мне, что деньги — это оружие против зла, — тихим голосом сам с собой, пальцами касаясь стекла, за которым прятался портрет отца. — Ты не говорил мне, что именно зло породило деньги. Ты не хочешь верить в то, что люди готовы отказаться от человечности ради лишних купюр в кармане. Ты все еще ребенок, папуля. Сынмин дрогнул, когда послышался хлопок двери с этажа выше. Он отошел подальше от стены и спрятал руки в карманах, беззаботно продолжая разглядывать интерьер гостиной, стараясь игнорировать просыпающуюся боль в ребрах. — Держи и больше не возвращайся, — немного запыхавшийся мужчина подошел к своему сыну, протягивая ему шкатулку с дорогим украшением. — Никогда. Ким весело улыбнулся, выхватывая ценность из чужих рук. Убедившись в её наличии и сохранности, он театрально поклонился отцу и направился к выходу из дома, чувствуя абсолютную пустоту внутри себя. Он ненавидел это чувство. — У меня к тебе одна просьба, — взрослый голос остановил его перед дверью, заставляя лбом упереться в железную поверхность. Сынмин потихоньку терял себя с каждой проведенной минутой в этом месте. — Не позорь меня. Очередной смешок, отчего-то напомнивший Сынмину его тихий детский плач. Ничего не ответив, он покинул когда-то родной дом, чтобы неспешно пройтись по частному району их мегаполиса. И отдаляясь все дальше и дальше от места, где ему больше не рады, Ким чувствовал ту желанную свободу, которую обрел благодаря своим особенностям мышления. Из головы пропали все сомнения и размазанные детские воспоминания, разум заполнили недавняя встреча с Ли Минхо и начало шахматного турнира. Он вновь чувствовал себя заполненным чужими эмоциями, страхами и переживаниями. Жалел о том, что покинул школу раньше положенного, со счастливой улыбкой вспоминал разговор с Чонином на лестничной клетке, а после терзал губы лишь от одной только мысли — Яну навредили. Телефон неприятно завибрировал в кармане, и Сынмину пришлось остановиться на половине пути. Он ловко достал гаджет и усмехнулся пришедшему ему сообщению. Он ответит на него позже. Ему есть, что сказать.***
Джисон был эмоциональным, излишне раздражающе эмоциональным, но чаще всего эмоциональность выливалась в улыбке и громком смехе, но вовсе не в панических вздохах и редких криках до сорванного голоса. Мало того, что Чонин попал в больницу и у Хана не оказалось возможности навестить его, так нагрянуло нечто страшное, нечто то, из-за чего он вздрагивал на постоянной основе последние полгода. Сидя на постели в полной темноте, ставшей заслугой поздней ночи, Джисона лихорадило. Он слышал стук собственного сердца в ушах, чувствовал, как холодный пот стекал по его лицу, злился на трясущиеся руки. Он понадеялся, что все закончилось, как только он выполнил его последнюю просьбу.«Привет, слоник.
Я давненько не писал тебе, мне кажется, что тебе пора кое о чем напомнить».
Хан крепко зажмурился, прикусывая нижнюю губу до крови. Слезы в уголках глаз скопились, застилали собой все, вызывая новую волну истерики.«Ты сам выбрал играть, так играй.
Я увидел твою просьбу, но отклоняю её».
Джисон швырнул телефон на постель, после начиная дергаться в припадке, руками закрывая лицо. Он полгода жил в кошмаре, что помогал ему оплачивать долги своей семьи. Он делал это ради родителей, а после всем нагло лгал о том, что у него все хорошо в семье, разыгрывая спектакль. Хан сотню раз пожалел о том, что его купили. Он знал о турнире заранее и слезно попросил не включать его в список, ведь понимал, что нововведение ничем хорошим не закончится. Джисон прекрасно знал, на что была способна игра. На что был способен он. «Я уже выполнил десяток твоих просьб. Я следил за ним, докладывал тебе о каждом его шаге» «В конце концов, только благодаря мне он попал в игру. Это моя единственная просьба, разве я не заслужил этого?» Его пальцы дрожали, пока он печатал.«За все выполненные поручения ты получал достойное вознаграждение».
«Разве это не было нашим уговором, милый слоник?».
Джисон ругнулся, после голову вверх задирая, взглядом упираясь в потолок, пытаясь не расплакаться от безнадеги еще сильнее.«Ты же не хочешь, чтобы Нини узнал о том, что его лучший друг завел с ним дружбу просто потому, что ему заплатили?»
«Мне кажется, что это разобьет его».
«Ведь он так привязался к тебе, как верный пёсик».
«Готов за тебя в глотку кому угодно вгрызться».
Хан почувствовал, как струйка крови из-за прокусанной губы начала пачкать его подбородок. Ему стало еще страшнее лишь от одной только мысли — Чонин все узнает. «Пожалуйста, Мика. Убери меня из турнира, я больше не хочу играть». Он понимал, что не сможет покинуть игру так, как это сделал когда-то Чан. Он понимал, что погряз сильнее остальных, о чем стократно сокрушался, после натянуто улыбаясь всем подряд.«Нет, слоник».
Джисон не успел напечатать ответ, как телефон завибрировал, приложение мессенджера скрутилось и переписка исчезла. Липкий страх все сильнее и сильнее душил его, ему казалось, что у стен появились глаза, у каждого куска мебели выросли уши. Ему было не по себе, ведь он знал, что за любую попытку перечить может последовать усугубление и без того критичной ситуации. Он не видел этого человека в лицо никогда. Лишь из переписки выяснил его пол, но это ему ничего не дало. Сложная система, задумка гения-злодея, все казалось слишком невыносимым для его рассеянного ума. Никогда не забудет тот день, когда, пройдя очередное задание, получил сообщение от создателя. И все в тех словах подкупало его, еще тогда не знающего, что его ждет. Странная просьба — с наступлением нового учебного года подружиться с новым одноклассником Ян Чонином. Втереться к нему в доверие, узнать его интересы, узнать о его семье, быть рядом и безвозмездно помогать, докладывая обо всем сообщениями, что доходили до адресата и стирались в то же мгновение. Хану тяжело было фальшивить, совершенно не искренне глубоко в душе помогать нагловатому Чонину, который изрядно бесил его первое время. Однако со днями, пережитыми вместе, Джисон понял, что привязался. С ним было сложно, непосильно сложно, но каждое зачисление на баланс вынуждало общаться дальше до тех пор, пока однажды Чонин не расклеился в его руках, превращаясь из пса в котенка. Именно тогда Джисон понял, что никакие деньги ему больше не нужны. Однако он по-прежнему нес ответственность за его жизнь и каждое передвижение без должного вмешательства. И он никогда не сможет снять с себя эти оковы. Хан знал, что что-то надвигалось. Помимо денег, он получал и некие бонусы, помогающие ему продвигаться по игре выше. Первое время это было в радость, пока давление не начало становиться все сильнее и сильнее. Джисон не хотел принимать участие в турнире, ведь понимал — создатель сам начал делать шаги. Все зашло слишком далеко. Он постарался успокоиться путем умывания лица в ванной комнате. Расчесывая волосы перед сном, увлажняя кожу кремами и думая о том, что он со всем обязательно справится, Хан собирался ложиться спать без убивающего чувства тревоги. Понятия не имел, когда грянет его очередь выйти на шахматное поле, мечтал о том, что этого никогда не случится. Думать не хотел о своем сопернике, но в мыслях молился о том, как бы то не был Ли Минхо с его придурковатостью и отсутствием чувства сострадания во время игр. Джисон был слишком трусливым, чтобы играть в подобное. Джисон был слишком падок на деньги, чтобы бросить игру. Его всегда магнитом тянуло к стальным людям, и каким бы Чонин ни казался слабым из-за своего тощего телосложения и финансового положения, духом он был силен. Он во многом вдохновлял Джисона, который в один из дней предпринял жалкую попытку пойти против создателя слишком вызывающим сообщением о разрыве контракта. Закончилось тем, что по возвращении домой его едва не убили, приставив нож к горлу, предварительно украсив мягкое лицо синяками. На следующий день пришлось солгать Чонину, сбросить ту ошибку на местных забияк, лишь бы не рассказывать правду, лишь бы спрятать от проницательного пса все свои страхи. И каждый раз находясь рядом с лучшим другом, он мечтал закричать во все горло и попросить о помощи. Хан Джисон оказался в ловушке, способной раствориться в пространстве лишь со временем. Следующая неделя протекла без каких-либо потрясений, словно все зависло из-за пропажи Чонина. Хан подозревал, в чем дело, но вслух никому свои догадки не ведал, изредка в коридоре взглядом встречаясь с Чаном, тлея от мысли все рассказать ему. Единственное странное, что случилось с ним с момента больничного лучшего друга — это Ли Минхо, который затолкал его в музыкальную гостиную, приставил смычок к горлу и попросил передать побитому мешок леденцов. Джисон нашел это чем-то комичным, но перечить не стал, ведь всего боялся и ходил взвинченным. Все в округе были таковыми. Однако лишь один Ким Сынмин, потерявший свою ценность без Чонина рядом, выглядел убийственно спокойным и тупым. Хан тихо смеялся над ним и так же тихо сожалел о том, что несчастного одноклассника втянули в игру. Ким не выглядел напряженным, он тихо отсиживал уроки, отвечал чаще остальных и брался в первых числах за школьные проекты. На одном из уроков биологии выступал с докладом на уровне студента, за что получил похвалу. И Сынмина тихо ненавидели, потому что выскочек никто не любит, но и никто не лез к нему, что было парадоксально для их странного и дикого класса. Дни шли. Таймер тикал. Второго раунда игры словно вовсе и не намечалось. Джисон хотел верить только в хорошее. — Сигарета будет? Никогда не давал повода считать его плохим мальчиком, но бесконечно играть в цирк перед дирекцией школы и перед одноклассниками не был намерен. Его двуличность его погубит, а сигарета исцелит. Крыша — что-то личное и сакральное для каждого ученика старшей школы Мьёджи. Её не закрыли даже после случая пятилетней давности, когда один выпускник не выдержал давления и травли, приняв решение отправиться в безвозвратный полет. Хан часто думал об этом происшествии, взглядом созерцая высоту. — М? — в этот раз на крыше был не только Хан Джисон, но и человек, чья личность одновременно и завораживала, и раздражала. Стоя спиной к слонику, он взглядом сверлил скудный пейзаж, открывшийся их взору. Все тот же противный Ким Сынмин, причинивший боль Ян Чонину своим поступком. Хан боялся стать таким же в глазах лучшего друга. — Сигарета будет? — повторил свой вопрос, подходя ближе. С каждым робким шагом к таинственной шахматной фигуре ветер будто усиливался, а дыхание учащалось. Неизвестность пугала, особенно тогда, когда человек напротив пытался слиться с серой массой школы, не отсвечивая своими настоящими мотивами. — Я не курю, — Сынмин наконец-то повернулся к нему, пряча руки в карманах. Выглядел пугающе расслабленным, а, возможно, Хану все казалось пугающим с того самого вечера, как диалог с создателем не задался. — Жаль, — и все-таки ему нужно было с кем-то поговорить, ведь его разрывало на части от невозможности раскрыть кому-то свою душу. Доверять первому попавшемуся глупо, но раз Чонин по каким-то обстоятельствам сросся с этим парнем, значит, что-то в нем было. — Я смотрю, что у тебя тут особо нет друзей. Почему не присоединишься к какому-нибудь клубу? — Мне это не интересно, — хмыкнув, ответил он. Сынмин не двигался с места, он взглядом заставлял Джисона стоять на месте и не предпринимать попыток подойти ближе, своими темными глазами пытаясь опустошить его голову. — Да и друзья мне особо не нужны, мы ведь в выпускном классе. Не вижу смысла к кому-то привязываться, — и что-то в его словах показалось Хану знакомым. Джисон хотел отвлечься, придя на крышу. Остаться наедине со своими мыслями, пытаясь в редком прохладном летнем ветерке найти гармонию с самим собой. Но раз он оказался здесь не один, значит, молчанию не суждено было случиться. Значит, с Ким Сынмином нужно будет начать разговаривать, чтобы понять, что именно Чонина зацепило в нем. — Как ты думаешь, — невзначай, трусливо отводя взгляд в сторону, стараясь не ощущать тяжелым грузом на себе чужой. — Когда будет играть следующая пара и сколько продлится турнир? Ветер засвистел, но громче от этого на крыше не стало. Хан напрягся нависшей тишине, пока не услышал хриплый смех своего собеседника. — Так ты не в курсе? — спросил Сынмин, наконец-то успокаиваясь. Он ловко достал телефон из кармана брюк, привлекая внимание Джисона, чье сердцебиение участилось десятикратно, пуская страх по каждой клеточке тела. — Второй раунд уже начался, слоник. Кровь застыла в жилах, когда Хан осознал, что в тот вечер отключил все уведомления от игры в порыве истерики. — В пределах шахматной доски среди белых фигур затесалась одна черная. Она слилась с остальными белым пятном, и её нельзя обнаружить. Найдите вещь, способную обличить эту фигуру, и уничтожьте её. Подсказка: тронный зал шахматной доски, — важным голосом зачитал Сынмин, после медленно переводя взгляд от экрана телефона к испуганному Джисону. — Второй раунд начался, игрок Сонни. Я — твой соперник, и времени у нас осталось четыре часа. Он молился, как бы его «врагом» не стал Ли Минхо. Надеялся, как бы не столкнуться лоб в лоб с Чонином. Джисон может выйти из турнира, проиграв. У него есть на это полное право, но… Но все вновь упиралось в денежный приз, заставивший Хана начать раскалываться на части. Ему потребовалась минута на лихорадочное осознание неизбежного, прежде чем он не начал с интересом изучать слишком спокойного Сынмина. В одночасье промелькнула мысль, которую Ким сразу считал на его лице. — Нет, я еще не искал, но стоял здесь и думал над этим. Предположил, что ты пришел сюда поговорить со мной, но ты, оказывается, даже в курсе не был, что раунд начался и длится он уже порядка часа. Разве тебе никто не сказал об этом? — немного весело интересовался Сынмин. — Или остальным фигурам нет никакого до тебя дела? Знаешь, я заметил, что некоторые игроки работают в парах. Например, Ли Минхо и Хван Хенджин. Даже я, когда начался первый день турнира, собирался помочь Чонину. Неужели всем настолько плевать на такого очаровательного мальчика? Хотя, — Ким пожал плечами, разводя руки в стороны. — Согласись, что если бы Чонин узнал, против кого ты играешь, то уже бы был здесь и бился бы в истерике, пытаясь размазать меня по асфальту этой крыши. Что-то странное скользило в словах Сынмина, но Хан никак не мог понять, что же именно. — Но Чонина здесь нет, — заключил он, очевидно радуясь. — Однако сама правдивая мысль, что, будь он рядом, сделал бы все возможное, чтобы избавиться от меня, очень сильно ранит. Каково это — иметь при себе человека, готово вгрызться в глотку ради тебя кому угодно? Джисон услышал тик таймера. Он очутился в его голове, громко сигналя — пора начинать играть. Чем дольше он стоял рядом с Сынмином, выслушивая его неоднозначные речи, тем больше собственная паранойя начинала сжирать заживо, ведь одно накладывалось на другое, погружая все вокруг в нескончаемый абсурд. Хан не хотел, чтобы его страхи обрели физическое тело. Ничего не отвечая, робко пятясь, Джисон сорвался с места, услышав в ушах сигнал от игры. Сердце его билось истерично, руки вновь начинали подрагивать, а разум бесконечно прокручивал условия задания в голове чужим голосом. Ему однозначно не нравится Ким Сынмин. Не нравится то, что чудовищная теория, спровоцированная ужасом в груди, может оказаться правдой. На крыше стало гораздо тише, когда железная дверь хлопнула. Сынмин продолжал стоять на месте и улыбаться, пока смысл собственных слов не догнал его. — Я тоже хочу иметь при себе человека, готово вгрызться в глотку кому угодно за меня, Хан Джисон, — он вновь достал телефон, открывая заметки, взглядом скользя по адресу нужной ему больницы. — Но есть аспекты, тормозящие меня. Людям свойственно ошибаться, а мне свойственно не прощать им ошибки, — Сынмин дернул плечами в давно позабытом тике. — Кто же знал, что я тоже ошибусь, — он крепче сжал телефон. — Поэтому исправь мою ошибку, милый слоник.***
Джисон сидел в музыкальной гостиной, пальцами впиваясь в кожу собственной головы, стараясь не вырвать волосы с корнем. На журнальном столике лежал телефон с открытым приложением, формулировка задания была прозрачной, Хан понимал, что ему нужно было сделать. Навеянный страх из-за разговора с Сынмином постепенно иссякал, и Хан надеялся случайным образом повстречать в помещении, где оказался, кого-нибудь из старших по званию шахматных фигур, чтобы обратиться за помощью. Но как и сказал Ким — Джисон никому, кроме Чонина, не сдался. Хан понимал, что речь в задании шла об участнике игры, подсознательно догадывался, что все, возможно, вновь сводилось к неоднозначной фигуре Сынмина, а потому попытался понять, как именно и грамотно ему стоило воспользоваться подсказкой. Речь шла о тронном зале шахматной доски, и если уж они все фигуры-школьники, то тронному залу суждено было стать кабинетом директора. Если выражаться точнее, то чуть ли не резиденцией. Со сменой «власти» в школу пришла интересная и новая прерогатива для богатых учеников. Особый послужной список, куда вписаны данные детей, которым нужно красивым образом улучшить успеваемость в школе, приписать несколько призовых мест в олимпиадах без участия и помочь поступить в лучшие университеты страны. Джисон прекрасно знал об этом списке, потому что еще в начале выпускного класса пришел вместе с отцом в кабинет директора, паинькой сидя рядом со взрослыми дядями и клянясь никому ничего не разглашать. Ныне Хан сам спонсировал свое успешное будущее. Был на хорошем счету у директора, а потому был и частым гостем в его кабинете, за чашечкой чая намекая на необходимые выдуманные заслуги, держа в конверте важную сумму. Джисон мечтал поступить за границу, а потому, помимо усердных занятий, собирался сочинить себе портфолио наивысшего качества. Он — сын важного человека, заведующего автоконцерном , и пусть семья сейчас проживала нелегкий период из-за конкуренции, Хан не мог позволить себе ударить лицом в грязь. Все еще покоя не давала мысль — создатель объявился ровно в тот период жизни, когда бизнес отца Джисона пришел к краху. Невозможная точность. — Хер с тобой, — Хан решительно поднялся, хватая телефон со столика. По его мнению, в условии загадки речь шла о таком же ВИП-ученике, а значит, создатель по непонятным Джисону причинам хочет избавиться от его дела. Чем именно несчастный насолил Мике, Хан не знал, но задание было заданием. — Может быть, ты все-таки прислушался ко мне? — начал сам с собой Джисон, слыша жалкую веру в своих словах. — Специально дал такую загадку, зная, что у меня есть доступ к кабинету. А в соперники поставил ничего не умеющего Сынмина, чтобы я легко справился с заданием. И такая теория нравилась Джисону больше, а потом, на легкой эйфории сорвавшись с места, он со всей дури врезался в Минхо, больно ударяясь лбом об чужой. — Сука, — плюнул Ли, пожалев о том, что решил напугать трясущегося одноклассника. — Столько радости, что скоро будут полные штаны! В уборную, блять, торопишься? Хан растерялся. — Показывай задание, — скомандовал Минхо, махнув рукой на себя. Он обошел Джисона и вальяжно растянулся на диване, демонстративно зевая, пощелкивая пальцами, вынуждая сдаться. — Не бросать же мне тебя в этой нелегкой ситуации. Замер, не зная, как именно ему стоило поступить. — Не нужно, я сам, — тихо попросил Хан, делая робкие шаги в сторону двери. В Минхо взыграло чувство ответственности, и он возмущенно замычал. — Слоник, ты в этом дерьме из-за меня, поэтому не ходи под себя и дай мне помочь. В конце концов, я тебя пригласил в игру, поэтому не отказывайся от моего выгодного предложения, — Ли был непреклонен. И то ли Минхо хотел таким образом искупить вину за сломанную руку Чонина, то ли искренне хотел помочь Джисону, то ли минувшее задание турнира как-то по-особенному повлияло на него. Хан никогда не сталкивался с таким Ли, был убежден в том, что ферзю глубоко плевать на него. Гордость и страх брали выше. — Выходишь из школы, — начал деловито Джисон, заставляя Минхо прислушаться к его словам. — Идешь прямо, садишься на сто пятый автобус, едешь до конечной, там будет церковь, там свои грехи можешь и замолить. Не жалел о том, что посещал уроки физкультуры, ведь теперь убежать от разозленного вмиг Ли Минхо не составило никакого труда. И пусть короткий диалог дал Джисону слабую надежду — он все-таки был не один, — ноги его все равно привели к нужной двери, за которой прятался коридор отдельного школьного корпуса. Хан посмотрел в экран своего телефона, запоминая время входа в «особое измерение». Бросил взгляд на камеры видеонаблюдения, понимая, какие именно могли бы заметить его проникновение в кабинет директора. Обеденный перерыв играл ему только на руку, ничего не оставалось, кроме того, как проверить — был ли кто-то в тронном зале или же нет. К его удаче, кабинет оказался опрометчиво незакрыт, а внутри никого в помине и не было. У Джисона амплуа дурочка, он сможет в случае чего прикрыть себя, найти алиби и причину оказаться в этом месте, а потому, пользуясь тем, чем был одарен природой, направился к шкафу за письменным столом директора. Папка с особыми учениками бережно пряталась за несколькими томами энциклопедий. Хан знал её местоположение хотя бы потому, что неоднократно видел, как директор доставал кладезь фальшивых заслуг, чтобы внести еще парочку в дело своего «любимого» выпускника. Дело было за малым, но не менее сложным, потому что Джисон знал не всех «особенных» учеников старшей школы Мьёджи. Из знакомых лиц были ребята с параллели, из особо-особо знакомых — Хван Хенджин. Хан бы позволил себе согрешить, чтобы почитать послужной список ненастоящего, но времени оставалось в обрез. Ему предстояло не только найти верное и нужное как можно скорее, но и избавиться от этого. — Не забыть бы попасть в охранную, — сам себе произнес он. Отсутствие бумаги могут легко заметить, а когда дело запахнет жареным, нужно быть готовым избежать последствий. Одним из вариантов избавиться от улик было проникнуть «на камеры», чтобы стереть нужный промежуток с записи. Джисон надеялся, что полученный в финале приз покроет расходы на содеянное. Беспорядочно пролистав чужие документы, Хан испуганно замер, когда последним листом обнаружил досье на недавно пришедшего в их школу ученика. Учащенно заморгав и поджав губы, Джисон доверился своей интуиции, стараясь отречься от желания изучить обнаруженное как можно детальнее. Это все его паранойя. У него галлюцинации и бред. Все не по-настоящему, весь мир фальшивка, он играл, и игрались с ним, путая все сильнее и сильнее. Понадеявшись на то, что найденное оказалось верной вещицей, способной обличить спрятавшуюся шахматную фигуру, Джисон покинул кабинет директора, намереваясь избавиться от «улики» как можно скорее и закончить с заданием. Еще на крыше словил себя на мысли, что было бы неплохо уничтожить вещицу путем сжигания. И раз уж чутье не подвело его, и задание действительно коснулось бумаги, Хан сможет без труда избавиться от неё своей зажигалкой, припрятанной заранее сигареты ради. Страх отступал, но сомнения продолжали крепко стискивать его горло. Потому что увиденное досье плевком в лицо подтвердило все его сомнения, но Джисон по-прежнему надеялся, что не так прочитал чужое имя. Ему показалось. Все ошибаются. Он тоже ошибся. На крыше никого, до конца задания еще порядка трех часов, и Хан почти успешно справился с ним. Ему нужно передохнуть, нужно собраться с мыслями и нормализовать собственное дыхание, чтобы покончить с начатым. Внутри все кричало. Многократно требовало совершить подтверждение пугающей теории. Джисон достал из внутреннего кармана пиджака сложенные в несколько раз листки. Титульник не внушал полной уверенности, а потому Хан перевернул страничку, переставая дышать. Это его поражение.«Ким Сынмин-Микаэль».
— Это же просто совпадение, да? — сиплым и немного истеричным голосом спросил он сам себя, чувствуя лихорадку. Это не было совпадением. Резкие быстрые шаги за спиной, и Хан вздрогнул, крепко сжимая бумагу в руках и оборачиваясь. Его губ коснулась чем-то смоченная тряпочка, глаза его округлились, в его волосы на затылке вцепились крепкой хваткой, прижимая ко рту пропитанную химикатами ткань. — Скоро должны объявить результаты олимпиады по химии, — слишком спокойным голосом начал Сынмин. — Знаешь, я терпеть не могу свое второе имя. Не хочется, чтобы вся школа услышала его из колонок. Джисон предпринял попытку вырваться из хватки, но тело его стремительно ослабевало. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, а веки становились тяжелее. — Если я дойду до финала, то он будет моим, — с улыбкой произнес Ким. — В игре должно быть все по-честному, верно? Не буду же я жульничать. Сынмин бережно оттянул тело заснувшего Хана к железной двери, опуская на землю. Он поднял выпавшие из его рук бумаги, отряхивая их от пыли асфальта. С недовольным вздохом он уставился на собственное досье, понимая, что по наивности и неосторожности допустил такую оплошность. — Никто ничего сам сделать не может, со всем приходится разбираться самому, — недовольно произнес он, после оборачиваясь к Джисону. Достав телефон из кармана, вновь тяжко вздохнув, он резкими движениями пальца набрал нужный контакт из телефонной книжки. — Заверши второй раунд, — тихо и раздраженно скомандовал он, стискивая бумагу. — И разберись с той погрешностью, из-за которой мне пришлось испачкать руки. На том проводе послышалось односложное согласие, и Сынмин спешно сбросил вызов, пряча телефон. Он вновь посмотрел на Джисона, закатывая глаза. — Нини убьет меня, если узнает, что с тобой случилось, — он неспеша подошел к нему, усаживаясь на корточки. Взял его руку в свою, начиная играться с чужими пальцами. — Но мы же что-нибудь придумаем, чтобы он не узнал, верно, милый слоник? Тихий смех, плавно перерастающий в громкий и безумный. Сынмин почувствовал, как внутри него что-то треснуло. В бездушной квартире на комоде покоилась шкатулка с безупречным украшением. В переполненной палате безупречно покоился мальчик, для которого это украшение и было украдено из родного дома. Сынмин сделает все аккуратно и незаметно. Сделает все так, чтобы его крохотный Нини никогда не узнал, что весь случающийся хаос был создан исключительно для него. Потому что однажды на детской площадке мальчик с ошейником из разноцветных резиночек сказал Сынмину: «Я не умею играть в шахматы, но мы можем придумать свои правила игры». Сынмин придумал. Сынмин придумал свою игру.И г р а п р о д о л ж а е т с я.