Север

      Метель кажется вечной. Цукишима не знает, сколько они уже идут сквозь сугробы и норовящий пробраться под ворот шубы ветер со снегом, только чувствует, как замерзают ноги в сапогах, как будто в медленно, но верно покрываясь льдом, все таким же крепким, как в библиотеке. Он не видит ничего вокруг, все темно, луна только сжалившись освещает фигуру Куроо, и это единственное, что оставляет в сознании. Никакой разницы, очередного поиска следов животных — запорошены снегом — и интереса, только опьянение и угасающие с каждой секундой силы. Руки дрожат, совсем как у пьяниц, которых было достаточно в кабаках у порта в южной столице, взгляд плывет, а каждый шаг норовит то провалиться на полноги, то соскользнуть и повалить и без того ослабшее тело. Абсолютно прекрасный момент, чтобы расправиться с ним, и не то, чтобы Кей был против. Заговоры, так или иначе, были частью его прошлой жизни, глупо думать, что Север лишен таких изъянов или хотя бы простого желания не пытаться его принять или поменять, а устранить, как самого слабого в стае.       Шаг в шаг с будущим мужем не вечен, все же задеревевшие от холода и влаги стопы подставляют, а тело слишком быстро падает в сторону. Алкогольная дымка не дает увидеть всю опасность, только опускает ниже, поцелуем обещая легкое избавление от всех проблем, и южанин уже готов растаять без солнца, заморозить самого себя и обернуться таким же снегом, что так долго падает с неба, но в момент вместо касания лицом холода, ощущаются чужие руки. Все еще горячие даже через шубу.       Тецуро стоит совсем рядом, видимо, злится, раз так злостно шипит на родном языке, а Цукишиме впервые кажется смешным, как чужие брови скатываются к переносице, как со словами незнакомыми он слышит еще и отголоски песен, единственной колыбельной, которая звучала для него как будто целую вечность, и как глупо должно быть выглядит он в остатках южной власти. просто невероятно беспомощным, но вряд ли похожим на Арну.       Он не слышит собственный пьяный смех, только отпускает бутылку из рук без желания напиваться до последнего и впервые замечает, что не может связать пару слов. Не от сжавшегося горла, скорее от того, что язык решил жить отдельной жизнью, выдающей не то, что нужно.       — У вас красивый язык, — срывается резко, а следом топит остатки сознания под слабостью, — но я ничего не понял.       — К чему тебе, дурной голове, это знать? — а вот Куроо звучит почти обреченно, устало, но без проблем умудряется закинуть Кея на спину. Сильный, что было понятно еще под выпирающими из-по рубахи мышцами, но сейчас чужая власть ощущается совсем иначе, не как повисший меч, готовый рубить наотмашь каждого, а крепкие плечи, на которых держится надежда. Должно быть это ничуть не легче, чем воевать.       — Скоро будем на месте.       Цукишима только закрывает глаза от бесконечной метели, но втягивает носом вперемешку со снежинками чужой запах — целый лес, полный деревьев, пускающих смолу от ран. Дышать им без мысли, откуда этот аромат берется, оказывается намного проще и приятнее. Видимо, вино здесь тоже волшебное, раз разъедает устои.       Дорога в остатке кажется простой, легко проносящейся мимо, как ветер, и заканчивается со скрипом двери, куда Тецуро заносит его, а после то ли с опаской, то ли от простой усталости опускает на землю. Ноги все еще не слушаются, но опереться на ближайшую стену оказывается самым действенным решением. Вокруг ничего, только камень и остаток костровища, слишком маленького для костра легенд, но достаточный, чтобы прогреть этот угол скал и приютить гостей.       — Клади шубу рядом с костром и засыпай. Сегодня рассказывать ничего не имеет смысла, вряд ли ты можешь в таком состоянии дать необходимое уважение, — будущий муж не зол, скорее просто напряжен, оттого и огонь вспыхивает резко, взмывая в потолок от одного лишь касания спички. А среди Старых Богов есть кто-то ответственный за огонь? Может у этого существа есть глаза или свой характер?..       Так, кажется, он пообещал, как минимум, двум людям не думать о лишнем.       И вроде бы все в порядке, шубу совсем не жаль уложить на пол сырым мехом, тепло костра пробирается под рубаху, бежит по венам и наконец отогревает закоченевшие ноги, а будущему мужу совсем нет до его дела, как обычно, но что-то заведенное внутри, как мотор, не дает так просто расслабиться и закончить этот день. Он все еще слишком быстро пьянеет, раз вместо тишины теперь хочется только говорить. Он не пытается лечь, только садится, опираясь тяжелой головой о стену. Он точно сходит с ума.