Север

      Первое, что он чувствует в пробуждении, — дикий жар, плавящий и без того душный воздух еще сильнее. Это не вина костра, что давно потух, а угли наверняка холодны, не стихшей бури, которая могла бы пустить тепло в эту пещеру, даже не собственная боль, растекающаяся сильнее с каждым движением (видимо, пить много северного вчера не стоило). Виноват будущий муж, вцепившийся руками в него, прижимающий ближе и не позволяющий даже вдохнуть полной грудью под тяжелыми шубами.       Держит крепко, по-военному, так просто расцепить замок на животе не выйдет, как и оттолкнуть Куроо ближе к стене. Снова оказался. В этот раз непривычно ощутимой.       — Просыпайтесь, — для начала Кей шепчет, едва касаясь пальцами чужих ладоней, то ли в попытке разбудить, то впитывая каждый шрам. Ответа нет, только тихое сопение в самое основание шеи и еще большая боль. Да, как медведь в спячке, не иначе.       — Пустите меня, — ерзает, сжимая зубы от выстрелов в висках, не то намереваясь разбудить, не то хотя бы сбросить шубу и впустить прохладу к коже. Никакого ответа.       — Тецуро! — терпение невечное, особенно у принцев. Локоть метко проезжается по чужому животу, но последствия оказываются слишком резкими.       В секунду собственное тело вжимают в пол, а над лицом в момент оказывается сжатый кулак. В глазах Куроо остатки сна, перемешанные с собранностью и инстинктом выживания. «Убьет и не будет жалеть» пролетает в голове. Сумасшествие.       — Больше так никогда не делай, — шипение змеиное, лисы никогда такими не бывают, а чужой янтарь впервые мажется золой и кровью.       Отголосок войны.       Стоит извиниться, стоит принять и вернуться к утру, но собственная боль убивает все попытки в открытость, все еще стреляет в голову и, видимо, в настрой наладить общение.       — Вам стоило лишь раньше среагировать и ничего бы-       — Мне нужно напоить тебя снова, чтобы вернуть человека?

Да как он смеет!

      Упрямства у Кея значительно больше, чем сил, оттого единственным оружием для защиты снова становится слово. Смешно в сравнении с кулаком, который может размазать полголовы. — Я ничего не обещал вчера, считайте, что это не имеет значения, а еще лучше убейте.       И вряд ли будущий муж воспринимает его слова всерьез, раз отстраняется и возвращается к потухшему костру, но тяжести в воздухе становится еще больше.       Господи, что он снова сделал не так?       Хочется все исправить, вернуть к тому ночному пониманию, когда северянин не казался совершенно непонятным, как и вся его страна, но привычный путь действий совсем не складывается со спокойствием. Ждать настоящих изменений придется очень долго, Старые Боги зря рассчитывают на его успех.       Огонь заново освещает стены, сжигает остатки проникшего внутрь холода, но ощущения тепла не дает…       Точнее не того, что было ночью. Простой ожог кожи, не более, совсем бездушный и ни разу не готовый к откровениям.       — Закрой глаза, — Тецуро бросает небрежно, даже не поворачиваясь к нему лицом, все так же застывая взглядом в огне. Ждет, что Цукишима ему так просто поверит после слушившегося?       Как будто у него есть выбор.       Тело снова валится на шкуры, а ресницы то и дело дрожат от еще одной неизвестности. Отсутствие знания — самый главный страх, наравне со смертью. Без сопротивления он заново скрывается за темнотой, задавливая желание защититься. Кто знает, что взбредет будущему мужу в голову.       Останавливает только воспоминание о ночи, которое почему-то не стерлось вином, оттого вынуждает играть по чужим правилам и… Все же извиниться, когда появится возможность.       В момент на коленях становится тяжело, а руки по привычке сразу тянутся узнать неизвестное, но тут же вплетаются в шерсть. Непривычно мягкую для шубы, теплую по-особенному и слишком знакомую, чтобы не закралась догадка.       Открыв глаза, Цукишима встречается с черным лисом, тянущим на колени сумку с, видимо, книгами. Страха больше нет, по крайней мере, такого сильного, как раньше, но тяжелый взгляд Тецуро все же оставляет ноту напряжения. Каковы его клыки? Могут прокусить руку?       — Мне открыть ее? — книга оказывается на коленях, интригуя простой кожаной обложкой с рисунком неизвестных рун, похожих на те, что ползут по чужой коже. Носом Куроо тычет в страницы.       Внутри оказываются лишь картинки, слишком угловатые и простые, как будто созданные специально для маленьких северян, но Кей сдерживает желание съязвить, касаясь пальцами страниц. Старые, пережили наверняка не одно поколение. Хранят свои знания и, подобно бабушке, передают их дальше, по роду.       Тецуро сворачивается на его ногах, прикрывая глаза от света костра. Дает узнать все самому. Выражает доверие так, как не смог бы ни один южанин. Не ненавидит больше. Работает за них двоих.       Так больше не может продолжаться, Кей тоже хочет сделать шаг, потому впитывает каждую линию рисунков, как воду.

      Метель окончательно ушла от них, оставив только белое поле, в котором можно наконец увидеть друг друга на разных концах.