Север

За Куроо следовать среди хвойных деревьев становится привычным, смотреть в широкую спину за темной шубой и идти шаг в шаг по большим сугробам, уже не страшась упасть или пропасть среди метели больше похоже на искреннее желание, а не долг перед чужой власть. Кей чувствует, как с каждой встречей, с каждой секундой рядом слабеет, старые раны затягиваются, а из лопаток норовят выбраться новые перья. Старые крылья сожжены Югом, смертью брата и отсутствием выбора, холодом отца и вечной скорбью матери, а здешние морозы оказались излечивающими. Все дело в людях, они сами творят свою землю, и пусть сам Цукишима большую часть жизни провел во дворце без возможности увидеть простую жизнь, но в памяти южане такие же простые, как и северные люди, поднимают шатры для ярмарок и жгут костры в сезон урожая, благодаря Новых Богов за благодать. Если дома простая жизнь была только за забором и армией, которая не пускала ни одного простолюдина в главное здание столицы, то здесь все оказалось ближе. Куроо не только солнце. Костер сезонный, сочные фрукты и спасительный ливень после долгой засухи. Отчего в нем видится южная сторона? — Мы пришли, — тихо говорит будущий муж, останавливаясь у самого берега слишком резко, и Цукишима тут же валится носом в меха на плече. Неловко. — Задумался, должно быть? Это все костер виноват, каждого на откровения разводит. Вряд ли здесь только он причина. — Что это? Привели меня на простой ручей? — Не простой, а текущий с самого рождения Старых Богов. Льдом он не покрывается, звери в нем лечат раны, а людям от него польза только одна — Тепло. В воде среди снегов? Точно волшебное место, но холодные руки ветра как будто перекрывают слова Куроо. Морозит сильно, значит вода все же простая. Тецуро соврал ему? — Как его может давать ручей, тем более в- Не успевает он договорить, как с удивлением замечает, как будущий муж скидывает сапоги и в пару шагов оказывается на самой середине ручья, отчего штаны в момент становятся мокрыми в самом низу. — Снимай все и заходи. Это правда нехолодно. Полное безрассудство, которому хочется поддаться. Внутренний голос не кричит об опасности, наоборот манит, словно веревкой тянет если не на дно, то хотя бы ступить на самый берег, и Цукишима едва решается. Останавливается максимально близко к воде, с опаской вынимает ногу из теплой обуви, но уверенно поставить ни на снег оставшийся, ни в воду не решается. Боится. Раздумья длятся не больше нескольких секунд, но этого хватает, чтобы чужие большие руки окунулись в воду и с нежностью коснулись кожи бледных стоп. Правда, не холодная, только покалывает странно, как будто внутри взрываются маленькие фейерверки. Волшебная, как и все здесь… Или это больше вина горячих рук солнца, не разобрать. — Не бойся, — все так же шепотом Тецуро манит к себе, буквально ставит первую ногу в воду, а стоит второй высвободиться из сапога, тут же затаскивает рывком в самое глубокое место и чуть не валит их обоих. — Тут никто не кусается, бояться нечего. — Зато прекрасно оказаться в воде посреди холодного леса! — от напряжения и испуга Цукишима ходит по тонкой грани крика и в мыслях оставляет на чужих щеках пару отрезвляющих пощечин, но в реальности только сильнее сжимает ворот чужой шубы в надежде остаться сухим. Все же сейчас его маленькое спокойствие зависит от чужих рук и желания самого будущего мужа. Благо, на ноги ставят быстро, вплотную настолько, что кончики больших пальцев соприкасаются в теплой воде, и от этого внутри снова все переворачивается, а река чувств уже стремительно затапливает берега. К чему настолько близко? Обоим известно, что свадьба случится через несколько дней, что Душа Моя уже не просто случайность, но все равно до безумия неловко находиться… Так. — Если нам суждено до конца жизни быть рядом, я хочу узнать, что на твоем сердце. — Я мог рассказать это и в замке, мог нарисовать все, что вы хотите. — Но здесь я могу увидеть это. Обними меня, и сам все поймешь, — Тецуро как будто ждет этого, нервно сжимая ладони, но не решается коснуться первым, как будто обожжется о чужую стену из огня прошлого, но в этот раз ему не придется действовать одному. Пришла пора и Кею показать, что доверяет. Даже если это нужно только для мира между странами, они могут быть ближе друг к другу и без груза ответственности. Просто как человек и человек, между которыми всего несколько сантиметров и необычайный жар в сердце. Совсем неуверенно, но не останавливаясь ни на секунду, руки тянутся по чужим плечам, оплетают полностью и притягивают ближе, не оставляя места между шерстью шуб. Та снова смешивает, связывает еще сильнее, но Цукишима никогда не признает этого вслух. Чужая шуба кажется красивой, как и лисье обличье будущего мужа, и в нее всегда хочется уткнуться носом. В ответ обнимают за талию, совсем бережно прижимают, но нос отчего-то устраивают в виске, как будто не решаясь опустить голову ниже, смешаться с белым мехом на плечах, но думает об этом Кей всего секунду, быстро возвращаясь мыслями к чужому запаху, все еще смолистом, но в этот раз смягченном, ставшим еще слаще, и не разобрать, природное это или Куроо каждый день начинает с хвойных масел. — Закрывай глаза, — шепот обжигает ухо, а в груди зреет предвкушение. — И открой свое сердце. Он доверяет, покорно закрывает глаза и расслабляется под северное, все еще такое шипящее, послание Богам. И в следующую секунду сердце пронзает дикая боль, под веками проносятся картины яростных схваток. Вокруг только огонь, кровь и смерть, которая вот-вот настигнет того, чьими глазами Кей наблюдает за происходящим. Вот какая война, разрушительная и беспощадная, заносящая меч над каждым живым на поле, и от смерти его человека спасает только появление союзника сзади, что пронзает южную грудь мечом и отбрасывает в сторону. Обошлось. Только горит половина лица, по которой так некстати прошелся чужой меч. И все же приходится подняться, броситься снова в бой, бежать вперед, забирая жизни чужаков, да только останавливает еще одна смерть. Своего. Кусок шубы волчьей на плече не дает обознаться, такое, должно быть, носят только предводители. Лезвие виднеется со спины вожака, прошедшее насквозь, и на губах того, кто всегда сиял ярче всех, мелькает последняя улыбка, обращенная к нему. Валится тело. Вместе с ним валится и весь мир, а в груди разрастается с каждой секундой неистовая ярость. Это настоящий кошмар. Цукишима долго не понимает, что такое было наяву. Не ощущает и слезинок, сбегающих неторопливо по собственным щекам, не слышит и тяжелого дыхания Тецуро, что погружен в его прошлое. Все просто кажется неважным по сравнению с тем, что испытала лисья душа совсем недавно, какую память хранит чужой шрам на самом лице. Куроо, когда смотрит на него, всегда вспоминает об отце? Порыв необъяснимый охватывает, не разлепляя глаз, забираясь собственными стопами на чужие, Кей укладывает руки на шершавые от щетины щеки и оставляет лишь один медленный поцелуй на длинном рубце, держится несколько секунд и только после осознает, что собственную щеку тоже греет тепло. Похожее на то, которое давал в самом раннем детстве Акитеру. — Никогда. — Никогда.

Они больше не будут страдать от собственных тайн одни.