Север

У Кея не остается вопросов, сомнения прогорели сухими ветками в большом вчерашнем костре, стали пеплом, который больше не может сдерживать от полноценной жизни. Кулон на шее прячется за чистой рубахой и шубой, чувство внутри зовет не к Тецуро, ему стоит поспать дольше, не к племенам, что наверняка собираются к очередному празднованию, поднимаясь из шатров, а к самым дальним покоям, как будто специально спрятанным от лишних глаз. Слуги говорят, что Королева перенесла все вещи, как только пришла весть о гибели ее мужа. Вряд ли такую потерю могло перенести сердце северной женщины, оставаясь в стенах, где все напоминало о любимом. Что бы он чувствовал сам, если бы в момент Тецуро не стало? Об этом даже страшно думать, пусть их связь слишком быстрая и еще совсем неокрепшая. Наверняка вчерашнее Северное Сияние для нее ничем не отличалось от простого ночного неба. Он крадется по коридору тихо, едва наступая на каменный пол, как будто от каждого лишнего шума тишина утра может разрушиться, но замок все еще продолжает жить, по дороге встречаются слуги, видимо, занятые предстоящим завтраком, а потому медленно, но верно нить, ведущая к покоям, истончается, пока совсем не пропадает рядом с тяжелыми дверьми. Что если Королева спит? Может занята или просто не хочет видеть кого-либо в первый день новой истории страны? — Не стой на пороге, — прерывает мысли все тот же мягкий голос, окутывающий вместе с легким ароматом свеч из-за двери. Похоже она не спала в эту ночь, среди давно знакомых черт залегла усталость, и ее видеть страшно. Что произошло в чужой душе, раз за один день погасли звезды в чужом взгляде? — Я чую твой запах уже несколько минут. — Не хотел вам мешать. — Вряд ли ты можешь это сделать, мой мальчик. Цукишиму пускают внутрь, закрывают обратно дверь, и в этот момент нить снова крепчает от едва ощутимой откровенности. Маловероятно, что всем дозволено видеть оставленную на кровати книгу, письма, что разложены в идеальном порядке на столе, огонь свеч, которые наверняка привезли с других земель, а в них сладость масел и трав. Все ужато до размеров одной лишь комнаты, в которой вторая половина кровати теперь навсегда пуста. Холода здесь в разы больше, чем во всем остальном замке, да и на всех северных землях вместе взятых. Кулон достается из-под шубы и укладывается на шерсть, и по чужому взгляду становится понятно, главное чувство Королевы — сожаление. — Значит уже получил… — Расскажите мне о нем. О вас вместе. Мне хочется знать, что стоит за этим. Пауза повисает долгая, внутри заново сворачивается страх, и ничего не остается, кроме как обеспокоенно изучать лицо напротив. Между ними не больше шага, но сократить опасно, как будто это может сделать хуже. Не ему самому. Королеве, что все еще кутается в чужой тяжелый черный мех даже в собственной безопасной зоне. Видеть ее слабость — самое ужасное, что только может быть, ей впору улыбаться, любить так же чисто и ярко, как делают это они с Тецуро, но сейчас в уголках ее глаз смешинок не осталось вовсе. Берут за руку. Проводят к столу. Выкладывают на стол из нижнего ящика тонкую книгу. Открывают на самой первой странице и усаживают перед ней. — В моей семье было принято сохранять эмоции в дневниках, поэтому мой рассказ будет полным, насколько позволяют записи, — она касается давно написанных букв, и пусть Кею известны северные слова, понять все, что написано, не выходит. Нужно учиться еще больше, чтобы понять ту, которая дала шанс ему быть счастливым. — По молодости мы с ним были совсем разными: меня влекла северная магия, истории Старых Богов, хотелось вечно испытывать на прочность метели вместе с другими лисами с поселения, а он… был спокоен, каким бывает только замерзшее море, уверен в своей силе, что медведям прививают с детства, и до безумия красив. Спустя пару страниц рядом со словами появляются рисунки: заснеженные пейзажи, лица детей, беззубых или едва способных наточить клыки, и совсем рядом на целой странице остался портрет молодого мужчины со знакомой наглецой на глубине глаз. Северная магия читается даже среди угольных линий. — Тецуро похож на него. — Он говорил, что в нашем сыне сошлось все, чего не доставало каждому из нас, поэтому и верил, что у него большое будущее. Вряд ли ты найдешь на всех северных землях еще одного лиса, способного любить по-медвежьи преданно. — Как вы любили? Снова тишина. Ломается чужая привычная улыбка. Королева вот-вот рассыпется, и ловить ее будет некому и нечем. — Это была не любовь. — Тогда что? — Северное Сияние в разы сильнее твоего слова. Оно про желание постоянно касаться, слиться в единое целое, наблюдать за тем, как сквозь года связь между вами крепчает и не дает забыть, почему вы вместе. Он стал моей семьей, другом, отцом моего ребенка… Он был всем моим Севером, и простят меня Старые Боги, я видела правду только в его глазах. В душе щемит грусть. Лицо на рисунке собирает все больше соленых капель, стирая четкие черты, как будто вымывает из чужой памяти старые образы, слова и звуки. Помнит ли Королева его голос, или он тоже безвозвратно утерян? — В нашу первую встречу я не могла представить, что находится у него внутри, он выглядел совсем обычным выходцем из племени медведей, каких я знала достаточно, думала, что его, как и многих из них, невозможно поразить. Страницы перелистываются, строки сменяют друг друга, а капли слез наконец скрываются за новой едва заметной улыбкой на чужих губах. Цукишима видит ее в настольном зеркале, отпускает собственные сожаления и не мешает погружаться в воспоминания дальше. — Вечером того же дня он признался, что влюбился с первого взгляда, а я не смогла даже поверить в эту глупость, — чужой смех касается огня свечей, не тушит, только улавливает, как на секунду в покоях стало теплее. Королева вся пропитана волшебством, не только любви к своему мужу, но и собственным, врожденным. — На приеме он не выражал ничего даже взглядом, но стоило оказаться вдвоем на псарне, он утопил меня в комплиментах и откровениях. — И вы ему поверили? — сам Цукишима не доверял бы сразу, оставил место для сомнения и раздумий, но еще один рисунок щенка, свернувшегося на черных шубах не оставил места подвоху. — Я знала, что в их племени любовь возможна только раз, и я не имела права не довериться тому, кто мне самой был интересен. Нашим первым «ребенком» стал Хевард, его он подарил мне на день свадьбы. Тогда он был совсем крохой, едва научился ходить по мягкому снегу, какими были и наши чувства. Мы росли все вместе, учились понимать друг друга, и спустя годы наши жизни стали неразрывно связаны. Когда Хев отправился к Старым Богам, мы уже прожили семь лет, и хоронить того, чья маленькая собачья жизнь прошла рядом с нами, было тяжело. Тогда впервые я стала чувствовать страх. «Однажды все закончится» остается невысказанным, Кей чувствует это без слов. — Я переживала это больнее, и он был рядом, готовил сам мое любимое рагу, давая слугам отдых, возвращался из кабинета раньше, чтобы утешить. Мы были близки, но я не думала о том, что может хранить его душа, а потом узнала, что по ночам он обращается в племенной образ и уходит в леса до самого утра, — на новой странице появилось одно знакомое слово «Беспомощность». Тецуро показывал его в одной из легенд, вздрагивая после каждой новой попытки сложить губы правильно. Похоже, он получил страх от матери, что не может себе простить собственную слабость. — В соседних поселениях пошли слухи о том, что проснулись дикие духи, разрывающие леся в клочья, и только тогда я заметила глубокие порезы на его столе. Медвежьи когти в разы сильнее дерева. — Вы вряд ли могли его остановить, нет нужды винить себя за это. Что может лиса против медведя? Снова улыбка появляется на секунду, но этого становится достаточно, чтобы перелистнуть несколько страниц за раз до вложенной меж страниц записки. В этот раз Кей уверенно читает «Ребенок». — У меня была особая власть — любовь. Новость о том, что скоро появится на свет сын дала нам сил. Замок вместе с нами вышел из вечного траура, все стало готовиться к рождению Тецуро. Наверное, это счастье иметь ребенка, тем более если этот первенец зачат в любви. Он не был желанным наследником, всегда оказывался в тени Акитеру, и сейчас, когда не осталось ни тех, кто создал жалкое правило «ты должен быть лучше, чем твой брат», ни того, кого можно было бы догнать, это кажется слишком глупым. Здесь, на Севере, наконец нет нужды преодолевать себя и возможности, чтобы показаться лучше, можно быть любимым уже сейчас. Любимым настолько, что Цукишима ощущает чужой трепет, когда на странице появляется послание, разосланное во все племена, о рождении его будущего мужа. Тецуро любили с самого начала, и сейчас он разделяет ее море с ним. — В свое время я не думала, что могу быть так счастлива от простых дней, когда муж проводит время с сыном под окнами, обучая держать деревянный меч. Тецу стал причиной, что сблизила нас еще больше, и я не видела того, к кому его отец относился с еще большим волнением и гордостью. — Это вы научили его петь? — Нет, от меня ему досталась только жар сердца и язык, все остальное вложил мой муж. Тебе понравились его легенды? — Я думаю, не мне одному, дети из поселения Некоматы всегда слушают его. — У них похожий голос, — скатывается в шепот голос королевы, и рука сама собой накрывает чужие холодные пальцы рядом со страницами. Нетрудно догадаться, как может быть тяжело слышать свою любовь и не находить ее в реальности. — И Тецуро впитал в него слишком много, что сделало его таким, каким он встретил тебя: сильный, терпеливый, трудолюбивый и внимательный ко всем, кто ему дорог. Годы его взросления пролетели незаметно, и когда вчера настало время передать ему корону, я не была счастлива. Это просто означает, что самая последняя связь с ним отстранится, станет жить своей жизнью, наполненной событиями, а у Королевы останется одна большая пустота в сердце. Вряд ли это сравнимо даже с многолетними льдами или цепями, что уже сотни лет мерзнут под метелями и бурями, но держатся вокруг ствола Дерева Легенд крепко. Кей даже не может представить чужую боль, не способен познать ее, а потому сочувствие не выходит за рамки простых касаний и едва слышного шепота «он все еще рядом с вами». Вряд ли ей стоит говорить о сне, пусть медведь приходит к ней каждую холодную ночь, пусть и в мыслях, но согревая собственным теплом. — Я знаю, что не имела права, но зная исход, я хочу вернуться в наш последний день и остановить его, запереть в замке. Я все еще жду, что сейчас его сани остановятся у главных ворот, он все так же попросит согреть для него купель и пойдет в наши покои… Как будто наша история все еще продолжается. Книга захлопывается, а в покоях снова повисает молчание. В этот раз наполненное донельзя, но смысл этот душит, тухнут даже свечки, становится тише камин, и не остается сомнений в сожалении. У него нет ответа, собственная душа все еще полна старых шрамов и болей потерь, но в этот раз как будто хочется сыграть иначе, нужно встать уверенно и закрыть совсем не сильной спиной хотя бы на минуту. Королева заслуживает любви, и ему искренне жаль, что так вышло. Она была бы счастлива, будь рядом сейчас не его южная душа, а тот, по кому она до сих пор тихо тоскует. Цукишима поднимается на ноги тихо, поворачивает к себе и обнимает, едва касаясь руками тонких плеч. Он значительно выше, приходится держать спину в напряжении, чтобы подарить им обоим покой, но с ладонями на собственной спине становится понятно, что все это не зря. Нужно что-то сказать, чтобы начать новую книгу чужих воспоминаний. Не забыть. Просто дать повод жить дальше. — Он был счастлив рядом с вами и наверняка жалеет, что оставил вас, но хотел бы видеть в ваших глазах новое счастье. Мне говорили, что на Севере все могут найти свой смысл и покой, настала и ваша очередь его отыскать. Я буду рад помочь вам в этом, как вы когда-то помогли мне. — Тогда мне придется покинуть этот замок, раз все здесь напоминает о нем. Справится ли Тецуро? — Да, я буду рядом с ним. Будьте уверены, я сделаю все, что в моих силах, чтобы он остался с вами до самого конца. Обещаю. В белую шубу впитываются тихие слезы, но он держит в объятиях все так же крепко. Акитеру точно мог бы им гордиться.