Серый на морях

Серый почти физически чувствовал, как необходимость выбирать разрывает его на части. Как вообще выбирать, если вопрос так составлен — «Ты с кем»? Выберешь полет на шарах — бросишь папу одного, джипы — и без компании остается мама… Как правильно? Как лучше? Чего от него ждут? Серый сделал глубокий вдох, понимая — что не выбери, все равно будешь не прав. Значит, плевать, чего от него ждут… — На джипах можно будет в другом месте покататься. Я с мамой, можно? — А я говорила! — объявила мама и показала папе язык. Папа, кажется, не обиделся, пообещал: — Буду ехать прямо под вами, чтобы поймать, если выпадете. Серый похолодел и тут же пообещал себе держаться как можно дальше от края, но волнение было уже не унять. А если разбиться вот тут, вот так, где его похоронят? И похоронят ли? А деньги за его билет до дома вернут? Или с родителей потребуют новых денег? Что дороже — везти живого или мертвого? — Выпадешь — выдеру, — уже серьезнее пообещал папа. Серый вздрогнул, отгоняя от себя эти мысли, поднял голову, увидел, что папа пристально смотрит ему в глаза и серьезно кивнул: — Выдерешь. Мама засмеялась. Держаться подальше от края не получилось: стоило шару подняться, как Серого подтолкнули поближе к другим детям, расставленным по периметру корзины, чтобы было лучше видно. Он попробовал было отказаться, заявил даже, что ему и без этого все хорошо видно, но быстро сдался: во-первых, его все равно не слушали толком, а во-вторых, с края корзины было чем полюбоваться. Полет прошел потрясающе. Серому нравилось буквально все, что он видел и чувствовал, и впервые за долгое время ему не хотелось пожалеть о сделанном выборе. И о том, что поехал на экскурсию — тоже. Спускаться не хотелось совершенно, но Серый понимал — вечно висеть над пустыней с ее фигурными скалами, любоваться восходом и быть таким счастливым невозможно. Все хорошее когда-нибудь кончается, как его не держи… — Не выпал, — заметил папа, помогая выбраться из корзины сначала Серому, а потом маме. Серый, окрыленный полетом, пошутил: — Не захотел. В этот раз никто не смеялся.