Серый на морях

— Не знаю, как вы, а я сегодня ужинать буду десертами, — объявил папа, заходя в номер и лениво потягиваясь. — Перестанешь помещаться на кровати — будешь спать на полу, — предупредила мама, легонько хлопая его по прикрытому футболкой животу. — Да с меня сейчас килограмм двадцать смыли и стерли! Я и выгляжу, как в двадцать! Мама только бровью повела, всем своим видом показывая — не выглядит. Серый осторожно заметил: — У человека нет двадцати килограммов кожи. — И что? — не теряя оптимизма уточнил папа. — А то, — притворно вздохнула мама, — что либо тебе на пилинге удалили еще и пару мышц, либо ты бегемот. — Значит, бегемот, — покладисто кивнул папа. — А вы тогда мои бегемотиха и бегемотёнок. Серый хотел было сказать, что вполне может быть и кем угодно другим, но благоразумно промолчал. Пусть бегемот — зато их, такой же. — Предпочту остаться человеком, — не согласилась за него мама. — И чтобы вы тоже оставались людьми. — Никаких ужинов из десертов? — догадался папа. — Именно. — И я? — не удержался Серый. Его «дрищеватости» сокрушались почти все, кто его видел — даже директриса, и та рассуждала, не из-за болезненной ли худобы его раз за разом возвращают. — Ты — особенно, — кивнула мама. — За твое здоровье я отвечаю. Серый очень серьезно кивнул. — Ну хоть фруктов-то нам можно? — с притворной тоской спросил папа. — И газировки. Мама так же притворно закатила глаза, сжалилась: — Можно будет, если принесешь. — Принесу, если поможешь, — согласился папа, глядя на Серого. И уже за дверью номера, по пути к бару, спросил: — Тебе хоть понравилось? Серый задумался. Вообще-то, ему было ужасно неловко от того, что незнакомые люди его мылили и мяли, но в целом… — Скучно не было, — выкрутился он. — И шея не болит. — А болела? — тут же всполошился папа. — Иногда. Дальше шли молча. А вот в номер возвращались, горячо споря о том, нужно ли им столько фруктов, или можно было взять раза в два меньше. — Да так и скажи, что не хочешь нести! — подтрунивал над Серым папа. — Да мы ни за что не съедим столько апельсинов! — парировал Серый. — Разве что ты и правда бегемот… Папа не обиделся — даже наоборот, и у Серого отлегло. В номер он заходил с ощущением, что мир наконец наладился, что и море вот-вот перестанет штормить, и кровь носом больше никогда не пойдет, и глупости он больше никогда делать не будет — да и вообще, что все всегда теперь будет хорошо. А разве может быть иначе? — Сереж, — позвала мама, едва он переступил порог, — а где твои купальные трусы?