Ох, Федора моя, Федора!

      Редко, когда девушку нарекали в честь святого покровителя – мужчины. Меня нарекли. И с царем у нас был один покровитель – Иоанн Креститель. А я с рождения не желала быть девкой, посему коротко стригла волосы и носила мужское платье, да и росла среди государевых воевод и ратников.       Отец мой, князь Елецкий, погиб при взятии Казани. Мне тогда едва год от роду исполнился. Матушка же, сводная сестра Ивана Васильевича, недолго жила. В скором времени и ее постигла прискорбная участь. Так я осталась одна – ни братьев, ни сестер. Сжалился царь над сиротой, забрал к себе в Александрову слободу, где и воспитывал по мере возможностей своих, да и по умению своему.       Мне было дозволено все – носить мужской костюм, иметь своих коней и даже собственную свиту, которую я по малолетству «Ястребами» назвала, оттого, что по началу с ними мы ездили на охоту, а после даже в сражениях участвовали. По приказу государя мне сшили особые наряды, коими опосля обзавелись и мои приспешники – черные кафтаны, золотом расшитые, сапоги и порты в цвет к верхней одежде, а вот рубахи наши были темно-красными – то ли, чтобы вином на пиру не испачкать, то ли, чтобы кровь врагов видна не была. Кажется, именно мой небольшой летучий отряд и подтолкнул царя на идею создания опричного войска, но начало моей истории вовсе не в 1565 год от Рождества Христова, а несколько ранее.       Мне было тринадцать, когда я впервые убила человека. Ехала тогда со своими ястребами из Александровской слободы в Москву, к государю. Отряд наш был не столь многочислен, а посему мы показались разбойникам легкой добычей. Окруженная с Трофимом, Мирославом, Григорием и Семеном лихими людьми, я ощутила не страх, а ярость, что затуманила разум. Била наотмашь и не пугалась прыснувшей крови, чувствуя азарт в пылу схватки. Вышли из боя мы все невредимыми, прибыли в столицу и долго на царском пиру отмечали наше удачное спасение.       Но годы шли, и мне исполнилось семнадцать. Тогда я жила мечтами о сражениях, и мне снова представилась такая возможность. В год моего рождения, 1552 от Рождества Христова, крымский хан уже атаковал небольшой город к югу от Москвы – Тулу, и теперь решил повторить неудавшийся некогда набег, впрочем, его планы провалились и на этот раз. Вместе с опричным войском и стрельцами мы прибыли в будущую оружейную столицу. Битва длилась недолго, и все, кто был взят в плен османами, вновь вернулись к своим семьям. Кроме двух девушек – Агафьи и Ульяны. Они были двоюродными сестрами, но их семью убили при набеге, а их намеревались доставить к хану в качестве наложниц, ибо были они хороши собой, стройны и умны. Первую из них я стала называть Агатой, как драгоценный камень, бусы из которого мне однажды подарил государь. Мы стали с ней близкими подругами, а со временем чем-то бóльшим. Она танцевала на восточный манер на пирах, которые я устраивала в своем тереме для царя и бояр. Опричники с ума сходили по ее красоте – белоснежные локоны, стройная фигура, изумрудные глаза, нежные руки, но все это принадлежало лишь мне, и, видя голодные взгляды мужиков, устремленные на нее, я гордилась тем, что и она разделила мою прихоть – быть с ней.       К началу 1571 года, когда я достигла девятнадцати лет, уже никто не удивлялся тому, что мужчинам я предпочитаю женщин. В спорах с царем по этому поводу я приводила свои аргументы – сыны боярские, которых он мне сватал время от времени, носили бороды и не очень-то за ними ухаживали, ходили в баню раз или два в неделю, да и в целом выглядели, как загнанные звери с облезлой шерстью, кожа у них была грубая, руки огромные – того глядишь задушат, и глазом моргнуть не успеешь. Агата же с сестрой своей Ульяной, что тоже служила в моем доме, в баню через день ходили, прикосновения их – будто шелк были, а аромат от их тел исходил – благовоний, да цветочных вод.       – Уж, коль пожелаю дурноты отведать, на псарню в дождь схожу. Воняет там также, как от мужиков твоих, царь батюшка, – выпалила я однажды.       Государь долго смеялся от моих слов, но «душеспасительные» беседы со мной вести не перестал, все настаивал, чтобы я жениха себе выбрала.       – Коль тебе девки мои не по душе, сам-то, что с сыном Алексея Данииловича Басманова творишь в палатах своих? – мой коварный вопрос вызвал у него гнев, но он быстро остудил его.       – Замуж пойдешь, дело времени! – твердо решил он. – Завтра на пиру себе мужа выберешь. Любого приму, лишь бы мужиком был!       И вот были накрыты столы, созваны бояре с сыновьями своими на «смотрины», приготовлены угощения на любой вкус. Но я почти не ела, лишь пила, хитро поглядывая на своего дядюшку.       Васька Грязной в пьяном припадке шутить изволил о том, будто, коль мне девки любы, то и мужа подстать девке мне искать надо. Я рассмеялась, но слова его в сердце сохранила, ведь прав он был.       – А что, государь? – поднявшись из-за стола, поставив ногу в сапоге на лавку, держа в руке чарку с медовухой, произнесла я. – Сыновья боярские все на мужиков походят, а вот холоп твой один на девку больше смахивает.       Иван Васильевич строго посмотрел на меня, но не приказал замолчать, поэтому я продолжила.       – Коль я за мужика сгожусь повадками, да нутром, то пусть он мне женой будет, – последнее вызвало бурный смех бояр и даже государя.       – Кого ж в жены себе хочешь, Иванка? – навеселе спросил царь.       – Федóру твою, – вдруг выдала я.       Бояре замолчали. Тишина зазвенела в пиршественном зале, и люди, казалось, замерли.       – Холопа безродного? – почти шепотом, наклонившись к соседу своему произнес один из присутствовавших.       – Пренебрегла знатными родами, – так же тихо ответил ему собеседник.       – Это вы-то «знатные рода»?! – усмехнулась я, взглянув на них, дав понять, что слышала все. – Вашим семьям государь пожаловал чины и земли, а вы павлинами заходили по царскому дому. Много берете на себя!       – Это ты много себе позволяешь, Иоанна Романовна! – высказался князь Афанасий Иванович Вяземский.       – Почитай, себя хотел предложить? – фыркнула я на его замечание.       – Я – князь, а ты княжна! Хоть бы и так, но рода наши знатны с нашего рождения, а корнями к Рюрику уходят!       – В том-то и дело, – подхватила я. – Ты – князь, захочешь главным в семье быть, раз МУЖИИИИК, – мой смех унесся под своды палат. – А мне такое не надобно. Я – муж, жену себе ищу. Федька сгодится, коль в бабьем платье пляшет.       – Что ты удумала? – громогласный голос моего дяди прервал мое бахвальство.       – Ты обещал мне, государь, что любой тебе угодит, лишь бы мужиком был. Басманов не девка вроде, в природном смысле, а что там у него на уме – то дело десятое. Уж я-то, ты и сам, поди, знаешь, разбираться не буду.       – Ишь, что удумала! – дерзнул высказаться Скуратов.       – Малюта! – окликнул его царь. – Не лезь!       Тот покорно отступил, но продолжил буравить меня своим взглядом, ведь он желал, чтоб я за сына его, Максимку, пошла, так он породнился бы с моим дядей и упрочнил свое положение среди бояр.       – Так, может, скомороха в мужья себе выберешь? – опасно ласково спросил Иван Васильевич.       – Так я его и выбрала, – пояснила я, делая глоток терпкого напитка из своей чарки.       Внутри я ликовала. Зная, что царь неравнодушен к младшему Басманову, ударила его по больному. Уж, коль он гнушается моим образом жизни и сожительством с девкой, то пусть и сам пострадает от своего приказа, лишится Федьки – чтоб ни нашим, ни вашим. Кончиками коротко стриженых волос я ощутила, как закипает гнев государев, но виду не подала.       А то, что девки на Басманова заглядывались, а он на них – нет, так это давно всем известно было, еще с тех самых пор, как все сыновья боярские выяснили, что мужики мне не любы. Знала я, что была у него одна барышня, но по молодости, скажем так, потом он изрядно царю «служил». Уж подробностей никто не ведал, да только частенько он в спальне бывал. Опричники не доносили о плотских утехах – может и не было их, и они беседовали до утра по душам, но мне-то какое дело было? Я лишь власть свою показать желала, не доставаясь никому из тех, кого мне в мужья пророчили, а поступить по-своему решила. Своенравная и строптивая, но, куда деваться, сам Иван Васильевич меня по образу и подобию своему воспитал – пусть теперь плоды и пожинает.       – Уж лучше вовсе замуж не ходи, – заключил государь.       – От чего же? Отказаться от слова своего хочешь? – возразила я.       Федька только успевал взгляд переводить: то на меня, то на царя, в страхе ожидая своей участи.       – Ишь чего! – едва не прокричал правитель всея Руси. – Будь по-твоему. Тебе с ним жить.       – Нет, царь батюшка, – хитро прищурившись, протянула я, – это ему со мной жить. А это пострашнее будет.       Грозный глубоко вздохнул, махнув на меня рукой, а я бросила победный взор на бояр, что умолкли, осознав свою беспомощность – в дела семейные им лезть не следовало. Басманова я даже не удостоила вниманием – он был разменной монетой в нашем с государем споре.