Ох, Федора моя, Федора!

      Через два дня на рассвете были построены войска, когда наши шпионы донесли, что в лагере крымских татар мор скосил больше половины их воинов, а оставшиеся в живых еле передвигают ногами.       – Хан жив? – первое, что спросила я у доносчиков.       – Жив, матушка, – ответил мне подданный государев.       – Тогда потеха будет, – заключила я, взобравшись на коня в полной своей экипировке.       План был таким: я с отрядом в пару сотен воинов выдвигаюсь к лагерю, предлагаю Мехмеду развернуть своих истощенных солдат и вернуться в Крым, если он не соглашается, то мы вступаем в бой, и нам на помощь движется основной полк под командованием князя Несвицкого, с боков, увидев первый, направятся правый и левый полки, чьими командирами были назначены князь Кропоткин и князь Огинский, а с тыла к ханским подданным подойдут заранее пришедшие войска князя Одоевского. Алексей же и Федор Басмановы должны были идти в составе основного полка вместе с Несвицким, чтобы наверняка обеспечить успех битвы.       Выдвинулись мы рано. Я шла во главе своего ястрибиного войска. Когда мы поднялись на холм, моему взору предстало жалкое зрелище – едва ли не разоренная стоянка османских воинов, разрушенные шатры и множество трупов, а меж ними слонявшиеся и больные татары. Казалось, оказать нам сопротивление просто некому, и мы победно спустились в лагерь. Нас никто не остановил, и я с некоторыми своими соратниками вошла в шатер ханского сына.       Мехмед лежал на тахте, тяжело дыша. Вокруг него хлопотали танцовщицы, которых я оставила здесь. Визири его, побледневшие и осунувшиеся, разместились на кушетках. Все здесь было пропитано смертью, эпидемией и вонью, но теперь уже далеко не специй.       – Ну что, муженек, – усмехнувшись, произнесла я, подойдя чуть ближе к столу, – как нынче беседовать будем?       – Ты! Шайтан! – завопил он из последних сил, пытаясь подняться, но тут же рухнул обратно всей своей необъятной тушей. – Черная смерть!       – Я – тьма, что унесла все твое войско, – прошипела я. – А что ты теперь станешь делать?       – Не все мое войско погибло! – воскликнул он, и до моего слуха донесся звон стали за пределами шатра. – И перемирия не будет!       – Это мы исправим, – фыркнула я, не сомневаясь в своей победе. – А мир я тебе и не предлагала, – резко изменила я изначальный план о переговорах.       Его «генералы» поднялись со своих мест, немощными руками вынимая сабли, но свою я выхватила гораздо быстрее и вместе с ястребами умертвила всех, кроме Мехмеда в этой палатке.       – Может и его, матушка? – намекнул мне Тимофей.       – Нет, его я к царю покоренным привезу. Оставь при нем стражу, – бросила я, покидая палатку.       На улице во всю шел бой. Один из моих помощников подал знак на холм, где ждал основной полк князя Несвицкого, и всех нас закрутила кутерьма сражения. Собравшиеся с оставшимися силами воины крымского хана выхватывали кинжалы и прочее оружие, с которым еще были в состоянии управиться. Началась битва, в эпицентре которой оказалась и я.       Умертвив нескольких османов, я оглянулась на окружавшие нас просторы – подмога почему-то не шла к нам. Войска князей медлили.       – Васька! – крикнула я одному из ястребов. – Скачи к Басмановым! Несвицкий предал нас. Пусть Алексей Данилович на себя командование берет! – единое представление сложилось в моей голове.       И птичка моя полетела на вороном коне к стоянке основного полка. Едва он выпорхнул из хоровода смерти и двинулся наверх, ему навстречу уже понеслась лихая конница, и впереди я увидела Федора Алексеевича с саблей наголо, развевающимися от потока воздуха черными волосами, мчащего мне на выручку. От этого чýдного зрелища я пропустила удар кинжала, что лезвием скользнул по моему животу, но глубоко не проник, а лишь распорол кожу и подлежащие ткани, но кровь хлынула из раны. Я с невыносимо болезненным усилием зажала шрам, продолжая сражаться, а несколько мгновений спустя сабля Басманова снесла голову моему обидчику.       Он отогнал от меня кишащих вокруг татарских тараканов, выхватил меня из пыла сражения, затащил на коня и вынес из османского лагеря к нашему, который остались сторожить некоторые наши ратники.       – Прижги! Прижги рану! – стонала я от боли.       – Как же, матушка?! – удивился он моей просьбе.       Один из стрельцов разжег костер, услышав мои слова. Федор разорвал на мне алую рубаху, обнажив окровавленный живот, пока солдат раскалил басмановскую саблю над пламенем до красна и подал ему.       – Терпи, душа моя, – взмолился он, пока меня за плечи и бедра вдавили в траву, на которой я лежала двое моих же ястребов.       Федор приложил пылавшее жаром железо к моей коже. Я заорала во весь голос – хрипло, отчаянно, неосознанно, до боли сжав кулаки. Мужики не могли меня удержать – так сильно я стремилась вырваться. Лицо самого Басманова выражало страдание, будто не меня, а его жгли огненной сталью. Он молил о прощении, но продолжал останавливать мою кровь.       – Довольно, – вмешался Тимофей, пытавшийся удержать мои руки.       Мой муж отнял от меня металл, и я попыталась отдышаться, когда меня отпустили ястребы. Я ощутила, как по моим вискам текут слезы, хотя до этого момента я никогда не плакала от физической боли за всю свою жизнь. Федор обнял мою голову, прижав к своей груди, укачивая меня на своих коленях.       – Прости меня, прости… – повторял он, как умалишенный.       – Спасибо, – простонала я.       Войска государя стерли лагерь крымских татар с лица земли, остатки сожгли. Опричники даже танцовщиц не пожалели, и черт с ними. Ханского сына связали и привезли ко мне.       – Как понимаешь, – сидя в кресле в шатре командиров, с перевязанным тканями животом, подле стоявших рядом Басмановых, заговорила я, обращаясь к поверженному Мехмеду, – в гарем твой я не пойду. А вот ты на поклон к Ивану Васильевичу поедешь с позором.       Я подалась немного вперед и слегка поморщилась от боли.       – Тебя девка вокруг пальца обвела, жалкое ты животное, – прошипела я. – Возомнил себя великим стратегом, а похоть подвела тебя. Ничтожество!       – Ты можешь убить меня, отрубить голову или прирезать, как барана, – злобно захрипел он. – Но мое мужское достоинство не смей уничтожать.       – Мужское достоинство? – наигранно засмеялась я. – Тебе его сейчас оторвут, и чем ты гордишься станешь?       – Дочь шайтана! – воскликнул он.       – Уведите это, – бросила я своим подопечным, и они утащили его на улицу.       Три дня спустя битвы мы вернулись в Москву. Мне все еще нужен был покой, но я явилась на поклон к государю.       Я вошла в пиршественную палату, как победитель, хоть и прикладывала руку к животу, терпя оставшийся после ранения дискомфорт. Позади меня шли Басмановы, а следующими вели плененного Мехмеда и обреченного на смерть предателя – князя Несвицкого. Их бросили к ногам царя, и Малюта тут же показался подле них, готовый рвать и пытать виновников случившегося.       – Ну, поведай нам о своем триумфе, – попросил меня Иван Васильевич.       – Что сделано, то сделано, царь батюшка. Хворью войско крымского хана было сокращено на две трети, и мы уверенно разбили их, но полк Василия Ивановича Несвицкого медлил во время наступления, поскольку их командир вел тайную переписку с османами и был на их стороне во время решающего сражения. Я отправила своего ястреба, чтобы он приказал Алексею Данииловичу Басманову взять на себя командование основным войском, но к тому моменту Федор Алексеевич уже решил сам вести твоих воинов в наступление. Промедли они еще немного, не видел бы ты меня живой, государь.       – Выходит, Федька спас тебя? – усмехнулся правитель.       Я кивнула в подтверждение его слов.       – Наслышан о твоем ранении, Иванка, – переведя строгий взгляд на пленников, произнес царь. – И каждый из них за это заплатит.       – Государь, – напрямую обратилась я к нему, – могу тебя просить о милости твоей великой?       Бояре заинтересованно смотрели на меня и на своего господина, ожидая развязки нашего разговора.       – Проси, о чем пожелаешь, – смягчился Иван Васильевич.       – Отпусти ты меня с Федором. Обоснуемся в Туле, этот город мне, почитай, уж родным стал, столько крови я и своей, и твоих подданных там пролила, да и от врагов сколько раз ее защищала. Смилуйся, дядюшка. Я тебе уж и не нужна совсем. Все, чем могла услужить, услужила.       Он молча смотрел на меня некоторое время, затем на моего мужа, а после поднялся и подошел ко мне, положив ладонь на мое плечо.       – Ступайте себе с Богом, – объявил он. – Заслужили.       Я с облегчением выдохнула, вновь почувствовав боль рассеченной и прижженной кожи. Слабость и истощение взяли верх надо мной, и ноги мои подкосились. Я ощутила, как Басманов младший подхватил меня на руки.       – Поезжайте, – повелел государь, и Федор вынес меня на улицу.       Мы сели в возок и отправились в мой дом в Бронной слободе. Я устало опустилась на постель, когда мой муж помог мне добраться до спальни. Ульяна переодела меня в домашнюю рубаху.       – Я теперича, почитай, не привлекаю тебя с этим уродством на животе, Федор Алексеевич, – грустно усмехнулась я, рассматривая некрасивый шрам на своем теле.       Он опустился на колени передо мной, сидевшей на краю кровати, собрал мою сорочку в складку на моей груди. Его губы бережно коснулись изувеченной плоти, покрыли ее поцелуями на протяжении всей раны.       – Пуще прежнего боготворю тебя, душа моя, – сладко прошептал он, без смущения глядя на меня снизу.       – Ох, Федора моя, Федора... – протянула я, гладя его шелковые локоны.       – Отдохни, любовь моя. И будем собираться в путь, – поднявшись, чтобы уложить меня на подушку, произнес он.       Мягкое прикосновение его губ к моим подарило мне спокойствие и умиротворение. Я быстро уснула с теплой улыбкой на устах.       Несколько дней спустя мы уже будем строить планы на будущее на новом месте, перевезя туда всех моих дворовых и наше общее имущество. Алексей Даниилович останется подле царя и будет преданно служить ему до конца своих дней.       Иван Васильевич казнит Мехмеда через четвертование, а князя Несвицкого сварят в кипятке в тот же день. Крымский хан задумает отомстить московскому царю за смерть своего сына, но рассудок победит, и османы не посмеют больше наступать на территории государства Российского. Поражения в ливонской войне разочаруют государя, и последние годы своей жизни он проведет в затуманенном безумием существовании.       У нас с Федором Алексеевичем родятся трое детей: двое мальчиков и девочка. И я, в конце концов, найду свое место в жизни – место матери, жены, верного друга и соратника в самых безумных предприятиях своего мужа, но саблю никогда не выпущу из рук, обучая сыновей и дочь боевым искусствам и верховой езде. Во мне останутся мужские замашки, с которыми Басманову придется мириться до самой смерти. Впрочем, он не возражал против моей власти над ним и покорно принимал ее. Особенно в те самые минуты, когда мы оставались наедине, а яркий свет луны освещал ночную Тулу, стыдливо покрывая наши с ним забавы.