Ох, Федора моя, Федора!

      С высокого холма недалеко от селения Крапивна, что к югу от Тулы, открывался вид на лагерь татарских головорезов, обустроившихся на привал. Я спустилась к ним в сопровождении Тимофея и Егора. Нас тут же окружила ханская конница.       – К Мехмеду меня веди, – приказала я, не склонив головы, как это было принято среди осман, когда женщина обращалась к мужчине.       – Зачем он тебе? – едва выговаривая русские слова, спросил у меня воин.       – С миром пришла. От царя Ивана Васильевича.       Они переговорили на своем родном наречии о чем-то, а затем повелели нам ехать следом за ними. Так мы и поступили.       В богато украшенном шатре за невысоким столом на тахте возлежал грузный молодой мужчина в окружении своих визирей. Здесь все было пропитано ароматом благовоний и жасмина, а запах специй противно щекотал нос. Мне указали на место на соседней кушетке, куда я должна была сесть. Я покорилась.       – Зачем пришла? – строго спросил ханский сын.       – Говорить с тобой хочу, – заявила я, ведя себя с ним на равных, как племянница государя российского с наследником крымского правителя, не взирая на различие между нашими полами.       – Чтобы женщина пришла ко мне условия ставить… – возмутился он.       – А ты не о том думаешь, – фыркнула я. – О шкуре своей подумай, да о войсках, что ты на земли эти привел. Царь в Москве ратников немыслимое количество собрал, так перебьет тебя, оглянуться не успеешь.       – Ты отцу моему доносы писала? – догадался он.       – И твой отец, вопреки моим словам, все равно отправил тебя сюда. Зачем?       – Столицу вашу брать буду, – рассмеялся предводитель османов.       – Тебе даже дойти до нее не дадут. Я прибыла с малым отрядом, как видишь, без злых намерений. Дары тебе привезла. Пущай воины твои порадуются перед смертью, ежели решишься дальше идти.       – Грозишь мне?! – прохрипел он. – Твои люди выжгли поля и колодцы отравили? Столько воинов я потерял по пути сюда!       – Ежели моих рук дело было бы, ты бы всех потерял. То государева заслуга.       – Лжешь, женщина!       Я спокойно откинулась на спинку тахты, расстегнув две верхние пуговицы кафтана, будто мне жарко было, и заговорила мертвым голосом.       – Думаешь, что просто так к тебе пришла? Сделку с тобой заключить хочу. Иван Васильевич замуж меня насильно выдал за скомороха своего, унизил, почитай. Где это видано, чтобы княжна за холопа безродного замуж выходила? Личные счеты у меня с государем. Коль убьешь его, в долгу не останусь. Сама двери Москвы хану открою, – лгала я без зазрения совести.       – От чего в Европу не сбежала, раз тебя без любви выдали? – усмехнулся Мехмед.       – У царя нашего свои методы – заточили меня в темницу, священник тоже не мог отказать дяде моему в венчании. Теперь с мужиком живу, что на девку больше смахивает. Содомит. Раньше царю прислуживал в опочивальне, а как в немилость попал, так на мне его женили. Я, видать, тоже вне милости царской. А он на мужиков моих дворовых засматривается, да мальчиков в бане пользует.       – Тебе выгода какая от смерти царской?       – Мужа своего убить смогу, избавиться от позора. Кровью его омою.       Ханский посланник замолчал, глядя на меня без стыда. Взор его скользил от лица моего вниз, к распахнутому вороту, а после и ниже.       – В гарем ко мне пойдешь? – вдруг предложил он, оценив мой внешний вид.       Я кокетливо улыбнулась, изобразив смущение, использовав прием Басманова, который частенько талантливо напускал румянец на свои щеки.       – Может и пойду, но сначала дело закончим, – настояла я.       Мехмед задорно рассмеялся, похотливо рассматривая меня.       – Дар мой примешь, господин? – продолжила я в том же игривом тоне.       – Приму, – начал он терять бдительность.       Я отдала приказ Тимофею, и тот помчался к холму. Некоторое время спустя к лагерю приблизился наш особый обоз. Османы повылезли на улицу, услышав восточную мелодию, что заиграли музыканты, привезенные нами. Из трех, поставленных в ряд, возков начали показываться танцовщицы в татарских костюмах, извиваясь в такт нотам. Ханские солдаты, оголодавшие и ослабленные после долгого пути по выжженным моими людьми полям, жадно взирали на полуобнаженные тела. Мои ястребы разносили угощения, разливали квас, разбавленный порченной водой. Чарку Мехмеду я поднесла сама, низко поклонившись ему, а восточные красавицы продолжили угощать яствами своих сородичей, не подозревая, что разносят им опасные зелья. Мне поднес чашу Тимофей, многозначительно улыбнувшись – то был напиток из отдельной бочки, предназначенной для меня, в которую не был добавлен специальный ингредиент.       Начался великий пир. Измученные голодом и жаждой подданные хана, как саранча, смели все наши дары, выпили весь квас, хоть запасов было предостаточно. Перед отъездом мои ястребы отгрузили оставшиеся бочки с водой.       – Так пойдешь ко мне? – нагло обхватив меня за талию, притянув к себе, еще раз спросил сын хана, прежде, чем отпустить нас.       Хмель ударил ему в голову, и все его животные повадки уже проявляли себя.       – Дай мне два дня, – лживо заигрывала я с ним. – И вместе на Москву пойдем. Я знаю пути, где нас не будут ждать, а пока мои шпионы изучают позиции государева войска.       – Мужскую ласку познаешь, не пожалеешь, – с жаром проговорил он, и я едва удержала улыбку на губах, испытав бесконечное отвращение.       – Коль сумеешь совладать со мной, – игриво мяукнула я.       – Я строптивых кобылиц обкатывал, и тебя смогу, – помяв здоровенной ручищей мой бок, заявил он.       – Поглядим, – высвобождаясь из его хватки, вильнув бедрами, произнесла я, когда его воин подвел мне моего коня.       Я ловко запрыгнула в седло, изящно прогнув поясницу, чтобы оставить в его памяти образ роковой красотки, пообещавшей себя ему, если он будет играть по моим правилам. Мужчинами оказалось просто управлять, когда знаешь, где находится их слабое место – похоть. К тому же, танцовщиц я оставила османскому войску – на потеху, чтобы в ближайшие два дня им было не так скучно умирать.       Мы прибыли в лагерь под Тулой. Я приказала князьям ждать, а сама собрала свою небольшую свиту и отправилась на реку, чтобы смыть с себя запах восточных специй и прикосновения потных рук ханского сына.       Сбросив с себя всю одежду, оставив ее Ульяне на берегу, я вошла в прохладную воду Упы. Ее свежесть поглотила меня, и я с головой нырнула на глубину. Несколько секунд без воздуха, как ни странно, привели мои мысли в порядок, и я вновь показалась наверху, заметно отдалившись от того места, где погружалась. Густой камыш на берегу зашуршал от чьего-то присутствия. Первое, что я подумала – османский предводитель послал следить за мной своего подданного, но мои ястребы охраняли заводь, поэтому эта версия была глупа по своей природе. Затем я на секунду предположила, что это кто-то из моих ратников, но все они прекрасно знали, что за подобную дерзость их будет ждать кара, несоразмерная с их преступлением.       – Федора! – воскликнула я, подплыв чуть ближе к берегу. – Присоединяйся, не отсиживайся там!       Басманов выглянул из зеленых зарослей и обиженно посмотрел на меня.       – Мог бы и открыто прийти, кто возражать станет? – упрекнула я его.       – Ты даже не удостоила меня взором очей своих, когда вернулась от Мехмеда, – объяснил он свое недовольство.       – Ну, раз ты обиду на меня затаил, – кокетливо произнесла я, приближаясь к нему, по-прежнему оставаясь в воде, – то спустись сюда, и я заслужу твое прощение.       Сладострастные искры блеснули в его глазах.       – Быть может, ты выйдешь сюда? – предложил он.       – Это уж потом будет, – отказалась я.       Он обогнул заросли и кусты, оказался на том месте, где я вошла в реку, оставил там и свою одежду, и спустился в воду.       – Расскажи мне лучше, душа моя, как прошли переговоры, – едва касаясь длинными тонкими пальцами моей шеи, спросил Басманов.       – Плодотворно, – ответила я, держа между нами дистанцию, что лишь увеличивала напряжение. – Я лгала, клеветала и заигрывала с толстым противным сыном крымского хана, больше походившим на жабу.       – Да простит Господь твою грешную душу, – провозгласил мой муж, подражая священнику на исповеди.       – Отпустишь мне сегодняшние грехи? – наконец обхватив его торс своими бедрами, приблизившись на достаточное расстояние, соблазнительно попросила я.       – Предлагаю нагрешить вместе, – предложил он компромисс, нежно впиваясь губами в мои, прижав мое тело к своему.       Я запустила пальцы в его длинные волосы, методично собирая их в единую прядь. Властно отклонив его голову назад, я открыла себе доступ к его шее, коснулась ее губами там, где билась артерия, слегка прикусила, вызвав лишь блаженный стон без ощущения боли.       – Ты разделила мою жизнь на до и после, – через силу прошептал он.       – Нет, сокол мой ясный, – опровергла я его слова, – я научила тебя заново жить.       Он развернул меня к себе спиной, жарко целуя мои плечи. Его ладони легли на мою грудь, пока я вжималась поясницей в его плоский живот. Прежде я могла касаться ногами дна, но он приподнял меня чуть выше, скользнул рукой вниз, касаясь запретной плоти. Я тихо застонала в ответ на его ласку.       – На берег, – задыхаясь от желания, произнесла я.       Лишних слов не потребовалось. Басманов вывел меня на сушу, и я овладела им в полной мере, вопреки устоям всех семей на Руси. Грешно было жене занимать главенствующую роль в сношении, но мы изрядно с ним нагрешили, что можно было уже не считать – одним пороком больше, одним меньше… Кто нас обвинит в этом, коль все и без того знают, что любовь меж нами не поддается законам ни церковным, ни государственным, и в спальне моей, да не только в ней, происходит нечто запретное, недоступное многим знатным боярам и простым холопам.       – Я был проклят, пока не знал тебя, – лежа на примятой траве, заверил меня Федор Алексеевич.       Я звонко рассмеялась, поднимаясь на ноги.       – Нам пора возвращаться, – настояла я, подав ему одежду.       – Куда нам спешить? – кокетливо протянул он, глядя на меня снизу тем взором, в котором читалось желание остановить мгновение на целую вечность.       – Ежели татары нападут сейчас… Мы должны быть вместе с нашими войсками.       – Какая же ты серьезная, даже скучно порой бывает, – наигранно надулся он.       Я присела рядом с ним, надев на себя свою алую рубаху, но оставив ворот распахнутым настолько, что он открывал вид на мою наготу. Приподняв голову Басманова за подбородок, я приблизилась еще немного. Он прикрыл глаза в предвкушении, но я не спешила оправдывать его ожидания.       – Я тебе не говорила и не собиралась, покуда сама в том уверена не буду. Не в моих правилах признаваться в подобном, – нежно звучали мои слова.       – Я люблю тебя, Иоанна Романовна, – сладко прошептал Федор, опередив меня на мгновение.       – И я тебя, Федора, – заключила я и прильнула мягким поцелуем к его губам.       Вернулись в лагерь мы лишь к закату. Поужинав, легли спать, но я проснулась задолго до рассвета. Оставив уставшего Басманова, полуобнаженного с разбросанными по подушке волосами, в постели, покинула палатку, вышла к костру, что развели мои ястребы недалеко от моего шатра.       – Квас будешь, матушка? – протянул мне чарку Тимофей, когда я села на кусок бревна, игравший роль лавки для тех, кто окружал очаг.       Я благодарно приняла сосуд.       – Тревожит тебя что? – догадался он.       – Да вот думаю… – начала я. – Достаточно ли будет тех слов, что я сказала Мехмеду?       – Ты себя, чай, пообещала, матушка. А он смотрел тебя, как кот на мясо, – заверил меня мой соратник. – Да и лез к тебе обниматься бесстыдно.       – Ну, коль выживет после наших угощений, ответит мне за это. Или же Федору скажу, как он меня хватал всюду, пусть муж от ревности его изрубит. Хотя мне это больше удовольствия доставит.       – Так сколько ждать нам?       – Дня два, как я и сказала. Хворь эта быстро себя проявляет. Глядишь, когда подойдем к их лагерю, никого уж в нем не останется. Запасов у них мало, они и так ослаблены. Дай Бог, сработает хитрость моя.       – Разведчики сейчас следят за ними, – напомнил мне Тимошка. – Как заметят изменения и панику в лагере, так доложат.       – Добро.       Я залпом выпила чарку с квасом.       – Отдыхайте, – велела я ястребам, поднимаясь во весь рост. – Тяжелые дни впереди.       Скрывшись в шатре, я вернулась в объятия Басманова, который немного поворочавшись, уснул у меня на груди.